— А вдруг он заболел на наше счастье?
Но Сема не успел ответить ему. Сделав прыжок, он очутился рядом с Фрайманом и, вспомнив слова матроса, торжественно объявил:
— Именем революции следуйте за мной.
Фрайман с удивлением посмотрел на Сему и, рассмеявшись, ответил:
— Хорошо. Но куда вы идете?
— Вас зовет комиссар.
— Интересно, — Фрайман пожал плечами, — какие у меня с ним дела? Тут, наверно, какая-нибудь путаница. Ха! — обрадовался он, увидев Пейсю. — Два моих ученика. Через мои руки вы получили ремесло… Послушай, — обратился он к Семе, — ты точно слышал, что именно меня звал комиссар?
— Своими ушами, — твердо ответил Сема.
— Странно, — удивился Фрайман и зевнул, начиная нервничать. — Тут есть еще Фруйман, так нас всегда путают.
— Пойдемте, — хмуро повторил Сема и взял Фраймана за локоть.
— Можешь за мной не ухаживать, — закричал Фрайман, — а то ты, кажется, получишь баню!
Они подошли к дому Магазаника, и Сема, пропустив вперед уполномоченного Осчеквалапа, взбежал по лестнице.
— Комиссар у себя? — спросил он вестового.
— У себя.
— Пейся, — сказал Сема, усиленно подмигивая, — ты посиди с ним здесь, а я скажу комиссару.
Через десять минут Фраймана попросили в комнату к Трофиму. Он вошел, вежливо поклонился и сел, положив на колени шляпу. Трофим с лукавым любопытством смотрел на гостя.
— Так вы и есть Фрайман? — улыбаясь, спросил он.
— Я.
— Ваш мандат!
— Пожалуйста, сделайте одолжение! — быстро заговорил Фрайман и протянул комиссару бумагу с четырьмя печатями.
Трофим внимательно прочел мандат и, разгладив, положил бумагу перед собой:
— Так. Плохая липа! Кто вам ее сделал?
— Я не понимаю, — растерялся Фрайман.
— Вы не понимаете? — удивился Трофим. — Вы, такой находчивый делец, и вдруг не понимаете?.. В уезде вам ее дали?
— В уезде.
— Кто именно?
— Я его не знаю, — оглядываясь по сторонам, сказал Фрайман, — лично незнаком. Такой бледный молодой человек.
— Хорошо, — улыбнулся Трофим, — мы потом продолжим разговор. Вас сейчас отведут, и вы будете иметь время вспомнить фамилию молодого человека.
— Меня отведут? — закричал Фрайман и вскочил со своего места. — Здесь грязные руки! Здесь донос! Я уже три года работаю на революцию. Может быть, я и еще десять таких Фрайманов устроили поражение войны. Я освобождал людей от службы. Пусть скажут.
— Успокойтесь, — тихо сказал Трофим, подавая знак красноармейцам, — ваши заслуги известны!
Фраймана увели… Сема посмотрел на комиссара и, вздохнув с облегчением, вытер с лица пот.
— Так… — задумчиво произнес Трофим. — Теперь нужен хороший обыск. — Он сделал какую-то пометку на листе и, подняв голову, спросил: — А ты, Пейся, помогал ему?
— Нет, он сам, — краснея, ответил Пейся.
— Так… — еще раз повторил Трофим. — А что ж, по-вашему, такое Осчеквалап?
— Не знаю, — пожал плечами Сема. — Наверное, что-нибудь страшное!
— Плохо! Как же это курьер военного комиссара и не знает таких вещей? Может быть, ты, Пейся?.. Тоже не знаешь? Гм! Осчеквалап — Особая чрезвычайная комиссия по выделке валенок и лаптей.
— Боже мой! — с досадой воскликнул Сема.
— Вот тебе и боже мой! — засмеялся Трофим. — Конечно, хорошо, когда юные большевики ловят паразитов. За это спасибо. Но кто вам разрешил арестовывать людей? А?
— Мы его только пригласили, — смущенно проговорил Сема.
— «Пригласили»… — насмешливо повторил Трофим. — За такое приглашение вам обоим причитается сутки гауптвахты… У тебя, Сема, память хорошая, ты мне как-нибудь напомни, что я вам должен сутки гауптвахты. Слышишь?
— Хорошо, — согласился Сема. — А сколько вы должны Фрайману?
— Лет пять на соляных приисках, — улыбнулся комиссар. — Не мало?
— Нет, — серьезно ответил Сема. — Я думаю, будет вполне достаточно!
С ПАКЕТОМ
Паек курьера комиссара был невелик, но Сема всегда приносил его домой с чувством особой радости. Он внимательно следил за выражением лица бабушки, когда она осторожными руками развертывала маленькие бумажные кульки.
— Фунт ржи? — удивлялась бабушка. — Это очень хорошо, Сема! А здесь что? Сахарный песок?
Она высыпала шуршащий песок в стакан, и по утрам дедушка пил сладкую, чуть-чуть закрашенную воду. Никто не умел так экономить и так хитрить с продуктами, как бабушка. Достав где-то несколько картошек, она смешивала их с отрубями и пекла оладьи, заменявшие хлеб. Правда, очень часто Сема находил в этом хлебе куски соломы, но он молчал, не желая расстраивать бабушку. А она стояла около него, с любопытством заглядывала в рот и спрашивала:
— Ну как, Сема, вкусно?
Сема, не разжевывая, глотал эти похожие на подошву оладьи и голосом, полным удивленного восторга, отвечал:
— Замечательно! Какой-то особенный вкус!
Бабушка радостно кивала головой и присаживалась рядом с ним:
— А скажи, Сема, ты заметил, что здесь нет и капельки соли?
Тут дедушка, потеряв терпение, тоже вмешивается в разговор:
— Знаешь что, Сарра, я бы на твоем месте так не допытывался. Если ты будешь так долго спрашивать, он рассердится и скажет всю правду.
Бабушка умолкает.
Дед, воспользовавшись наступившим молчанием, сам начинает осаждать Сему:
— Скажи мне, пожалуйста, что будет с Фрайманом? Мне кажется, что в этом деле пахнет твоей рукой.
— Тебе кажется, — улыбается бабушка. — Его жене кажется — вот что плохо! Ты бы видел, как она смотрит на меня. Она бы утопила нас всех в ложечке чая.
— Да-а… — задумчиво произносит дедушка. — Такое время… А скажи мне, пожалуйста, куда они дели Магазаника?
— Не знаю. Отправили в уезд.
— И что же?
— Наверно, расстреляли, — равнодушным голосом отвечает Сема.
— Расстреляли… — ужасается дедушка, но, подумав немного, успокаивается. — А почему бы его в самом деле даже не повесить? Ты помнишь, Сема, у него была подходящая шея!
— Ой! — шумно вздыхает бабушка. — Я не могу слушать ваши разговоры. Какие-то разбойники в доме!
В это время в окне показывается голова Пейси. Он щурит то правый, то левый глаз, трясет головой, подает загадочные знаки Семе.
— Уже пришел твой красавец! — бурчит бабушка. — Полчаса он не может прожить без тебя!
Пейся входит в комнату, кланяется дедушке и хватает за рукав Сему:
— Идем. Комиссар зовет!
— Фиру надо захватить? — деловито осведомляется Сема.
— Не надо. Он ждет тебя одного.
Сема набрасывает на плечи шинель и идет вслед за приятелем. Дедушка провожает их завистливым взглядом: все-таки и у них есть дела! На улице Сема останавливается и испытующе смотрит на Пейсю:
— Что Трофим хочет?
— Я знаю? — раздражается Пейся. — Я ночевал в его душе?
Волнуясь, они входят и комнату комиссара. Трофим поднимает голову и, улыбаясь, спрашивает Сему:
— Где твои веселые глаза?
Сема обижается.
Ему кажется, что комиссар говорит с ним как с мальчиком. И он отвечает отрывисто и зло:
— Закрылись!
— А может быть, откроем?
— Попробуйте!
Трофим расстегнул рубашку и налил в блюдце кипятку:
— Люблю чай. А ты?
— Смотря с кем пить.
— А пакет в Кашины свез бы? — неожиданно спрашивает комиссар.
— Сегодня?
— Молодец! А не стащат у тебя этот пакет?
Сема хмурится и, не гляди на Трофима, отвечает:
— У мертвого!
— А не потеряешь ты его?
— Вместе с собой.
Трофим с удивлением смотрит на Сему:
— Злой черт!.. Придется тебе собираться в дорогу.
— Это правда? — Сема вскакивает со стула и, забыв, что он взрослый, начинает прыгать по комнате. — Там же папа, Трофим!
— Уж я помню об этом, — улыбается комиссар, — хотя он за все время и строчки не написал… А коробку табаку ему свезешь? Есть, Сема?
— Есть! — отвечает Сема, не веря и тревожась.
— Хорошо… — задумчиво говорит Трофим. — А как же быть с бабушкой?
— Не знаю, — растерянно отвечает Сема.
— Вот видишь. Сам просишься, а сам не знаешь, как быть с бабушкой.
— О чем разговор? — вмешивается Пейся. — Бабушку я беру на себя. Что ты смотришь? Мы скажем ей, что Сему вызывает отец. А если это не поможет, я начну ей рассказывать историю, а Сема выйдет с черного хода. Три ступеньки — и он на улице!
— Ну хорошо, Сема, — говорит Трофим и кладет руку на его плечо. — Теперь глаза открылись? Ты рад? И ты не побоишься ехать один? Ты понимаешь, Сема, — один, а кругом все чужие…
— Не побоюсь, — волнуясь, отвечает Сема, — я ничего не боюсь.
— Завтра утром получишь пакет. Лошади отвезут тебя до станции. Идет эшелон в кашинском направлении. Ты рад, Сема? Мы на тебя ставим, как на взрослого парня! Ты понимаешь это, Старый Нос?
Трофим обнял Сему и глубоко вздохнул: «Все-таки хорошая штука — иметь такого сынка!» Друзья вышли на улицу. Сема был озабочен и молчалив, теперь опять радость уступила место тревоге.
— О чем ты думаешь? — Пейся осторожно прикоснулся к приятелю. — Делай, что я говорю!
— Нет, — покачал головой Сема, — нет, я не буду обманывать.
— Ну тогда, хочешь, я могу зайти. Они меня сразу послушают.
— Нет. Я сам. — Сема протянул Пейсе руку. — Рано утром у речки!
Сема открыл дверь, прошел через коридорчик в столовую и молча присел возле бабушки. Дед с удивлением посмотрел на него:
— Что ты такой тихий?
— Так.
— Может быть, он теплый? — встревожилась бабушка. — А ну, Сема, дай лоб!
— Я не теплый, — успокоил ее Сема и небрежно добавил: — Я забыл сказать. Я уезжаю с пакетом.
— Что, что? — не разобрала бабушка. — Что ты там еще выдумал?
— Я уезжаю, — робко повторил Сема, с надеждой глядя на молчащего деда. — И как раз там папа… Я отдам табак.
— Какой табак? Какой папа? — еще больше рассердилась бабушка. — Ты скучаешь за скандалам?.. Как мы будем смотреть в глаза Якову, если он узнает, что мы тебя пустили? А вдруг тебя отрежут?
— Что значит отрежут?