Сема вызвался вести переговоры. Заглянув в бумажку, он кивнул головой:
— Да, на Емошанскую.
— О-о! — многозначительно произнес извозчик и покачал головой, — Вам придется идти пешком. Вот видите этот высокий серый дом, так от него пойдете влево до сада, а там стоит пожарная дружина, вы пройдете мимо и спуститесь по Херсонской, а оттуда поднимитесь на горку.
— Ох, — испуганно вздохнул Пейся, — туда же можно проехать, если так далеко!
— Можно, — пожал плечами хриплый извозчик и закашлялся, и вместе с ним начали кашлять остальные извозчики, — можно, но нельзя. Это будет вам дорого стоить, — тихо добавил он.
— Едемте! — вдруг закричал Биня, которому страшно хотелось избавиться от своих денег и перестать наконец бояться жуликов. — Езжайте уже! — властно повторил он.
Они сели в фаэтон — трое на заднее сиденье. Скамеечка впереди оставалась свободной.
— Вот хорошо, — вздохнул Пейся. — Мы можем ехать и смотреть себе по сторонам!.. Ой, какая железная ограда около дома!
Но любоваться долго не пришлось. В экипаж с лету вскочил грузный мужчина и уселся на скамеечке.
— Это моей сестры сын, — вежливо сообщил извозчик.
«Очень приятно, — подумал Сема, — мне еще нужно знать его родню». Настроение явно ухудшилось.
Вдруг лошади остановились, и двое мальчишек уселись в ногах у пассажиров.
— Это чтоб вам было тепло, — опять сообщил извозчик. — Вам не мешает?..
— А если я скажу, что мешает, он их выбросит? — спросил Сема у Пейси шепотом.
— Молчи, — огрызнулся Пейся, — еще подножки свободные.
Видеть что-нибудь уже было невозможно, потому что ребятишки в ногах подрались друг с другом и по ошибке то и дело щипали то Биню, то Сему…
Но тут на какой-то улице сошел племянник извозчика, вместо него вскочил другой пассажир, который принялся уговаривать Сему, что ему будет удобнее сидеть на скамеечке. Сема отказался:
— За свои деньги я могу ехать как человек!
Наконец извозчик, обернувшись к ним, сообщил:
— Емошанская улица, молодые люди!
Биня залез в карман и дрожащими руками отсчитал деньги. Пейся вежливо поклонился извозчику:
— Спасибо, спасибо вам!
— Что ты его так благодаришь? — удивился Сема.
— Все-таки любезный человек, — ответил Пейся, провожая глазами фаэтон. — Вот это выезд!
— Не даром катал! Заплатили чистыми деньгами.
Пейся вздохнул с сожалением:
— И еще надо идти пешком… Где же этот номер двенадцать?
— Наверное, где-нибудь близко. — Сема остановился и, взяв приятеля за руку, с любопытством огляделся по сторонам: — Вы только подумайте! Справа — дома, слева — дома. Полная улица домов!..
Но у Бини не хватило терпения выслушать до конца рассуждения Семы.
— Давайте искать номер двенадцать, — умоляющим голосом произнес он, — стоит же дело! Что вы хотите от меня?
И друзья, задрав головы, принялись искать номер 12.
Около дома номер 12 они расстались с Пейсей. Условившись к вечеру встретиться у реки, Биня и Сема прошли наверх по крутой деревянной лестнице.
— Стучи, — прошептал Биня, передавая Семе приготовленные деньги, — стучи!
Но Сема не решался поднять руку, он вспомнил слова Фраймана о собаке, в которую нужно всунуть рубли, и волнение охватило его. Смущенный, взглянул Сема на Биню, но в глазах его не было сочувствия.
— Стучи же, — повторил он зло, — пусть будет конец!
Сема дернул дверь. Послышались шаги, и на пороге появился человек в сюртуке военного покроя, распахнутом на мохнатой груди.
— Вам что? — спросил он удивленно.
— Мы с братом от Фраймана, — тихо сказал Сема, отчаянно напирая на «эр» и стараясь как можно красивее говорить по-русски. — У нас дело, ваше превосходительство.
— Какое же у вас дело? — насмешливо произнес человек и, гордо выпрямившись, разгладил усы. — Я слушаю.
— Ваше превосходительство, — взволнованно заговорил Сема, — мой брат ожидает призыва! Их восемь человек в семье…
— Так, так… — задумчиво произнес военный. — И что же?
— И вот он один из кормильцев. Без него им совсем горе…
— Видите ли, — важно вымолвил его превосходительство, — я думаю…
Но ему помешали высказать, что же он думает. Из комнаты выскочил взъерошенный худой человек в длинном халате с тростью в руке.
— Ты о чем думаешь, болван? — закричал он, размахивая палочкой. — Все двери растворил настежь! Мало тебе сквозняков!
— К вам пришли, барин, — смущенно прошептал «его превосходительство» и сразу стал маленьким, как Сема.
Барин сердито дернул плечами и, строго взглянув на пришельцев, кивнул головой:
— Ступайте за мной!
Они пошли. «Мое счастье! — вздохнув, подумал Сема, — Хорошо, что я еще не успел дать взятку этому болвану!..» Биня был угрюм и бледен, он не мог понять, что произошло.
— Ну, слушаю, — сказал барин, выбивая прогоревший табак из трубки. — О чем вы там говорили?
— Мы думали, — осмелев, сообщил Сема, — то есть мы вас не видели. И мы думали, что это он — генерал.
— Да? — важно затряс головой барин и довольно улыбнулся. — А генерал-то вовсе я!
И по тому, как гордо произнес он эти слова, Сема понял, что барину очень хочется стать генералом, но до генерала ему еще идти и идти! «Может быть, — снисходительно подумал Старый Нос, — он писарь. Может быть…» И Сема медленно и степенно, по-прежнему напирая на букву «эр», рассказал о судьбе Бини.
— Хорошо, — буркнул барин, — буду иметь в виду. — И, взяв со стола листок, спросил: — Фамилия, имя, отчество, год рождения, вероисповедание?.. — Сема не знал, как приступить к делу, а на него продолжали сыпаться вопросы: — Семейное положение, грамотность, объем груди…
Сема лениво отвечал, с тревогой размышляя, а куда же деть деньги, если эта проклятая собака, как назло, запропастилась. Неожиданно барин отошел от стола, перед Семой что-то блеснуло, и он едва удержался от радостного восклицания. Собака! Так себе, ничего особенного, даже не живая, но собака. Прямо на Сему внимательными, немигающими глазами со стола смотрел толстый мопс с глупым добрым лицом и надписью, висевшей на лапах: «Жертвуйте героям войны».
Сема облегченно вздохнул и подошел ближе. На голове у мопса была такая широкая щель, что в нее можно было сунуть чемодан с деньгами.
— Разрешите, — обратился Сема к барину, — пожертвовать героям?
— Прошу, — любезно согласился хозяин.
Сема опустил в щель две бумажки, и ему показалось, что мопс подмигнул правым глазом и сморщился, будто собираясь чихнуть.
— Будьте здоровы! — вежливо сказал Сема не то мопсу, не то «генералу» и, взяв Биню под руку, вышел в коридор.
На улице Биня спросил Сему:
— Ну, что ж ты молчишь?
— Не знаю, — честно признался Сема, — что выйдет из этого. Деньги дали, а дальше?
— Что ты кладешь мне камни на сердце? — обиделся сын Лурии.
— Нет, зачем же… Я просто думаю, что теперь надо Фрайману напомнить о тебе. Я думаю, что он с генералом в компании…
Биня задумчиво взглянул на Сему и покачал головой:
— Плохо нам, Сема.
— Плохо, Биня, — согласился Сема, вспоминая все обиды и огорчения детства и наполняясь жалостью к себе и к Бине, — плохо!
— Если б хоть знать точно, что когда-нибудь станет хорошо.
— А кто это знает?.. — рассеянно спросил Сема. — Ты куда?
— Поищу знакомых… Поедем на рассвете?
— Да.
Биня повернулся и зашагал. Сема долго провожал его глазами. Большой парень! Он мог бы уже стать отцом детей, но он даже не знал еще мужской одежды. Интересно, давно он носит эту рыжую кофту? И когда он уже оденется, как подобает мужчине? Сема медленно побрел по улице. Странное дело! Он думал, что на него будут смотреть и даже указывать пальцами. Парень из местечка! Но в городе никто не замечал его присутствия.
По мостовой взад и вперед важно шагал городовой с револьвером на толстом красном шнуре. Сема остановился, посмотрел на него… Слепой нищий с выцветшей шляпой в руках сидел на стульчике возле большого дома. Сема подошел и, с любопытством заглянув в шляпу, бросил копеечную монетку. Нищий поднял голову и запел какую-то странную песню:
Сердце мое горькое просится к тебе.
Твои черные глаза целую я.
Твои черные волосы целую я.
Нет таких вторых на божьем свете.
Твоя талия и твой фасон…
В сердце горит огонь,
Но его не видно.
Любимый бог, ты меня не бросай.
Не равняй меня с деревом;
Когда дерево цветет — им любуются,
Когда листья падают — на него не смотрят.
Сема внимательно слушал нищего, а он пел еще и еще, без слуха, без мелодий, без голоса, и все его песни кончались одним смешным и жалким припевом:
Твоя талия и твой фасон…
В сердце горит огонь.
Сема пошел дальше, заглядывая в богатые витрины магазинов, рассматривая дома, балконы, крыши. «Все железные! — с завистью подумал он. — И хоть бы одна крыша попалась соломенная или черепичная. А дорогу выложили камнем, как будто семечки в землю повтыкали. Тоже выдумка!» И хотя все виденное нравилось Семе, он не переставал фыркать и брезгливо выпячивать нижнюю губу. Он завидовал. А когда Сема увидел несущийся по улице зеленый вагон, запряженный четверкой строптивых коней, он замер от восхищения. Город есть город, что говорить!
Неожиданно Сема почувствовал на себе чей-то взгляд. Он удивленно оглянулся. Никого не было. Только около бакалейной лавки, прислонившись к железным перилам, стоял молодой человек в рваной куртке с худощавым заросшим лицом. Он как-то очень знакомо щурил глаза, веселые и быстрые, и казалось, что все устало в человеке: и руки, и ноги, а вот глаза — нисколько. Сема тихо, как бы про себя, произнес: «Трофим!» И через секунду они уже сидели рядом на бульварной скамье.
— Вы устроили меня на работу, — торопливо заговорил Сема, точно боясь, что им помешают, — и на другой день вас не стало. Бабушка меня спрашивает, где он, а что я могу сказать?..