Но бабушка ничего не слышала.
Дед опустился на стул, отец присел рядом с ним.
— Ты думаешь, я верю? — недоумевающе сказал дедушка. — Я еще не верю. Мне кажется, что это сон. И ты — сон, и Сема — сон, и всё — сон. — Он закрыл глаза и покачал головой. — Но ты сидишь рядом со мной. Кому мы должны сказать спасибо?
— Спасибо! — вмешалась бабушка. — Посмотри на него, он же черный, как земля! А что стало с его головой? Старик! Кому мы должны сказать спасибо?
— Я знаю… — засмеялся отец и привлек к себе Сему. — Я знаю и говорю спасибо, кому нужно.
Поздно ночью дедушку с трудом уговорили лечь. Нехотя простился он с сыном и прошел в спальню. Бабушка готовила на кушетке постель для Якова. Медленно укладывала она подушки, и было видно, как приятна ей эта работа.
— Я боюсь, — сказала она, задумчиво глядя на кушетку, — что тебе здесь будет твердо лежать. Потом одеяло это слишком тоненькое. Надо положить что-нибудь сверху.
— Ничего, — успокоил ее отец, — все прекрасно.
— Прекрасно? — удивилась бабушка. — Здесь страшно дует с окна. Мне еще не хватает, чтоб ты простудился. Не забудь хорошо закутать ноги!
— Не забуду, — покорно согласился отец. — А Сема тоже здесь спит?
Сема почувствовал, что бабушка и отец внимательно смотрят на него. Он выпрямился, улыбнулся, но его, как назло, все время тянуло к деревянной кобуре отцовского маузера, и отец сразу заметил это.
— Тебе нравится эта пушка? — подмигнув, спросил его Яков.
— Да, — прошептал Сема, смелея, обнимая отца и гладя его белые волосы, — нравится.
— А мне нет, — заговорила бабушка. — Я тебя прошу, — обратилась она к сыну, — убери подальше это несчастье. Ты ж не знаешь, с кем ты имеешь дело, — добавила она, показав на Сему. — Это же огонь. Вдруг ему приснилось, что топор — игрушка. Да, да! И полез с топором на махновца.
— На махновца? — переспросил отец и положил руку на плечо Семы. — Это не так плохо. А кошек ты не бьешь?
— Никогда в жизни! — возмутился Сема.
— Ну, тогда, мама, ты к нему несправедлива. — Он присел на краешек кушетки и опять обратился к сыну: — Скажи мне про такую штуку: что ты делаешь, если, к примеру, бабушка готовит чай?
— Сижу и жду, — пожал плечами Сема, — очень просто.
— Допускаю, — согласился отец, — а в это время бабушка сама рубит дрова и приносит воду. Так?
Сема молча опустил глаза. Но бабушка неожиданно пришла ему на помощь.
— Что ты хочешь от мальчика? — серьезно сказала она. — Он уже был мануфактуристом, обувщиком, сбивщиком. И теперь он — я знаю? — курьер. Это первый мужчина в доме!
— Мужчина, — засмеялся отец, расстегивая гимнастерку. — А ты помнишь, как ты любил взбираться ко мне на шею? Сидел тут и размахивал ножками. Не помнишь? А как ты проглотил черную пуговицу. Вот такую — тоже забыл?
— Забыл, — признался Сема.
— Тогда я тебе еще одну штуку расскажу! — с таинственным видом зашептал отец. — Один раз мама оставила нас вдвоем. И ты захотел кушать. Я взял бутылку молока, надел на горлышко соску и дал тебе. А ты сосешь и плачешь, а я бегаю по комнате и не знаю, что делать. Пришла мама, посмотрела на меня и говорит: «Ты дал ему соску?» — «Дал!» — «А ты проколол дырочку?» — «Нет», — «Как же к нему попадет молоко?» И все сразу выяснилось. Ой, без мамы я путал! То, что нужно солить, я перчу, а то, что нужно перчить, я солю. Такой был повар! — Отец внимательно посмотрел на Сему и, выпрямившись, опять начал ходить по комнате. — Мама у нас, Сема, была красивая, умная — умней нас с тобой! Когда я с ней шел, все оборачивались. Такая, Сема, мама была! — Он вздохнул и замолчал.
Сема не хотел нарушать этого молчания, он с любопытством смотрел на отца: казалось, что глаза у него не серые, а седые.
— Ты знаешь, я думаю, — опять заговорил отец, — что все-таки в нем что-то есть от нее. Как ты думаешь, мама? Губы и подбородок? Это же ее! — Он обнял Сему и погладил его по голове. — Худой ты у меня, сынуля. Черный! Глазастый! И злой, кажется? А, Сема? Злой или добрый?
Сема молчал, и так они долго сидели друг подле друга, и лишь на рассвете бабушка ушла к себе. Отец лег и закурил папиросу. Сема заметил, что кушетка слишком коротка и отцу некуда деть ноги. Он тихонько поднялся с постели и осторожно придвинул к кушетке стул. Отец уже спал, но папироса еще дымилась в его смуглой худой руке.
Прошло два дня.
Приезд Якова Гольдина наделал много шума в местечке. Одни говорили, что Яков приехал сменить Березняка; другие уверяли, что он уже давно занимает видный пост в Москве и чуть ли не сам лично расстрелял Николая; третьи утверждали, что Яков приехал для того, чтобы продать дом и забрать с собой в столицу старика, старуху, Сему, — только их там не хватает!
У людей было время для выдумок, и они не ленились.
Раньше в доме двери не открывались, а теперь гостям конца нет — всё идут и идут. То приходят к бабушке занять стаканчик крупы, хотя все знают, что крупу уже давно в глаза не видели, то приходят занять дров, хотя знают, что даже все заборы пошли в печку. И за чем бы ни приходили, даже за кочергой, все норовят зайти в комнату, как будто кочерга лежит на столе или в буфете. Всем хотелось видеть, как выглядит этот Гольдин, которого гнали и не загнали, били и не добили, хоронили и не похоронили.
Пейся тоже не удержался — явился молодой человек!
Он прошел в комнату и смущенно остановился на пороге.
— Иди, — ободрил его Сема, — не бойся.
Отец внимательно посмотрел на мальчика и кивнул ему головой.
— Это Шлемы-мясника сын, — сообщила бабушка, ставшая теперь снисходительной и доброй.
— Здравствуй, — улыбнулся Яков. — Что ты стоишь, как жених? Рассказывай!
— Мы вместе, — краснея, пролепетал Пейся и схватил Сему за руку.
— Служил уже где-нибудь?
— Мы вместе.
— А теперь?
— Мы вместе, — заикаясь, повторил Пейся, как будто он знал только эти два слова.
Сема понял, что ничего хорошего уже не выйдет, и вывел приятеля в коридор.
— Что с тобой, — удивился он, — вата во рту?
— Ничего.
— Заладил: вместе и вместе! Умный разговор!
— А зачем мне это? — быстро успокоился Пейся. — Посмотрел, что за штука твой отец, и мое дело кончено.
— Ну и как?
— Обыкновенный.
— А что ты хотел? — обиделся Сема.
— Ничего я не хотел… А револьвер настоящий? — недоверчиво спросил Пейся.
— Игрушечный! — разозлился Сема. — Стоило б его на тебе попробовать.
— Ша! — поднял руку Пейся. — Не задавайся так… Ты видел, как мой папа рубит кость?
— Нет, — признался Сема.
— Тоже стоит посмотреть! — важно сказал Пейся. — А я не задаюсь.
Они расстались, и новые гости сменили Пейсю. Зашел Трофим, сидел с отцом часа полтора, чертил что-то на бумаге, курил. Бабушка несколько раз заглядывала в комнату и обиженно пожимала плечами. Сидят шушукаются! Какие могут быть дома секреты? И как люди не поймут, что ему надо отдохнуть? Приходили друзья Якова — фабричные, сапожники, бондари, смеялись, шутили, вспоминая что-то.
Бабушка опять бурчала, обращаясь к деду:
— Они, когда сядут, забывают, что надо встать.
Но приходили и к ней гости и обязательно целовались и твердили, что с них двойное поздравление: за сына и за отца. Ведь это все равно как нашли — и того и другого! Наконец шум затихал, и семья собиралась в столовой к обеду. Дедушка уже чувствовал себя неплохо и совался во все домашние дела. То ему надо осмотреть чердак, то ему надо ремонтировать кухню, то вдруг, оказывается, необходимо срочно переставить всю мебель. Сила, покинувшая старика во время болезни, вдруг вернулась к нему, и он искал себе дела. Все было хорошо, только в политике дедушка никак не мог разобраться и за обедом всегда нападал на сына. Так было и сегодня.
— Я не понимаю, — дед пожал плечами, — что происходит? В каком я свете?
Яков молчал, бабушка запретила ему затевать большие разговоры с дедом.
— Хотел сегодня выйти в город, — продолжал дедушка, — она не пустила. Но я же человек! Я обязан знать!
— Хорошо, — улыбнулся Яков. — Пришли красные.
— Красные? — недоумевая, повторил дедушка. — Что же мы будем делать с царем?
— Его уже давно нет.
— Николая нет? — спросил дедушка таким тоном, как будто они с царем всю жизнь провели вместе. — Ай-я-яй! А кто же есть?
— Мы, — серьезно ответил Яков, — большевики.
— Большевики! — Дедушка почесал затылок и с подозрением взглянул на сына. — И какую же ты у них занимаешь должность?
— Я — комиссар.
— Нет, — нахмурился дедушка, — ты меня не забрасывай такими словами: комиссар! Ты мне скажи просто: исправником, допустим, ты можешь быть?
— Могу, — улыбнулся отец.
— А вице-губернатором?
— Могу и вице-губернатором.
— А губернатором?
— Тоже.
— Обожди! — Дед встал, подошел к столу и начал рыться в старых книгах. Все время ему попадалось не то, что он искал. Наконец, вытащив из-под груды бумаг запылившийся, старый журнал и хитро улыбнувшись, он подошел к сыну. — Ты видишь, кто это? — спросил он, указывая пальцем на портрет тучного человека с бакенбардами, обвешанного орденами. — Это его превосходительство, — с почтением произнес он, — киевский генерал-губернатор!
— Вижу.
— И ты можешь быть все равно как он?
— Все равно.
Дедушка испытующе посмотрел на сына и, покачав головой, неожиданно прекратил разговор.
— Сарра! — тихо сказал он бабушке. — Ты видишь, что делается? Эти гости могут его окончательно свести с ума!.. Яша, — спросил он ласково, — почему бы тебе днем не поспать два часа?
— Вот что я тебе отвечу, отец, — сказал Яков, смеясь одними глазами и подмаргивая Семе. — Руководитель правительства России, помощник Ленина — Яков Свердлов.
— Тогда выходит, что я, — все еще не веря, произнес дедушка, — могу стать полицмейстером? — Он расхохотался и, размахивая руками, заходил по комнате. — Интересно!.. Ну, а ты… — обратился он к Якову, — ты пока что комиссар? Это много или мало?