Заводь глубока
На реке, что поднялась
От горючих слёз моих.
Столь же глубоки
Мысли, что стремятся к Вам.
Благодарю Вас за Вашу доброту ко мне», — написав так, Тадакосо послал мальчика, прислуживавшего ему, отнести письмо высочайшей наложнице Умэцубо.
Прочитав это послание, госпожа удивилась: «Что у него на душе?»
«Вы не появляетесь во дворце из-за болезни. Почему на Вас напала тоска? Приходите скорее во дворец! Кстати, что вы хотели сказать, написав о заводи? Ведь говорят: не знаю, куда идти, но…[197]
Слёз неподвижна река,
Но по дну
Бурный несётся поток.
Как знать, в месте каком
Водопадом низвергнется он?» —
написана она в ответ.
Когда наступил вечер, Тадакосо с подвижником покинули столицу. На горе Курама ему сразу обрили голову, и он принял монашеский обет. Так он стал бедным монахом. От подвижника, с которым он пришёл в монастырь, он узнал учение. Подвижник был человеком выдающейся мудрости, до конца постигшим путь учения, а Тадакосо был учеником способным и скоро овладел обширными знаниями.
Долгое время никто не догадывался о том, что произошло. Император полагал, что Тадакосо остался у себя дома, а отец — что он несёт службу во дворце. По прошествии двадцати дней император послан к министру слугу из Императорского архива узнать, что с Тадакосо.
— Разве он не во дворце? — встревожился Тикагэ. — Он ненадолго приходил домой, но сейчас его нет. Было это уже давно.
— Тадакосо не появляется во дворце уже много дней, — сказал слуга. — Некоторое время назад он просил позволения пойти домой, в чём ему сначала было отказано, но потом он всё-таки добился разрешения. С тех пор никто его не видел. Поэтому господин главный архивариус велел мне срочно пойти к вам и узнать, в чём дело.
— Когда он приходил сюда, — вспомнил отец, — он рассказывал, как трудно ему было получить разрешение. Я думал, что он уже давно вернулся в императорский дворец. Невероятно, что его нет там. Надо немедленно начать поиски.
Он разделил слуг на группы, и они, сотворив молитву, отправились искать Тадакосо, но тщетно. Император тоже распорядился послать людей на поиски, но и они не нашли никого, кто бы знал хоть что-нибудь о пропавшем. Император вызвал министра во дворец.
«Это по поводу того наговора на меня», — решил Тикагэ. Он не был ни в чём виноват, но боялся идти к императору и остался дома. Однако нарочные приходили вновь и вновь, и он вынужден был подчиниться.
— Давно тебя не было видно, — встретил его император. — Почему Тадакосо не появляется во дворце? Когда ты его видел в последний раз?
— Вот уже двадцать дней, как он исчез, — ответил Тикагэ.
— И здесь он не показывайся столько же времени. Тадакосо просил меня об отпуске, но как раз в то время во дворце совсем не было прислуживающих юношей, и я распорядился, чтобы он пока из дворца не уходил. Он, видно, очень мучился. «Разрешите мне проведать отца», — твердил он. Поняв, что его не удержать, я разрешил ему покинуть службу, но с условием, что он сразу же возвратится. С тех пор я его не видел. Его искали повсюду, но безуспешно.
— Я тоже повсюду искал его, — ответил Тикагэ, не в силах сдержать горьких слёз, — но нигде не нашёл. Его, наверное, уже нет в этом мире. Если бы он был жив, разве его могли бы не найти?
— Не сказал ли ты ему что-нибудь, что могло его расстроить? — высказал предположение император. — Я ни в чём его не упрекал. А ведь должна быть причина, заставившая его скрыться… На службе за ним не числится никаких оплошностей, и вряд ли кто-нибудь мог желать ему зла. Но без оснований из дома не уходят. Может быть, он скрылся оттого, что ты слишком строго наказал его?
— Я ни в чём не укорял его, — ответил Тикагэ. — У меня не было серьёзных оснований для порицания. За что бы я стал его бранить?.. Только вот как-то раз пришёл ко мне некто и рассказал о неблаговидном поступке сына. Мне стало очень не по себе, но я ни о чём не расспрашивал Тадакосо и о посещении этого человека ему не рассказал. Я сказал только одно: «Твои поступки предосудительны, поэтому отныне я вряд ли смогу заботиться о тебе».
— Вот поэтому-то он и впал в отчаяние, — решит император. — До сих пор ты ему ни малейшего неудовольствия не выказывал, всегда любил его и вдруг говоришь, что не можешь простить ему вину. Естественно, что он пришёл в отчаяние. А что тебе рассказали о нём?
— Что Тадакосо вроде бы доложил вам, будто я питаю против вас злые намерения.
— Никогда такого не было! — воскликнул император. — Тадакосо никогда ничего подобного ни о ком не говорил, а уж тем более — о своём родном отце! Кто бы, зная характер твоего сына, мог поверить такой клевете? Совершенно ясно, что ты был кем-то обманут… Неприятно касаться этого предмета, но всем давно известно, что вдова левого министра всегда была очень зла. Наверное, наговор идёт оттуда.
Тикагэ ничего не мог ответить на это. Плача, покинул он императорский дворец, а дома погрузился в глубокое раздумье. «Эти ужасные вещи, начиная с пропажи пояса, подстроила вдова левого министра. О, если бы я следовал словам моей покойной жены, сказанным на смертном одре, я не потерял бы своего сына! Но я связался с этой бесстыдницей, и меня постигло такое горе. Недаром столько рассказывают от коварстве мачехи!» — стенал он.
Министр забросил службу. Он стал проводить время в соблюдении постов, в умерщвлении плоти — и всё для того, чтобы вновь увидеть Тадакосо. Тикагэ не мог спокойно слышать даже упоминания о Первом проспекте.
Госпожа из северных покоев меж тем мучилась, что Тикагэ к ней не приходит. Она возносила к небу горячие молитвы, собирала у себя гадальщиков, познавших науку Тёмного и Светлого начал[198], и чародеев, устраивала различные заклинания, но всё было зря. Она убивалась так же горько, как убивался Тикагэ о пропавшем сыне. Вдова достала письма, которые министр писал ей в те времена, когда навещал её, но при взгляде на них ей стало ещё горше. Она уложила их в шкатулку из аквилярии и отправила министру, приложив печальное послание:
«Хотелось мне сохранить эти письма как память о Вас, но думаю, что не сегодня-завтра прервётся моя жизнь, и я решила, пока жива, возвратить их Вам. В нашем мире глубоких чувств больше не встретить…
Письма старые открыв,
Думала, увижу вновь
Половодье реки.
Высохла река,
Предо мной лишь мелкий брод.
Мне нечего больше Вам сказать».
Прочитав это послание, Тикагэ подумал: «Что за жестокая душа! Пусть она и зла, но как осмеливается столь бесстыдно укорять меня? О, если бы я мог отомстить за то горе, что она причинила мне и Тадакосо!» Но он был человеком сердобольным, и поэтому ответил ей так:
«Из-за несчастий, что постигли меня в последнее время, я донельзя страдаю, никого не вижу и даже не хожу в императорский дворец. Поэтому я не показывался у Вас. Мне тоже кажется, что до завтрашнего дня я не доживу, а поскольку теперь уже нет никого, кто бы позаботился о моих делах, и я Вам возвращаю все письма. Что же до многочисленных отмелей,
Думал когда-то,
Что мелкую речку
Вброд смогу перейти.
Но ныне в омут глубокий
Я с головой погрузился»[199].
Он сложил в две ажурные серебряные шкатулки все её письма, начиная с первого, которое она прислала, привязав его к тростнику, и отослал ей. Отчаянию госпожи из северных покоев не было границ.
Проходили дни и месяцы. Министр всё тосковал и ни в чём не находил утешения. «Надо мне уйти в горы и жить отшельником, — подумал он. — Горько мне оставаться в этом мире!»
«В бухте Таго на песок
Набегает белая волна.
Нет спасенья от тоски
Рыбаку. Ведь сын его
В море навсегда исчез»,[200] —
написал он стихотворение.
Второй военачальник Левой личной императорской охраны сложил так:
— Не напрасно назвали берег,
Где белые волны встают беспрерывно,
Бухтой Таго…
Ведь это всё, что осталось
На память о сыне.
Помощник военачальника Левой дворцовой стражи сложил так:
— Страна Суруга далеко,
Там бухта Таго…
Но и здесь к берегу льнут
Белые волны, как будто
Помнят они о милом ребёнке.
Госпожа с Первого проспекта, стеная не меньше министра, всё это время ожидала: «Может быть, он придёт сегодня? Может быть, сегодня?» Но Тикагэ не приходил.
Однажды вдова, раскидав подушки, легла прямо на пол. Глядя на колышущиеся цветы мисканта, которые как будто манили её к себе, она пробормотала:
— Мне, ждать уставшей,
Вдруг показалось,
Что ты поманил меня рукавом.
Но нет — то ветер холодный
Колышет мисканта цветы.
Чувствуя, как пронизывает её холод, она написала министру письмо:
«Не хотела я больше писать Вам, но ведь говорят: „Бессердечный человек меня больше не навещает”[201], — поэтому не могу удержаться. Какую этот ветер наводит тоску!
Гложет скорбь сердце.
Помню, как осенний ветер
Изредка моё жилище посещал.
А сейчас ужасным ураганом
Он вдаль несётся»[202].
Тикагэ ответил ей так:
«‹…› и в сердце, которое ни о чём не помнит.
Когда бы с осени приходом
Листья деревьев не теряли
Своей красы,
Тогда бы ветерок капризный
Не покидал цветов.