[220]. Ей был двадцать один год. Третья дочь, от первой жены, была госпожой из северных покоев у Санэмаса, старшего сына левого министра Минамото Суэакира, который был главным архивариусом и советником сайсё. Ей было девятнадцать лет. Четвёртая дочь была госпожой из северных покоев у второго военачальника Левой личной императорской охраны Минамото Санэёри, второго сына левого министра Суэакира, ей было восемнадцать лет. Пятая дочь, от второй жены, была госпожой из северных покоев у младшего брата императора Судзаку, Мимбукё[221], ей было восемнадцать лет. Шестая дочь была госпожой из северных покоев у правого министра Фудзивара Тадамаса, ей было шестнадцать лет. Седьмая дочь была госпожой из северных покоев у военачальника Дворцовой стражи Фудзивара Тадатоси, второго сына правого министра, ей было четырнадцать лет. Восьмая, Тигомия, тринадцати лет, была ещё не замужем. Девятая, Атэмия, была двенадцати лет от роду, и десятая, Имамия, одиннадцати. Одиннадцатой и двенадцатой, рождённым первой женой, было десять и девять лет. Тринадцатой, Содэмия, от второй жены, было восемь лет, а четырнадцатой, Кэсумия, семь. Их младшим братьям было по шесть лет.
Итак, у Масаёри было много сыновей и дочерей. Сыновьям, которые были уже женаты, он тем не менее не разрешал переезжать из своей усадьбы. «У меня большая семья, — говаривал он, — но пока я жив, оставайтесь все в моём доме. Если кто-нибудь уйдёт отсюда, он уже не будет моим ребёнком». Дочери от первой и второй жён жили отдельно друг от друга. Им были предоставлены дома в пять ма и длинный дом в одиннадцать ма[222]. В таких помещениях жили три дочери Масаёри, вторая, третья и четвёртая, рождённые первой женой, и четыре дочери от второй жены, пятая, шестая, седьмая и восьмая. Для всех незамужних дочерей тоже были построены павильоны. Младшие дочери, начиная с Атэмия, жили со своими матерями. К его жёнам и дочерям были приглашены юные служанки, делающие причёску унаи, которые были очень красивы и исполнительны, и прислужницы низших рангов. Западный дом был предназначен для старшей дочери Масаёри, высочайшей наложницы императора, а восточный — для четверых её сыновей. Масаёри со второй женой жили в северном доме. Для младших сыновей были устроены комнаты в помещениях между зданиями. Для комнат прислуживающих дам использовали помещения, прилегающие к коридорам. Для жены старшего сына, Тададзуми, был построен особый павильон недалеко от главного дома. Вся остальная территория была занята амбарами, конюшнями и помещениями для чиновников домашней управы[223].
Среди дочерей-красавиц Масаёри особенно хороша была Атэмия. В год, когда ей исполнилось двенадцать лет, во втором месяце, на неё впервые надели взрослое платье, и она стала вести себя совсем как взрослая. Она была краше своих сестёр и имела благородное сердце. Она следила за модой, была очень рассудительна. Отец и мать холили её безмерно и проводили дни в мечтах о том, что с ней станет в будущем.
В Атэмия влюбился третий сын левого министра Суэакира, советник сайсё Санэтада, который был младшим братом главного архивариуса и советника сайсё Санэмаса и второго военачальника Личной императорской охраны Санэёри[224]. «Как же дать ей знать о себе?» — ломал он голову. Если бы отец девицы узнал о намерениях молодого человека, он вряд ли бы стал поощрять его; вступить же с Атэмия в тайную переписку казалось Санэтада недостойным. Он не знал, что предпринять, и подумывал, не просить ли о содействии третью дочь Масаёри, жену его старшего брата Санэмаса, но в конце концов решил открыться дочери кормилицы Атэмия. Это была девушка очень красивая и добрая, по прозванию Хёэ[225].
— Когда я буду в доме твоего господина, не известишь ли ты об этом Атэмия? — спросил её Санэтада.
— Если бы вы начали шутить о чём-нибудь другом, я, может быть, и стала бы вас слушать, но об этом вздоре я и знать ничего не желаю, — отрезала Хёэ.
— Не брани меня, я ведь люблю впервые в жизни, — стал уговаривать её Санэтада. — Я переполнен чувствами и ни с кем, кроме тебя, не могу поговорить.
— Честные ли у вас намерения? — спросила Хёэ. — Если нет, вам лучше вообще не заикаться об этом.
Советник показал девушке необычной формы гусиное яйцо и письмо:
Только об этом все мои мысли».
— Передай это послание Атэмия, но так, чтобы никто другой не заметил. — С этими словами он вручил письмо и яйцо девушке.
— А вдруг госпожа подумает, что в таком яйце вас и произвели на свет… — рассмеялась Хёэ.
— Как ты можешь говорить подобные вещи? — вскричал молодой человек.
Девушка отнесла письмо Атэмия.
— Посмотрите-ка на гусёнка, который навсегда хочет остаться в яйце, — сказала она.
— Ничего, кроме страданий, это желание ему не принесёт, — ответила красавица.
В то время правым генералом Личной императорской охраны служил Фудзивара Канэмаса. Красавец тридцати лет, он обладал большими светскими связями и славился неисправимым женолюбием. У него было несколько жён, девиц из хороших семей, которых он поселил в своей просторной усадьбе, устроив для каждой из них особый павильон. И вот Канэмаса стал подумывать о том, как бы ему в жёны взять Атэмия. С её отцом он был в прекрасных отношениях. Однако он решил ничего Масаёри на этот счёт не говорить, а передать письмо Атэмия через её брата, второго военачальника Личной императорской охраны Сукэдзуми, с которым Канэмаса вместе служил.
Как-то раз генерал завязал с Сукэдзуми задушевный разговор, пригласил к себе в дом и щедро угостил его. После этого Канэмаса приступил к делу:
— Хотел бы я просить вас кое о чём, но не знаю, как начать.
— Что за странные речи! — воскликнул тот. — Разве мы чужие, чтоб стесняться друг друга?
— Даже с вами мне неловко говорить об этом деле. Лучше бы мне не начинать этого разговора, но поскольку молчать я тоже не в силах, то хочу просить совета прежде всего у вас. В доме вашего отца многие мужчины нашли себе жильё. А что, если бы и я возымел такое желание?
— Бездомный человек, возможно, мог бы найти приют у нас. Но от вас мне странно слышать о таком желании.
— Ведь говорят же: «К чему нефритовая башня?»[227] — сказал Канэмаса. — Я впервые услышал об Атэмия, когда она была совсем девочкой, и не могу избавиться от мыслей о ней, хотя никому и не рассказываю, как я пылаю. Вспомните-ка, как вы сами страдали из-за молодых девиц, и вообразите мои терзания.
— Я раньше бывал так часто влюблён, что обо мне пошла слава как о повесе, и мне стало стыдно. Я давно всё забыл и не хочу слышать даже о чужих страстях. Сёстры мои не томятся в ожидании женихов, но относительно Атэмия родители говорят: «Пусть она пока живёт с нами». Наследник престола изволил выразить своё внимание к ней, но дело, кажется, так и не решено. Да уж ладно, напишите письмо, и я передам его Атэмия.
— Я даже не знаю, как выразить вам свою благодарность, — сказал Канэмаса и написал:
«Разве могут слова
Выразить всё,
Что на сердце моём?
Пусть расскажет об этом рукав,
Красный от слёз кровавых».
Увидев это письмо, Сукэдзуми поддразнил генерала:
— Все рукава
Мокры от слёз,
Что ты каждый день проливаешь.
Хоть говоришь: «Люблю лишь одну», —
Кто же тебе поверит?
Двоюродный брат наследника престола, второй советник министра Тайра Масаакира, был очень умён и знаменит как превосходный музыкант. Повеса он был известнейший: ни замужние женщины, ни принцессы, ни придворные дамы на могли не поддаться на его уговоры. И вот Масаакира стал подумывать о том, как бы ему послать письмо Атэмия. Он был в дружеских отношениях со стражником Императорского эскорта Ёридзуми и однажды, рассказав о своей страсти, попросил его отнести письмо сестре. Может быть, он и раньше посылал красавице письма, а на этот раз он написал вот что:
«Без устали на берег набегает
Речная рябь, а птицы,
Не ведая об этом,
Ведут с другими разговоры:
„Не вымокли ли крылья?”[228]
Как только подумаю об этом, мучусь ревностью».
Ёридзуми, придя домой, отозвал в сторону Атэмия и вручил ей письмо.
Она прочитала его совершенно равнодушно и заметила:
— Какое неприятное письмо ты мне принёс!
— Совсем оно не неприятное, — возразил брат. — Это от советника Тайра.
— Он мне не нравится, этот Тайра! — С этими словами девица встала и удалилась, но Ёридзуми успел сунуть ей письмо за пазуху.
Советник Санэтада опять завёл разговор с Хёэ о том, как он любит Атэмия.
— Принеси от неё хоть какой-нибудь ответ, пусть даже будет он обманчив, как сон! — упрашивал он.
Срезав очень красивую ветку вишни, всю усыпанную цветами, он написал стихотворение:
«О, если бы узнала ты
О моей тоске!
Пусть расскажет о ней
Ветер, несущий
Этой вишни цветы», —
и вместе с веткой вручил Хёэ:
— Передай это твоей госпоже.
Девушка была в нерешительности:
— Уж очень я боюсь! Если выяснится, что я ношу такие письма, меня втопчут в грязь.
— Что же в моём письме может навлечь на тебя грозу? — удивился Санэтада. — Но если ты боишься, передай хотя бы Цветы. Как бы я ни любил твою госпожу, по цветам этого не видно. Ты можешь быть спокойна.