В тот же день он устроил у себя дома пиршество по поводу посещения храма. Танцовщикам в награду были вручены Накидки из белого узорчатого шёлка на подкладке, музыкантам — простые детские платья и шаровары. Мальчики-музыканты тоже получили подарки.
Наступил третий месяц.
Наследник престола с младшим военачальником Правой личной императорской охраны прислал Атэмия письмо, прикрепив его к ветке ивы:
«С нетерпением ждал
Наступленья весны.
Надеялось сердце, что въедет дева
Ко мне во дворец.
Что же? — на иве уж лопнули почки…»
Прочитав это письмо, Масаёри сказал:
— Ну, на такое послание, может быть, отвечать и необязательно. Но ответим-ка ему так. — И написал:
Он передал стихотворение Атэмия, и та, переписав, отправила принцу. Посыльному был вручён полный женский наряд из узорчатого шёлка.
Пришло письмо от советника Санэтада:
«Если бы этот мир
Был сотворён бесслёзным,
Куда бы влагу я дел,
Которая бурным потоком
Льётся из глаз?»
Атэмия ничего ему не ответила.
Пришло письмо от принца Хёбукё:
«Так высоко журавль летит,
Что даже горное эхо
Ответить ему не может.
Один у Небесной реки
На ночлег он ложится.
Последнее время ничто не радует меня в моём доме, и все дни я провожу на службе». Атэмия написала ему в ответ:
Пришло письмо от советника министра Масаакира:
«У заводи глубокой
На отмели растёт
Широколистный рис.
Весна. Я погружён
Всё в те же думы».
Атэмия ничего ему не ответила.
Принц Тадаясу, видя, что многие посылают письма Атэмия, написал ей так:
«Казалось, что молод
Ещё соловей
И не покидает ещё гнезда.
Но вдруг узнаю, что давно
Он топчет дальние горы».[382]
Она ему ничего не ответила.
Императорский сопровождающий Накатада по поручению императора отправился в местечко Мидзуноо[383]. На обратном пути он увидел удивительной формы сосну, обвитую очень красивой цветущей глицинией. Накатада отломил ветку, всю в цветах, и, принеся её домой, написал на лепестках стихотворение:
«Уж много лет
Глухая гора
Глицинией покрыта.
Но не знает никто, как ярки
Эти цветы.
Так и моё сердце!»
Он отдал ветку со стихотворением Соо, сказав:
— Покажи это письмо госпоже, а цветы возьми потом себе.
Распрощавшись с девушкой, Накатада отправился в императорский дворец.
Когда Атэмия увидела эту ветку, она подумала, что из всех молодых людей Накатада самый незаурядный. Она написала в ответ:
«Как верить тому,
Чего не видел никто?
Разве есть горы,
В которых бы не распускались
Глициний цветы?»[384]
Накаёри уже давно хотел написать письмо Атэмия, но, боясь, что она сочтёт его дерзким, не решался. После того, как Накаёри увидел её через штору на пиршестве по поводу победы в стрельбе из лука, он слёг в постель. Когда Масаёри совершал паломничество в храм Касуга, Накаёри, подчиняясь приглашению генерала, пересилил недомогание и отправился туда. Поездка подбодрила его. Молодой человек не мог больше терпеть своих страданий и послал Атэмия письмо, прикрепив его к прекрасной ивовой ветке, покрытой почками:
«Думы таятся в ветках,
Вскипая под корой.
Они выходят почками наружу.
Я ж пред тобой обнаружить не смею
Дум своих тайных».
Он отдал это Иэако[385] и попросил:
— Отнеси, пожалуйста, это твоей сестре.
Увидев послание, Атэмия подумала: «Неприятное чувство вызывает эта ветка, мне даже смотреть на такое не следует» — и, связав все, велела выкинуть.
Пришло письмо от императорского сопровождающего Накадзуми:
«Слёзы, что тайно лью,
В широкую реку
Уже превратились.
Сколько должно скопиться воды,
Чтобы пришёл от тебя ответ?»
Атэмия ничего на это не ответила.
Прислал письмо и Юкимаса:
«Слов жемчуга,
Что шлю тебе,
Ни разу рук твоих не коснулись.
О, если бы нить
Моих дней оборвалась!»
Ответа на это не последовало.
Правый генерал Канэмаса в красивом месте на берегу реки Кацура построил большой дом и проводил там время в своё удовольствие весной, когда распускались цветы, и осенью, когда клёны покрывались багрянцем.
Сейчас как раз было время цветения, и, приехав туда со своей женой, матерью Накатада, генерал предавался блаженному отдыху.
— Удивительно, как совершенно забываешь здесь о том, что происходит в остальном мире! — сказал он. — Проведём-ка тут весну и лето.
В саду распустилось множество цветов всевозможных оттенков, как спутанные нити, струились ручейки — всё было необычайно красиво.
— Какое великолепие! — восторгался Канэмаса. — Надо пригласить сюда знаменитых музыкантов и устроить пир.
— Действительно, пригласи гостей, пока не осыпались цветы. Пусть они полюбуются на эту красоту, — ответила госпожа из северных покоев.
Канэмаса тоже посылал Атэмия письма, но ответа не получал. Из Кацура он также послал ей письмо:
Атэмия на это ответила:
Прочитав письмо, Канэмаса сказал жене:
— Удивительно: Атэмия ещё так молода, но мало того, что она красивее прочих, она превосходит других и своими манерами. Как мне хочется получить её в жёны! Она во всём равна тебе. Как бы все удивились, если бы у меня были две такие жены! Все стали бы говорить: «Он женился на знаменитой Атэмия, но и прежнюю жену не оставил. Видно, это потопу, что мать Накатада всё-таки превосходит Атэмия. Ведь, если две жены во всём равны друг другу, больше любят новую — такова человеческая натура. Как обворожительна, должно быть, мать Накатада!» Но ты, думаю, возненавидела бы меня, стала бы ревновать.
— Было бы прекрасно, если бы ты женился на Атэмия, — ответила она. — Напиши ей серьёзное письмо. Я была бы только рада, если бы исполнились твои желания.
— Ты привыкла быть здесь единственной хозяйкой и вряд ли сможешь не ревновать меня. Поэтому не говори так, — возразил Канэмаса.
— Странные вещи ты произносишь. Отчего бы я стала ревновать? Будь у тебя целая толпа жён, я бы только радовалась, если бы ты при этом сохранил своё отношение ко мне. Я ведь продолжала жить даже тогда, когда ты покинул меня. Если ты меня не забудешь, о чём мне беспокоиться?
— Ты права, — сказал Канэмаса. — Как я вспомню о том времени, сразу становится грустно на сердце.
Роняя слёзы, он произнёс:
— Речи твои
Вновь напомнили мне,
Сколько страданий
Я тебе причинил.
О, как стало тяжело на сердце!
Неисповедимы пути нашей жизни. Я так тебя любил — и был таким жестоким по отношению к тебе. Когда я думаю об этом, у меня пропадает желание писать любовные письма даже известной во всей Поднебесной Атэмия. Раньше моя любовь к тебе с каждым годом становилась глубже и глубже. Жён моих живущих на Первом проспекте, я тоже любил глубоко, но всю любовь, которую я раньше делил между ними всеми, всю эту любовь я потом испытывал к тебе одной. В прошлом я никогда не мог удовлетвориться любовью лишь одной женщины но как только ты стала моей женой, мне больше никого не нужно. Это, наверное, и есть доказательство моей глубокой любви к тебе.
— Каким печальным было то время! — сказала госпожа из северных покоев. —
Бурным дождём
Слёз лился поток
Бесконечно.
Столько их было,
Что хоть лодку пускай!
— Верь мне, что не забывал я тебя и всеми силами просил Будду о том, чтобы встретиться нам опять, — сказал Канэмаса. —
Летели года,
Но ни на день
Не прерывался поток
Моих слёз. По нему
Плыть могла лодка.
Они погрузились в воспоминания и стали рассказывать друг другу о разных событиях того времени, когда жили в разлуке. Затем Канэмаса и госпожа из северных покоев поднялись на веранду и принялись музицировать. Канэмаса взял лютню, жена его села за цитру, одна из прислуживающих дам — за японскую цитру. Согласно настроенные инструменты под их пальцами звучали прекрасно.
Слуги внесли множество красивых столиков с разнообразными яствами. Повсюду были расстелены роскошные одежды. На веранде стояли двадцать служанок, одетых в тёмно-фиолетовые платья и платья со шлейфом, окрашенные травами. Четыре прелестные юные служаночки в парадных платьях, штанах на подкладке и тёмно-фиолетовых накидках прислуживали господам.
Затем Канэмаса с госпожой из северных покоев играли на Музыкальных инструментах под цветущими деревьями, рассказывали удивительные истории прошлых лет и клялись друг другу в верности.