— Вообще-то я никак не думал, что смогу приехать сюда. Но услышав рассказ Мацуката о его поездке, я забыл о всех других делах и поспешил к вам, не останавливаясь даже ночью. И поистине, наше знакомство полностью подтверждает мои ожидания, и то, что я удостоился встречи с вами, меня очень радует. Но скажите мне, дорогой мой, почему вы живёте здесь затворником? Наследник престола сейчас желает собрать вокруг себя редкостных музыкантов — как бы он радовался вам! Переезжайте в столицу, поступайте на службу к нему во дворец!
— Я вам чрезвычайно признателен, — поблагодарил тот. — Сказать правду, поскольку я постоянно живу здесь, в этом захудалом домишке, я очень неловок. Предположим, я приеду в столицу и захочу служить в императорском дворце, но ведь когда человек, привыкший жить в одиночестве, начинает вращаться в обществе, он то и дело попадает в неловкое положение. Не стану ли я притчей во языцех у последующих поколений? Опасаясь этого, я и живу в уединении. Когда кто-нибудь заедет ко мне случайно, я испытываю к нему чувство благодарности, а когда сюда приезжают специально, то я уж и не знаю, как выразить свою признательность. От всего сердца благодарю вас.
— Очень приятно слышать… — отвечал Накаёри. — Вы говорите странные вещи. Что особенного в столичных жителях? Вы вот не покидаете своей деревни, а вас полагают за совершенный образец для подражания. Когда наследнику престола рассказывали о вас, он изволил воскликнуть: «Как бы мне хотелось встретиться с ним! Если бы не моё положение, я бы обязательно отправился туда. Но мне этого не разрешено, а вот не приедет ли он в столицу?» Вот что изволил сказать наследник.
Приезд гостей пришёлся на праздник третьего дня третьего месяца[405]. Танэмацу приказал подать угощение. Перед тремя гостями[406] поставили золотые столики и серебряные подносы, покрытые скатертями из шёлковой ткани с цветочным узором или из тонкого плотного шёлка и кисеи, а также два серебряных столика в форме лотоса. Удивительны были китайские сладости, по виду похожие на цветы. Один поднос был со сладостями в форме плодов сливы, красной сливы, вишни, серёжек ивы, другой — со сладостями в форме цветов глициний, азалий, горных роз, третий поднос — со сладостями в форме шишек сосны, пятиигольчатой сосны, сумихиро[407]. Сладости в форме цветов унохана[408] казались живыми, только что распустившимися на ветках деревьев. Сушёная снедь, фрукты, лепёшки — всё удивительно сочеталось друг с другом. Не было ничего из того, что водится в горах, морях, реках и во всей Поднебесной, что отсутствовало бы здесь. ‹…› Внесли четыре подноса из красного сандалового дерева. Внесли вино ‹…›. Чаши были удивительной работы, и ни одна не походила на другую.
С Накаёри прибыли стражник Мацуката, младший стражник Касуга Муракагэ, низшие чины Сима Ясуёри, Оядо Садамацу, Яманобэ Кадзунари, кроме того — восемь телохранителей и восемь певцов, служащих в охране. Превосходные музыканты и танцовщики, они все обладали замечательными голосами и красивой внешностью. Многочисленные конюхи, младшие служители и другие прислужники были красивы лицом и богато одеты. Перед каждым из них поставили особый столик. Всё было устроено замечательным образом.
Подняли чаши, и начался пир.
Гости принялись разглядывать скатерти, расстеленные перед ними, и Накатада сложил о бабочках, порхающих в цветнике[409]:
— На сад цветочный,
Где бабочек полёт
И днём, и ночью длится,
Суровых сосен роща
Сердито смотрит.
Накаёри сложил на тему: «Соловей в роще»:
— К вечнозелёным соснам улетев,
Цветы вокруг гнезда родного
Оставил соловей.
И горько им теперь внимать
Далёким пенья звукам.
Судзуси сложил о рыбах под водой:
— В прозрачных струях
Резвящимся рыбам
И не представить,
Как можно жить
В болотной стоячей воде.
Ёсиминэ Юкимаса — о птицах в горах:
— С весны приходом
На острове, поросшем тростником,
Гнездо покинув,
Среди ветвей цветущих
Порхают птицы.
После этого Накатада преподнёс Судзуси «ядомори-фу»:
— Когда-то мой дед раздарил несколько кото, но это было оставлено, чтобы я мог преподнести вам.
Судзуси исполнил благодарственный танец, взят инструмент и начал играть какое-то произведение. Слушая его игру, Накатада пришёл в необычайный восторг:
— В нашем мире редко услышишь такое искусство! Давным-давно жил музыкант, который в игре на кото не уступал моему деду. Не у него ли вы учились? — спросил он изумлённо.
— На таком инструменте следовало бы вам поиграть первому, — сказал хозяин, обращаясь к Накатада.
— Я уже давно не прикасался к кото — не хочу сейчас и пытаться, — решительно отказался тот.
После этого Судзуси и гости, настроив инструменты в один и тот же лад, стали играть вместе.
Наступил вечер.
«На пиршествах во дворце перед государем музыканты играют, полностью отдаваясь своему искусству, но и тогда мне не приходилось слышать такого замечательного исполнения, как сегодня! Какое редкостное мастерство! Судзуси играет на кото гораздо лучше многих известных музыкантов!» — решил Накаёри.
А Юкимаса думал: «Я был уверен, что исполнение музыки в храме Касуга на празднике, устроенном генералом Масаёри, превзойти невозможно. Но кажется, что нынешнее исполнение ещё лучше!»
Несмотря на то, что в этом живописном месте собрались все знаменитые виртуозы и упоённо музицировали, Накаёри никак не мог забыть о своих сокровенных мечтах. Он обратился к хозяину:
— Почему вы столь уныло живёте в таком прекрасном месте? Все чудеса Поднебесной теряют своё очарование, если на них смотреть одному. Но если живая душа любуется ими рядом с вами, то всё представляется иначе. Глядя в одиночестве на всё это великолепие, разве вы не чувствуете какой-то неудовлетворённости, словно осенью в пруду не отражается луна?
— Вы правы, одному жить очень скучно, — ответил Судзуси, — но нет никого, кто захотел бы любоваться этими глухими местами, заросшими полынью. Вот я и живу здесь один уже давно, хотя меня это тяготит. Все так или иначе находят себе применение в столице, и нечего и мечтать о том, чтобы кто-то согласился отправиться в глушь.
— Мне кажется, что если не быть привередливым и довольствоваться женщинами самыми обычными, то в столице таких женщин можно найти немало и на любой вкус. У людей умных и с положением дочерей с избытком, а мужчин в столице мало, поэтому даже к таким мужланам, как я, льнёт очень много красивых женщин и всячески им потакает. Но пусть хоть какая раскрасавица, одна всегда хуже, чем две дурнушки, поэтому в столице у каждого две или три жены, — сказал Накаёри.
— Говорят, что всех женщин затмевают дочь генерала Масаёри и дочь главы Ведомства внутридворцовых дел Тадаясу, они и внешностью прекрасны, и душой хороши, — заметил Судзуси.
— Насчёт дочери главы Ведомства внутридворцовых дел не знаю, — отозвался Накаёри, — а дети генерала действительно таковы, как о них говорят. И сыновья, и дочери его совершенно замечательны и ни с кем не сравнимы. Среди сыновей особенно хорош императорский сопровождающий Накадзуми, а среди дочерей — Атэмия, девятая дочь. Невозможно остаться равнодушным к тому, что все в один голос твердят об этой девице. Многие посылают ей письма, но у её отца, видимо, какие-то свои соображения. Хоть все и понимают, что их усилия тщетны, но всё же шлют послания. О ней рассказывают поистине удивительные вещи. И внешность её, и душа — всё достойно восхищения!
— Крайне удивительно уже то, что бывший министр Михару Такамото открыл ради неё свои сокровищницы и пустил на ветер огромные богатства, — вступил в разговор Накатада. — Если уж говорить о необыкновенных вещах… Этой весной в Касуга она играла на кото, и я пролил много слёз, слушая её. Как умело сочетала она свою игру с доносящимся издали пением соловья, с шумом ветра в соснах! И птицы, и звери, и монахи-отшельники, и бедный люд, живущий в горах, — все заворожённо внимали ей.
— Я заметил при этом, как самозабвенно слушает её советник Минамото Санэтада, — сказал Накаёри, — и понял, что в течение стольких лет жизни я не знал, что такое очарование вещей[410].
— Поистине, слушавшие её должны были быть в восхищении! — воскликнул Судзуси. — Даже рассказ о её игре приводит в изумление.
Это была пора, когда на побережье уже распустились цветы вишни. Господа отправились в павильон для любования цветами, который был построен в роще. Приготовления этому дню Танэмацу поручил своей жене. Гости надели обычное верхнее платье, а сопровождающие — верхнюю церемониальную одежду и нижние белые платья на розовой подкладке. Гости отправились в павильон пешком. Жена Танэмацу замечательно приготовила угощение. Служанки внесли двадцать подносов из аквилярии, резные кубки из аквилярии; ковры и скатерти поражали безупречным вкусом. Служанки были одеты в китайские платья тёмно-серого цвета с синим отливом со шлейфами из узорчатого шёлка, окрашенного травами, в платья из лощёного узорчатого шёлка и штаны на подкладке. Взрослых служанок было восемнадцать. Все моложе двадцати лет, белолицые. Волосы их достигали пола. Юные служанки были одеты в такие же серые платья, светло-коричневые платья из лощёного узорчатого шёлка и штаны на подкладке. Лет им было меньше пятнадцати. Волосы их достигали пола. Все они были одинакового роста и похожи друг на друга. Их было десять. Слуги, взяв по десять подносов, приносили их к павильону, на лестнице подносы принимали низшие служанки и подносили к занавесям, а юные служанки вносили подносы господам. Четыре взросл