цировали до рассвета.
На рассвете звуки музыки затихли, и издали стали доноситься слова молитвы. Услышав их, отрёкшийся от престола император произнёс:
— Кто это так удивительно проникновенно читает сутры? Позовите-ка его сюда.
Один из архивариусов императора сел на коня, отправился в ту сторону, откуда неясно слышался голос, и прибыл в храм, где обнаружил отшельника, читающего сутры. Это был Тадакосо, который всеми силами старался не вспоминать об Атэмия, но во всех шестидесяти с лишним провинциях молил богов; «Дайте мне увидеть её хотя бы один только раз!» Он не обратил никакого внимания на придворного, но тот увёл его силой. Когда придворный доложил, что отшельник явился, император распорядился привести его во двор и подвести к лестнице. При взгляде на отшельника он понял, что несмотря на нищенское рубище (монах был одет в одежду из коры деревьев и из мха), это был человек необыкновенный. «По-видимому, тут что-то кроется», — решил император и стал подробно расспрашивать:
— По какой причине, в каких горах вы выполняете службы?
«Я удалился от мира, нет никого, кто бы меня знал. Но, может быть, государь меня вспомнит», — подумал Тадакосо.
Император велел Тадакосо читать из «Павлиновой сутры» и из «Сутры о сути прозрения»[452], а Накаёри и Юкимаса — аккомпанировать ему на кото. При этом не было никого, кто бы не был охвачен печалью и не проливал слёз.
Император Сага смутно припоминал, что когда-то он видел этого отшельника. Генерал Масаёри и Накатада повстречали монаха в Касуга и теперь узнали его, но, предполагая; что Тадакосо стыдится своего нынешнего положения, и проникшись его скорбью, делали вид, будто не узнают его, и сидели возле императора с отсутствующим взглядом. Император пытался вспомнить, кто же этот монах, которого он знавал когда-то, и наконец догадался: «Тадакосо!» Утвердившись в этом, император обратился к левому генералу:
— Мне кажется, что я встречал этого отшельника, и действительно, я вспоминаю одного человека. Как тяжело! Когда-то я обменялся с ним клятвой в нерушимой дружбе. Я хочу узнать, он ли это.
Генерал, глубоко опечаленный, не мог ничего ответить. Император спросил у правого министра:
— Не служил ли этот человек во дворце в то время, когда я правил страной?
«Государь узнал меня», — понял Тадакосо, и слёзы градом хлынули у него из глаз. Все, начиная с самого императора, рыдали в голос.
— С тех пор, как я впервые увидел этого подвижника, я хотел доложить вам, что это Тадакосо, но он чрезвычайно стеснялся своего положения и твердил: «Пусть никто не знает, что я ещё живу в этом мире» — поэтому я до сих пор ничего вам не сказал, — проговорил Масаёри.
Император, бесконечно огорчённый, велел Тадакосо подняться к нему.
— Все эти годы, вплоть до сего времени, не было дня, чтобы я не думал о том, что ты исчез. Почему же ты таким странным образом погубил себя? — спросил он.
— Я скрылся в горах вот почему. Отец всегда говорил мне: «Если ты даже поразишь меня мечом, я не буду обвинять тебя». Но как-то однажды отец мой был болен и не появлялся в императорском дворце. Я отправился домой, не получив на это разрешения, и неожиданно для себя увидел, что отец сердит на меня. «Нет преступления страшнее, чем причинять вред родителю», — сказал он. Душа моя пришла в смятение, я фазу же покинул мир, стал жить в лесах и горах, общаться с медведями и волками. Я питался плодами деревьев и сосновой хвоей, одевался в листья, древесную кору, мох. Так я жил все эти годы, — рассказывал Тадакосо, проливая кровавые слёзы.
Император слушал с глубокой печалью, затем произнёс:
— Что толку сокрушаться о прошлом! Отныне ты всегда будешь со мной, будешь за меня молиться. Всё это время ты был жив, но я отыскать тебя не мог!
И император сложил:
— Из глубокой долины
Наконец перед нами
Облако показалось.
Почему ж до сих пор
В горах его не находили?[453]
Тадакосо ответил на это:
— Лучезарное небо покинув,
Средь горных хребтов
Облако скрылось.
Нет долины такой
Где бы сердце его не страдало.[454]
Принц Сикибукё сложил:
— Облака всё небо покрыли.
Осенний туман
Горы окутал.
Кто думал, что поднимешься ты
Со дна глубокой долины?
Принц Накацукасакё произнёс:
— С высокого неба
Спускается облако
В тёмные горы.
Не утратило веры оно, что там
Найдёт пик высокий.[455]
Правый министр Тадамаса сложил:
Левый генерал Масаёри сложил:
Пир окончился на рассвете.
Таким образом, когда отрёкшийся от престола император находился в Фукиагэ, много было устроено различных развлечений. Покидая взморье, император взял с собой в столицу Судзуси. Танэмацу приготовил в дорогу сановникам и принцам коробы с одеждой, лошадей, походную кухню. На пути в столицу придворные устраивали разнообразные утончённые развлечения.
Когда отрёкшийся от престола император возвратился из провинции Ки, он получил приглашение от царствующего императора полюбоваться алыми листьями клёнов в Саду божественного источника, Синсэн.
Правый генерал Канэмаса сказал по этому поводу госпоже с Третьего проспекта:
— Вместе с отрёкшимся от престола императором из провинции Ки приехал Минамото. В Сад божественного источника изволят отправиться император и отрёкшийся от престола император. Там, конечно же, будут исполнять музыку. И Накатада тоже должен будет играть на кото. Если так, то мне хотелось бы, чтобы он своей игрой затмил всех других. Может быть, дать ему один из инструментов, которые, по твоим словам, пока никому нельзя показывать?
— Мой отец никому эти кото не показывал, и если я выставлю их перед всеми, я нарушу завет, — не соглашалась она.
— Если Накатада один только раз публично поиграет на этом удивительном инструменте ‹…› — настаивал Канэмаса. — Согласись только, и тогда вряд ли чьё-нибудь музыкальное исполнение прошлого и будущего сравнится с его игрой.
В конце концов генерал получил от жены «нан-фу» и взял его с собой, отправляясь в сад в свите императора.
Отрёкшийся от престола император прибыл в сад. В выезде в сад принимали участие все, кто был чем-то известен, с особым тщанием для этого случая избрали литераторов. Император Сага, между прочим, рассказал:
— Мне твердили, что существует какое-то совершенно удивительное место, я захотел увидеть его своими глазами и отправился туда, в усадьбу Судзуси. И действительно, то, что я увидел, ни на что в мире не похоже. Я решил, что нельзя оставлять этого молодого человека жить там в неизвестности, и взял его с собой в столицу. Дайте ему ранг, позволяющий входить во дворец[458], и держите его при себе.
— Так я и сделаю, — сказал император.
Он изъявил свою волю, и Судзуси получил право отныне являться во дворец.
Праздник начался. Объявили тему для сочинения стихотворений, и через некоторое время сановники, принцы и литераторы опустили свои сочинения в предназначенную для этого шкатулку. Для Суэфуса была приготовлена особая тема, его посадили в лодку одного, и он отплыл на середину пруда[459]. Он сочинил необыкновенно красивое стихотворение, ему сразу же присвоили степень кандидата, и был объявлен указ о его повышении.
Стали исполнять музыку. Сановники сполна показали своё искусство. Император Сага, слушая, подумал: «Сановники доказывают всё, на что они способны. Нельзя, чтобы ни Судзуси, ни Накатада так ничего и не сыграли» — и наклонился к императору:
— Попросите их поиграть на кото.
— Сейчас я прикажу. Но должен признаться, что Накатада часто отказывается играть, — ответил император, и, подозвав к себе Накатада, произнёс: — Отрёкшийся от престола император изволил сказать: «В такой очаровательный день, как сегодня, он уклоняется от службы. В ночь, когда Накаёри и Юкимаса играют не жалея рук, этот знаменитый виртуоз ничего не делает». Поэтому сыграй что-нибудь.
Настроив «сэта-фу» в лад произведения «Варварская свирель», император передал его Накатада. Настроив в тот же лад «ханадзоно-фу», он передал его Судзуси. Оба молодых человека почтительно приняли инструменты.
— Другие, может быть, припасли для такого очаровательного дня что-то новое, — сказал Накатада, — но те произведения, которые я время от времени исполняю, я уже играл перед моими государями, и для сего дня ничего не осталось.
— Если ты ничего не припас для этого случая, сыграй то, что ты играл раньше, — ответил император. — Талант нужно показывать другим и следует прислушиваться к их суждению. Если сегодня вечером ты не будешь играть, что о тебе будут говорить? Начинай же, не медли.
Но Накатада играть не собирался.
— Разве для тебя желание монарха ничего не значит? — продолжал император. — Когда государь приказал отправиться на гору Хорай за эликсиром бессмертия, Сюй Фу пустился в путь[460], потому что нельзя не подчиниться императорскому приказу. Так или иначе сыграй что-нибудь.
Но Накатада, несмотря на монаршее желание, не начинал играть, а уговаривал Судзуси.