Орех водяной
Кажется мне
Роскошным узором
На поверхности вод.
‹…› вручил такую же одежду.
Расположившись перед занавесками, за которыми находились дамы, господа увлечённо играли на струнных инструментах.
Начало светать.
Накатада, услышав негромкие крики уток нио, тихо произнёс, аккомпанируя себе на цитре:
— Думал, что только я
В одиночестве стражду.
Но вот слышу плач
Уточки нио,
Одиноко по пруду плывущей.
Он играл так тихо, что звуки были почти неуловимы. Атэмия, аккомпанируя себе на кото, сложила:
В это время из императорского дворца прибыл нарочный:
— Государь требует к себе Накатада.
— Мне нужно идти, — сказал Накатада. — Очень жаль, что я должен вас покинуть. Схожу во дворец и сразу же вернусь. — Он отправился к императору.
Масаёри обратился к своему старшему сыну, Тададзуми:
— Скоро тот день, когда мы должны выполнить церемонию священных песен и плясок. Нужно найти для этого такое место, где вода была бы глубока и тень прохладна.
— На восточной реке[535] подходящего места как будто нет, — ответил тот. — А что, если провести пляски на реке Кацура, у переправы, где живёт правый генерал? Это на редкость очаровательное и красивое место.
— Как будто так, — согласился Масаёри. — Я слышал, что генерал Канэмаса построил там усадьбу, вложив в дело душу. Он пригласил мастеров различных цехов. Когда генерал входит во все детали, ему удаётся создать что-то очень изящное. Кажется, на этот раз он ничего не упустил из виду, и получилось нечто, достойное восхищения ‹…›, в строительстве дома проявляется вкус хозяина. Генерал обладает огромными талантами и необходимыми для службы при дворе достоинствами. И внешность у него удивительная. В императорском дворце может быть толпа сановников и принцев, но когда генерал со своим сыном прибывает туда и выходит из экипажа, он всех затмевает. А если взглянуть на Накатада, то даже тот, кто не хочет иметь девочек, вдруг испытывает желание иметь дочь, чтобы отдать ему в жёны.
Господа возвратились в дом.
Масаёри прошёл к себе в покои и спросил вторую жену:
— Почему ты не вышла подышать прохладой? Я хотел показать тебе павильон для ужения рыбы; без тебя это поистине парча, сверкающая в темноте ночи[536].
— Когда вы наслаждаетесь прохладой, то и здесь… — ответила она. —
Всем ветвям без разбора
Ветер свежесть несёт,
И даже корни деревьев
Глубоко под землёй
Ощущают прохладу[537].
Масаёри продолжал:
Если в горах глубоко
Старые корни оставив,
На берег выйдет сосна,
То речная прохлада
Ей не будет приятна[538].
В семнадцатый день надо провести священные пляски. Распорядись, чтобы всё подготовили.
— Надо найти для этого красивое место, — ответила она.
— Усадьбу в Кацура, где Канэмаса поселил свою жену, их Сын Накатада устроил с исключительной тщательностью. Подумай, можно ли найти что-нибудь лучше этого места?
Итак, семья Масаёри отправилась на исполнение священных песен и плясок. Двадцать дам, начиная со второй жены, Дочерей и первой жены, были одеты в зелёные китайские одежды на подкладке цвета прелых листьев. Другие были в тёмно-фиолетовых вышитых шёлковых накидках. Сопровождающие, взрослые и подростки, — в красных китайских и тёмно-фиолетовых платьях. Жрицы[539] были одеты в зелёные и тёмно-фиолетовые платья, а низшие слуги — в одежды красного цвета с чёрным отливом на голубой подкладке. Двадцать экипажей в сопровождении многочисленных слуг четвёртого и пятого рангов отправились на реку Кацура.
С ветками сакаки в обеих руках жрица вышла из первого экипажа и, танцуя, прошла к месту, предназначенному для церемонии. Жрицы, бывшие в других экипажах, быстро последовали за ней. Господа расположились на дощатом настиле, и была проведена церемония очищения.
Для исполнения песен и плясок Масаёри пригласил старшего стражника Правой личной императорской охраны Мацуката, который должен был петь «песни возниц»[540], старшего стражника Правой охраны Тикамаса, играющего на флейте, помощника военачальника Правого императорского эскорта Токикагэ, играющего на хитирики, и других придворных, — в тот день к Масаёри съехались самые искусные исполнители. Он пригласил тех сановников и принцев, которые были с ним в дружеских отношениях. Все придворные прибыли, и когда собралась семья Масаёри и приглашённые, наполнили чаши вином и начался пир.
На другой стороне реки показался правый генерал в красиво украшенной лодке. Он приготовил всё с изумительным вкусом, и множество великолепных вещей ‹…›, а Накатала велел играть корейскую музыку. Лодка пристала к берегу.
Левый генерал был чрезвычайно обрадован. На берегу реки чины из Левого управления, придворные, господа, исполняя музыку, ждали, когда Канэмаса высадится на берег. На мотив песни «Наш дом» левый генерал пропел следующие стихи:
— Чтобы над бездной проплыть,
Длинный шест
Корабельщику нужен.
Так и тебе запастись
Нужно долгим терпеньем[541].
Правый генерал пропел на мотив песни «Море в Исэ»:
— Не может коснуться
Дна длинный шест…
У кого ещё ты найдёшь
Такое глубокое сердце,
Как у корабельщика?[542]
Наконец Канэмаса сошёл на берег. Чины Правой и Левой личной императорской охраны, играя на музыкальных инструментах, заняли места рядом друг с другом. Туда же, на берег реки, для совершения церемонии очищения прибыл принц Хёбукё. Масаёри обрадовано вышел ему навстречу и привёл к гостям.
Тем временем от наследника престола прибыл один из архивариусов с посланием для Атэмия. В письме было:
«Ты так давно
Жестока ко мне,
Что даже праздник
Очищения сегодня
Тебе не будет полезен».
Атэмия на это ответила:
«Лучше не попадаться
На глаза человеку,
Такому, как нуса большая.
В день очищения прошу я богов,
Чтоб мы никогда не встречались[543].
Но молитвы мои сегодня боги услышат».
Вместе с письмом она велела пожаловать посыльному полный женский наряд[544].
С наступлением вечера госпожи приказали поднять полотнища и поставить вместо них переносные занавески из свисающей бахромы и смотрели, как среди гладких камней и уступов скал пенится река, как низвергаются водопады. Прислуживающие Атэмия дамы: Соо, Тюнагон, Хёэ, Соти-но кими — с красивыми служаночками расположились на скалах, поставили перед собой кото, начали играть на них и попросили присутствовавших петь. Дочери Масаёри были всем этим очарованы. Накатада приблизился к шатру Атэмия и вступил в разговор с Соо. Глядя на пенящуюся между камней воду, он произнёс:
— Не угасает
В прибрежных камнях
Пламя любви,
И бурно клокочет
Меж ними вода.
Хоть я и ничтожный человек, не замолвишь ли ты за меня словечко?
Соо ответила:
— По мелкому дну
Меж камней
Несётся пенная влага.
Но куда там кипеть! —
Чуть тепловата она.
Советник Санэтада вручил Хёэ письмо для передачи Атэмия. Он слышал, как девицы смеялись, читая его предыдущее послание; ответа же Санэтада не получал. И теперь он написал вот что:
«Столько писем
Тебе я пошлю,
Что устанет
Читать их
Тьмущая тьма богов».
И на это письмо она ему не ответила.
Когда стемнело, начались священные пляски, которые продолжались всю ночь, а затем начали выкликать талантливых людей[545].
Принц Хёбукё сказал:
— Велик талант у тонких людей!
Он поднялся на скалу перед шатром, в котором находилась вторая жена Масаёри, и обратился к ней:
— За все эти месяцы я не получил ни одного письма, которого так жаждет моя душа. Сегодня ночью даже боги выполняют просьбы смертных. Между мною и твоей дочерью существуют родственные узы, я все эти годы посылаю ей письма, но она не обращает на них никакого внимания, как будто я совершенно посторонний. Не скажешь ли ты ей, что со мной не следовало бы так обращаться?
— Мне думается, что во время очищения боги думают совсем о другом, — улыбнулась она. — Твоё положение мучительно. Если бы ты раньше обратился, ты бы уже так не беспокоился: я бы давно рассказала ей о твоих чувствах.
— Многие пишут ей письма, но она относится так жестоко только ко мне, — продолжал принц. — Непрерывно меня мучит ревность. И пусть даже мне грозит гибель, теперь у меня нет сил остановиться.
— Скажу тебе не обинуясь: если бы у нас была дочь на выданье, то и вопроса бы не было, но сейчас никого нет. Я сама жалею об этом. Так что отложим на некоторое время наш разговор.
— Через некоторое время меня уже не будет в живых и говорить будет не о чём. — С этими словами принц простился с сестрой.
На рассвете стали вручать подарки: сановникам и принцам — женское платье, музыкантам — штаны из белого полотна, правому генералу — превосходных коней и соколов.