— Почему прошлой ночью ты не вышла из вашего помещения? Как горько, что и ты стала бесчувственной!
— Я всё такая же, и только вам кажется, что я бесчувственная, — ответила девушка. — Прошлой ночью я должна была заниматься кое-какими делами в доме.
В это время послышался звон цикад и Санэтада, думая, что даже цикады вернулись в свои гнёзда, сложил:
— Вечером каждым,
Как путник, один
В поле ложусь на ночлег.
Плачут цикады. Но разве
Им известна такая печаль?
Но Атэмия и слушать не стала.
Пришло письмо от принца Хёбукё:
Что же мне делать? Жить один я не в силах, и печалюсь я, что ты по-прежнему ко мне равнодушна».
Ответа на это не последовало.
Пришло письмо от правого генерала Канэмаса:
«Чтоб хоть во сне
Увидеть тебя,
Сколько раз в изголовье
Клал китайского платья рукав!
Но вновь и вновь сожалел я…
Ничего я не понимаю…»
Ответа на это не последовало.
Пришло письмо от советника Масаакира:
«Ветер на взморье
Мягко над волнами веет.
Разве ты хочешь,
Чтобы неистовой бурей
Он возмутил всё теченье?
Странное у тебя сердце!»
Пришло письмо от принца Тадаясу:
Как-то прекрасной лунной ночью Имамия и Атэмия, расположившись у занавеси, играли на лютне и цитре и любовались луной.
Накатада, спрятавшись, слушал их; с самого начала, когда Атэмия настраивала инструмент, ему стало понятно, что она играет так же великолепно, как он. Накатада пришёл в страшное волнение и решил: «Пусть даже ценой моей жизни, я хочу похитить Атэмия и укрыться с нею от всех». Но потом он задумался о том, как будет беспокоиться его мать, и на душе у него стало ещё тяжелее. Мучась такими мыслями, он крадучись прошёл к Соо и сказал ей:
— Почему в тот день Атэмия не написала мне ответа?
— Потому что она играла в шашки с императорским сопровождающим Накадзуми, — ответила девушка.
— Может быть, это оттого, что я очень взволнован, но игра Атэмия проникает мне в самое сердце. На цитре играет Атэмия, а на лютне кто?
— Имамия, — ответила Соо.
— Они уже теперь замечательно владеют инструментами. Каких же успехов ещё достигнут! — сказал молодой человек. — Атэмия настолько очаровывает сердца, что любой готов пойти на безрассудный поступок. Уж насколько я выдержан, но и моему терпению приходит конец.
— У грубых людей всегда невозможные намерения. Вы говорите неразумные вещи.
— Сколько раз я хотел забыть её! Но неужели я совсем не логу надеяться? Как же мне быть?
— Замолчите же. — Соо поднялась, чтобы удалиться.
— Но послушай, — удержал её Накатада, — разве своими речами я до сих пор причинил кому-нибудь зло? По правде говоря, я хотел бы как-нибудь сказать ей хоть одно слово, пусть через занавеску. Разве этого нельзя устроить?
— Вы просите о невозможном! Госпожа не хочет отвечать на ваши письма, я всякий раз очень её упрашиваю и так или иначе склоняю ответить. Однако ваши мечты о встрече с ней — совершенная нелепость!
— Как тяжело слышать твои слова! — опечалился Накатада. — Даже госпожа Дзидзюдэн в императорском дворце иногда приглашает меня к себе и беседует со мной. Почему же ты не хочешь сказать своей госпоже о моём желании?
— Через кого-нибудь я передам ей об этом, — пообещала Соо. — Разве я не хлопочу за вас перед Атэмия?
Накатада сорвал цветок горечавки и кончиком головной шпильки нацарапал на лепестках белого лотоса:
Об этом мои постоянные мысли. Однако сегодня вечером я хочу сказать тебе всего лишь одно слово. Думаю, что слово это останется безответным. Но разве это преступление — выслушать меня?»
Он попросил Соо передать это письмо её госпоже.
Прочитав, Атэмия спросила:
— Где он сейчас находится?
— Он стоит на восточной веранде, — ответила Соо.
— Он, по-видимому, слышал, как я играю. Как мне стыдно! Ведь он знаменитый музыкант! Не проси меня, я не хочу ничего знать. — И красавица удалилась в задние покои.
Эти слова долетели до Накатада, и он воскликнул:
— Ах, как грустно на сердце! О Будда, устрой так, чтобы мы встретились с ней, если не сегодня, то хоть когда-нибудь! Я всегда твёрдо верил, что родителей надо почитать больше, чем кого бы то ни было, но с тех пор, как я полюбил Атэмия, я не хочу жить ни одного мгновения, а это мысли сына, к родителям непочтительного. Но если даже случится непоправимое, разве уменьшится хоть на сколько-нибудь моя любовь к ней?
Он провёл в мрачных думах всю ночь.
Наступил рассвет. Накатада взял карпов, сделанных из серебра, положил им в рот шарики чёрных благовоний, написал стихотворение и послал всё Атэмия:
Атэмия не произнесла ни слова.
— Ответили бы вы ему сегодня, — стала уговаривать её Соо. — Императорский сопровождающий обычно очень спокоен, малоразговорчив, но сегодня его не узнать: плачет, жалуется, что не знает, как ему быть. Очень его жалко!
— Если пойдут сплетни, то это будет твоя вина, — сказала Атэмия.
В серебряной курильнице она зажгла благовония из аквилярии, вложила курильницу в руки статуи из аквилярии написала:
«Тот, кто всю жизнь
Проводит на воде,
На отраженье глядя
Костров сигнальных,
„То страсть моя”, — вещает»[567].
Если так сгорали от тайной любви находившиеся рядом c Атэмия, то как должен был стенать от страсти к ней Минамото из провинции Ки! Он выбирал подростков, которые были красивы лицом и добры сердцем, одевал их в роскошные одежды и каждое утро посылал с письмами. В зависимости времени года он давал им то удивительно красивые цветы, то дивную ветку клёна с красными листьями; для писем выбирал самую хорошую бумагу. Однажды он написал:
«Не в силах сдержать
Волн — дум бесконечных,
Что на свободу рвутся.
Найду ли успокоенье
Я в бухте Нагуса?[568]
Можно сосчитать даже пылинки, но мыслям любовным нет предела».
— Такого письма не стали бы стыдиться даже выдающиеся мужи, — сказал, прочитав письмо, Масаёри.
Но ответа не последовало.
В срединном доме происходило бдение в ночь обезьяны[569]. Мужчины и женщины в отдельных помещениях играли в камешки. Накадзуми написал на тушечнице Атэмия:
«От мук заснуть не могу,
Хоть мечтаю
Тебя увидеть во сне.
И даже сегодня охотно
Я очи смежил бы».
Он быстро удалился, оставив стихотворение на виду. Атэмия притворилась, что ничего не заметила, и не ответила.
Санэтада, заболев, слёг, и все вокруг горевали: «Неужели он умрёт? Такой молодой!» Санэтада же, запершись дома и лёжа в постели, предавался отчаянию. Он послал Атэмия письмо:
«Мне самому стыдно, что я никак не могу смириться с тем, Что не вхожу в число Ваших избранников. Я снова и снова убеждаю себя, что лучше не писать Вам, но когда я покину этот мир, мне будет больно, что до самого конца моя любовь была безнадёжна.
Я нахожусь уже при последнем издыхании, но думаю: «А вдруг паче чаяния получу ответ?” — и только поэтому продолжаю жить в страданиях. Моя госпожа! Умоляю Вас, помогите мне!»
— Очень неприятно, когда говорят то, о чём лучше молчать — сказала Атэмия и на письмо отвечать не стала.
— Ответьте ему хотя бы на этот раз, — стала упрашивать её Моку. — Это всё очень прискорбно. Ответьте, чтобы спасти его.
— Странно, что из-за меня он так заболел. Но при всём том, лучше ничего ему не отвечать, — возразила Атэмия.
— Почему же вы стали столь немилосердны? Надо быть немного помягче, — говорили дамы.
— Я пишу иногда тем, кому нужно, — сказала госпожа и ничего-таки Санэтада не ответила.
Юкимаса в расстроенных думах написал:
«И осени приход
Не радует того,
Кто обделён участьем.
Льёт дождь,
Но листья не краснеют».
Ничего больше не прибавив, он отослал стихотворение Атэмия.
Ответа на это не последовало.
Глава IXПРАЗДНИК ХРИЗАНТЕМ
В первых числах одиннадцатого месяца[571] наследник престола устраивал праздник любования последними хризантемами[572]. Во дворец прибыло множество принцев и сановников, но генерала Масаёри среди них не было. Наследник пригласил многих учёных литераторов и велел им сочинить стихи. Стали исполнять музыку, после чего пошли разговоры о том о сём, и наследник промолвил: