Дело ведь не только в рукаве…»
Атэмия написала ему:
«Неужели великие боги,
К облакам тебя вознеся
И дарами щедро взыскав,
Только в терпенье
Тебе отказали?
Иногда мне так кажется».
Узнав, что Масаёри и его жена твёрдо обещали отдать дочь наследнику престола, влюблённые в Атэмия проводили всё время в умерщвлении плоти и в постах, заказывали службы в горах и храмах по семи раз на дню до самого начала весны, давали суровые обеты, уединялись в лесу, уходили на Золотой пик[612], на Белую гору[613], в святилище Уса[614]. Не было среди них ни одного, кто бы не давал обетов.
Советник Санэтада пребывал в растерянности и страдал от мук любви, которые ни на миг не затихали. Он не уходил из усадьбы Масаёри и неотлучно оставался на веранде возле покоев Атэмия. Глядя на траву и деревья, молодой человек проливал слёзы. Как-то раз он написал:
«Сказал все слова,
И все слёзы
Выплакал я.
Безучастно сижу,
Вперив взгляд в пустоту.
Что ещё сказать? Все мои мечты, которые я, страдая, питал столь долго, оказались напрасными. Даже во сне мне не было дано услышать Ваш голос. Милая моя, разрешите мне писать Вам и после того, как Вы отправитесь в заоблачные чертоги. Дайте мне ещё некоторое время побыть в этом мире».
Ответа он не получил.
Пришло письмо от генерала Канэмаса:
«Я узнал сейчас о высочайшей воле и робею обратиться к Вам со словами. Теперь, как сказано в стихотворении, „грустно на сердце при виде цветов опадающих”[615].
Тьму грозных богов
Долго молил я,
Но от тебя
Так ни слова
И не услышал.
Многие годы я изобретал различные способы, чтобы добиться Вас, и вот всё оказалось тщетным».
Прочитав это письмо, Атэмия засмеялась:
— Никто не знает, что могут принести с собой оставшиеся дни весны![616]
Отвечать ему она не стала.
Пришло письмо от принца Хёбукё:
«Знал, что любить Вас так же безнадёжно, как писать на воде цифры. Но как я смогу забыть Вас?
Отныне мне больше
Надеяться не на что.
Но бедное сердце
Снова и снова
Заблуждаться готово.
Ах, какая печаль! Что же будет со мною?»
Пришло письмо от советника Масаакира: «Ах, лучше бы умереть, чем так страдать понапрасну! Но даже смертная тоска не сильнее мук моего сердца.
Где найду я
Глубокую пропасть,
Чтобы окончить дни?
Что может сравниться
С сердцем бездонным моим?
Как же быть?»
Ответа на это не было.
Как-то раз, когда лил дождь и перед домом красная слива наполняла воздух благоуханием, пришло письмо от принца Тадаясу:
«От слёз кровавых
Так стали красны
Мои рукава,
Что цвет их густой
Ни с чем не сравнить!
Любовь моя достигает великого неба».
Пришло письмо от Накатада:
«Давно уже судачат,
Что рекой слёз
Меня всё дальше уносит.
Кто же отныне
Клятвам поверит моим?
Можно ли упрекать, что мокры мои рукава?»
Пришло письмо от Судзуси:
«Как песчинкам морским,
Нет пределов
Страсти моей,
Но от тебя я не видел
Ни пылинки участья.
И не припомню ничего, с чем можно было бы сравнить».
Атэмия ему не ответила.
Накадзуми, увидев, как на деревьях перед покоями показались почки, написал:
Кажется, что все горы заполнила моя любовь».
Ответа он не получил.
Пришло письмо от Санэтада:
«Хотел бы я клёном быть,
Который весь в почках
В роще стоит.
Тогда бы не думал о том,
Как милой достигнуть».
Пришло письмо от Юкимаса:
«Чужой души
Не знает никто.
Вот и тебе
Жар страсти моей
Совсем неизвестен.
От мыслей этих мне так горько!»
Дела Фудзивара Суэфуса, первого секретаря Ведомства дворцовых служб, процветали. Он состоял придворным литератором у наследника престола, ему было пожаловано право входить во дворец государя. Суэфуса писал стихотворения и оды и вёл официальные подённые записи, на написание сочинений трудных, блестящих по стилю ему не требовалось много времени. Все очень ценили его способности.
Суэфуса не обращал внимания на предложения важных особ стать их зятем. Про себя он думал: «Когда я испытывал лишения, меня презирали, как червя и как птицу, перелетающую с дерева на дерево. Иногда мне поджигали волосы, никто не пытался спасти меня, когда меня уносило течением в беспредельном море бедствий. Поборов стыд, невзирая на то, как выгляжу, я отправился к главе Поощрения учёности, находящемуся на вершине процветания. Он заметил меня, признал мои таланты, и я понемногу выбился в люди. Это произошло по воле Неба, а кроме того, из-за моих успехов в науке. Сейчас я стою на равных с теми, на которых раньше смотрел, как на небожителей. На людей, на которых я раньше смотрел снизу вверх, я смотрю теперь с презрением. Дворец, раньше бывший для меня недоступным, стал теперь привычным. Это всё произошло по милости Будды. Ну, господа сановники, прежде вы насмехались надо мной, так отдавайте же своих дочерей в жёны чиновнику, имеющему всего лишь пятый ранг! Как бы вам не ошибиться, приглашая меня в зятья!» — думал Суэфуса.
Как-то генерал Масаёри позвал к себе Суэфуса, чтобы он написал кое-какие деловые письма. Генерал велел убрать южные покои и приготовить необходимое для приёма. Он надел парадное платье и вышел навстречу к Суэфуса. Вынесли прекрасно накрытые столики с угощением, хозяин преподнёс гостю вино. Все молодые господа пили с ним, а генерал беспрерывно подливал. Суэфуса написал бумагу, о которой просил Масаёри, и ещё некоторое время оставался в усадьбе. Он погрузился в мечты об Атэмия, ему казалось, что душа его улетает из тела, что он горит в огне. «Когда в былые времена я учился сочинять стихи, я преодолел множество трудностей, благодаря любви к Атэмия. А сейчас меня приглашают в этот дом», — думал Суэфуса. Ему захотелось сочинить что-нибудь для Атэмия. Он написал стихотворение, вручил его Мияако, чтобы тот отнёс его Атэмия:
«Если в моей груди
Останется что-то ещё,
Что спалить может пламя любви,
Не выйдет наружу огонь,
И его никто не увидит.
Нет такого места, где бы мог я его спрятать». Вручая Мияако письмо, он сказал:
— В этом письме я касаюсь обыденных дел, отнеси твоей сестре и принеси мне ответ.
— Она такие письма даже не читает, — ответил Мияако. — Однако, когда будет удобный момент, я замолвлю слово. Уже давно мы с вами не занимались китайскими классиками, — продолжал мальчик. — Вы мне не велели читать с другими, вот я совсем и не занимаюсь, а это очень плохо!
— У меня сейчас нет свободного времени. Но если ты будешь передавать письма Атэмия, я обучу тебя всему, чему учу наследника престола.
— Все учителя так говорят. Эдак я останусь неучем, — вздохнул мальчик.
Он отнёс письмо Атэмия, она очень этому удивилась и письмо отбросила.
Святой отец Тадакосо выполнял великие обеты и всё время молился перед изображением Радостного Будды[618].
Как-то раз, налив в тушечницу воды, над которой прочитал заклинания, он написал:
«Суетный мир покидая,
Думал, что больше
Не буду знать я печали.
Не ведал, что много страданий
Ты для меня припасла».
Все молитвы его оставались безответными.
В четырнадцатый день третьего месяца семейство Масаёри отправилось в Нанива для выполнения обряда очищения в день змеи[619]. Все господа поехали туда, и в усадьбе почти никого не осталось. Было приготовлено шесть вмещающих сто пятьдесят коку риса лодок, с крышей из коры кипарисовика, обнесённых высокими перилами и украшенных золотом, серебром и лазуритом. Паруса на лодках были привязаны толстыми белыми канатами, снаряжение отделано позолотой, все занавески выкрашены ‹…›. В каждой из лодок было по двадцать лодочников и четыре рулевых, все они были нарядно одеты и все, как на подбор, красивы. Управляющие поместьями Масаёри в провинциях прислали необходимое для лодок снаряжение.
В первую лодку сели вторая жена Масаёри, Дзидзюдэн и Атэмия, во вторую — другие дочери от второй жены, в третью — семь замужних дочерей генерала. С ними было по двадцать взрослых прислужниц, по четыре юных служаночки и четыре низших служанки — все дамы из хороших домов, одетые с особой тщательностью. В четвёртую лодку сели сам генерал, Накатада, Судзуси и Санэтада. В пятую — семь зятьёв Масаёри. Часть прислужников генерала и его второй жены сели в большую лодку, часть плыли в маленькой. Когда проплывали мимо ивы, называемой «ива в короне»[620], жена Масаёри сложила: