е отличались от взрослых дам. Они были одеты в красные пятислойные китайские платья из узорчатого шёлка, штаны из узорчатого шёлка, штаны на подкладке, накидки из узорчатого шёлка. Низших прислужниц было восемь, на них были красные с чёрным отливом платья на голубой подкладке, поверх которых красные накидки на зелёной подкладке; ни одна из них не была одета в платье из домотканого шёлка. Служанки — из них две, чистившие нужники, — были в таких же платьях.
К назначенному времени были приготовлены экипажи для всей свиты. Прислуживающие дамы, одетые в соответствии с их рангом, ждали наступления вечера.
Между тем из дома Накатада прибыли подарки. Здесь были четыре лакированные шкатулки с росписью, отделанные золотом и серебром, в них лежало четыре декоративных гребня из аквилярии, расчёски и четыре набора головных украшений: парики со шпильками из драгоценных камней, головные булавки, шёлковые ленты, резные гребни — все это были очень редкие вещи. Кроме того, был набор, состоящий из зеркал, нескольких стопок бумаги для письма, краски для чернения зубов; коробка с душистыми веществами; в серебряную шкатулку были положены смешанные китайские благовония, к ароматическим шарикам из аквилярии приложены серебряные палочки[647], в курильнице лежал пепел от аквилярии, чёрные благовония, изготовленные в виде кусков ароматического угля, положены в серебряную корзинку для угля. Всё было уложено очень изысканно и красиво. На коробке с гребнями Накатада написал:
«С китайским гребнем коробка…
Ночью и днём,
Глаз не смыкая,
Мечтал я о милой.
Напрасными чаянья те оказались»[648].
Он подарил Соо летнюю и зимнюю одежду.
Посланец Накатада, вручив подарки, возвратился домой.
Судзуси приготовил очень красивые летние и зимние одежды, а также многочисленные украшения, уложил их в четыре коробки, отделанные золотом, изысканно обернул всё это и преподнёс Атэмия с письмом:
«Глаз посторонних таясь,
Горько я плакал,
И алыми стали мои рукава.
Сколько же слёз
Пролью я сегодня?»
Масаёри и его вторая жена, увидев подарки, воскликнули: «Так всё красиво, что слов не найти от восхищения! Однако принять такие подарки неудобно, а возвратить было бы безжалостно. Всё это превосходные необходимые вещи. Что ж, оставим их у себя» — и оба рассмеялись.
Советник Санэтада, измученный долгими страданиями, не мог принять равнодушно новость о том, что день въезда Атэмия к наследнику престола уже назначен. Он послал Хёэ одежды в подарок со стихотворением:
«От слёз водопада
Немного стихал
Сжигающий сердце огонь.
Но сегодня — о, горе! —
Нет слёз уже больше».
В письме к самой Хёэ он написал: «Если у тебя будет возможность поговорить с госпожой, скажи ей так: я уже мало что помню, в голове у меня всё мешается».
В усадьбе между тем шептались: «Императорский сопровождающий лиц уже не различает», «Императорский сопровождающий теряет сознание». Родители были в большой тревоге за него, но при этом спешно занимались приготовлениями к въезду дочери во дворец.
Госпожа заглянула в комнату к больному:
— Как ты? Я так занята делами твоей сестры, что не могу ухаживать за тобой! — сказала она.
— Видно, подходит мой последний час, — ответил Накадзуми. — Печалит меня только то, что я не увижу её больше.
— Ах, не говори так! — испугалась госпожа. — Возможно ли такое! Я сейчас же скажу Атэмия, чтобы она пришла к тебе. — А про себя подумала: «Вряд ли с ним что-то случится сегодня, но я так боюсь!»
Проливая слёзы, она сказала Атэмия:
— Накадзуми очень плох. Проведай-ка его. Сейчас, когда ты готовишься отправиться к наследнику престола, это неприятно, но он так просил увидеть тебя…
Атэмия совсем не хотелось идти к брату, но поскольку её попросила мать, делать было нечего.
Накадзуми лежал в северных покоях, где проживал генерал со второй женой.
Атэмия находилась в самом расцвете своей красоты. Ростом она была немногим менее пяти сяку, одета всегда в прекрасное платье, необыкновенно красивые её волосы одинаковой длины блестели, как иссиня-чёрный шёлк. Она была и вообще беспредельно хороша, а в тот день казалась особенно блистательной. Её сопровождали только Хёэ и Соо.
Когда Накадзуми увидел Атэмия, у него отнялся дар речи. Наконец, проливая слёзы, он с трудом произнёс:
— Ты уезжаешь сегодня во дворец? Я даже не могу проводить тебя. Вряд ли мы увидимся ещё когда-нибудь в этой жизни.
— Как ты можешь так думать? — стала укорять его сестра. — Почему тебя мучат такие опасения?
— Потому что я должен умереть. Всё наводит на меня тоску. О, как я несчастен!
— Не поддавайся таким настроениям, — сказала Атэмия и поднялась, чтобы уйти.
«Кровавые слёзы мои
Широкой рекой разлились.
И кипит эта влага
От огня, что в груди
Никак не уймётся» —
Накадзуми сложил листок с этим стихотворением и, улучив момент, положил ей его за пазуху. Не желая, чтобы письмо упало на пол, Атэмия взяла его в руку и встала. Накадзуми при этом лишился сознания и не дышал.
«Какое горе, что самый любимый сын нас покидает!.. — сокрушались родители. — Но вдруг из-за траура придётся отложить въезд Атэмия во дворец, к чему мы так стремились, преодолевая множество препятствий, что тогда?[649] Если сейчас она не въедет во дворец, этого, может быть, нам уже не увидеть никогда». Они находились в страшном смятении. «Нужно сохранять спокойствие, пока не будем никому ничего говорить», — решили они наконец. Все в семье снаряжали экипажи, делая вид, что ничего не знают о несчастье. Усадьба Масаёри была охвачена смятением и тревогой.
Советник Санэтада, услышав, что Атэмия въедет к наследнику престола, впал в беспамятство, и дом министра наполнился криками и беспокойством.
Среди всех сановников и принцев, которые убивались и скорбели об Атэмия, только Судзуси и Накатада, несмотря на глубокую печаль, думали с твёрдостью в сердце: «Мир непостоянен. Сегодня она въезжает во дворец, но не надо думать, что мы её больше не увидим». Они решили даже сопровождать её.
Накаёри также надолго слёг и находился в угнетённом состоянии духа, но он уже давно решил: «Мне обязательно нужно сопровождать Атэмия во дворец наследника. Я не пропускал ни одного, даже незначительного, праздника а доме Масаёри, и сейчас не могу не присутствовать при таком важном событии. В том, что я влюбился не по чину, только моя вина!» Он повторял себе всё это неоднократно и отправился в усадьбу к генералу.
Наконец всё было готово к отъезду, у ворот стояли экипажи, и Масаёри объявил, что настало время пускаться в путь.
Услышав об этом, Накадзуми стал синим, как краска из Пекче, и лежал без движения. Родители возносили богам молитвы, но всё было напрасно. Атэмия подумала: «Какой шум поднимется в связи с болезнью Накадзуми! Многие мужчины только и стремятся к тому, чтобы я не въехала к наследнику, и если они узнают, что я отвечаю брату…» Но она очень жалела Накадзуми, и, не показывая виду, что получила от него записку, Атэмия написала брату письмо:
«Расстаюсь я сегодня с тобой.
Разве иссякнут слёзы,
Что водопадом струятся?
Но знай, в предстоящих мирах
Опять сестрой тебе буду.
Почему ты думаешь только об одном? Видя, как ты страдаешь, я чувствую такую тяжесть на сердце и не знаю, что мне делать».
Она отдала письмо Хёэ и велела отнести брату.
— Ваша матушка, батюшка и все господа постоянно там находятся. Императорский сопровождающий уже и говорить не может, — ответила Хёэ.
— Тем более, отнеси, — сказала Атэмия.
Хёэ, улучив подходящий момент, пошла туда. ‹…›
Вторая жена сказала Масаёри:
— Может быть, Накадзуми овладел мстительный дух какой-нибудь женщины? Надо немедленно что-то предпринять.
Генерал написал письмо святому отцу Тадакосо, и тот сразу же прибыл в усадьбу. Когда он подошёл к комнате больного, мать и сёстры покинули Накадзуми. Хёэ, улучив тут момент, вложила в руку Накадзуми, лежавшего без сознания, письмо и написала пальцем на его руке: «Это письмо от моей госпожи». И Накадзуми, который был уже совсем при смерти, попросил немного горячей воды.
— Вот проявление чудодейственной силы Тадакосо, — воскликнул генерал, возликовав.
Увидев, что Накадзуми открыл глаза, Масаёри подумал: «Хоть отъезд Атэмия назначен на завтра, надо это сделать сегодня же вечером». Генерал встал и в сопровождении господ вышел из комнаты. Тогда Накадзуми прочитал письмо Атэмия и слабо прошептал:
— (…)
Всеобщая радость была беспредельна.
Наконец из усадьбы Масаёри отправилось двадцать экипажей: шесть, украшенных нитками, десять позолоченных, два для молоденьких служанок, делающих причёску унаи, два для прочих служанок. Впереди шествовали тридцать человек четвёртого ранга, тридцать человек пятого ранга и бесчисленное множество слуг шестого ранга; все они были очень красивы. Когда поезд прибыл во дворец, Атэмия сразу же доставили к наследнику престола. Свита её покинула дворец.
Вскоре после этого Накаёри явился к госпоже Моку. Он долго не мог произнести ни слова и только плакал, наконец сказал:
— До сих пор, к моему удовольствию, генерал относился ко мне милостиво, но по прихоти судьбы я, ничтожный, влюбился не по чину и так страдал, что, думал, не доживу до сего дня. Я влачил своё существование, мечтая хотя бы сопровождать её к наследнику престола. Сегодня мы видимся с вами в последний раз. О, какое несчастье!
Всему сегодня конец!
И плач мой
Летит к облакам,
И горькие слёзы