Канэмаса велел своему сокольничему посадить в клетки двух соколов и отправить Масаёри с возвращающимися конюшими. Масаёри отослал подарок обратно со словами: «Когда вы в следующий раз пожалуете ко мне, мы снова устроим соревнование, и если я попаду в скопу, я приму этих соколов». Но Канэмаса опять послал ему птиц и велел передать: «Я попал в скопу только потому, что вы выстрелили в сторону, и теперь вы должны принять этих соколов».
— Это безжалостно! Он вынуждает меня принять этот подарок! — воскликнул Масаёри и велел своему сокольничему исполнить корейский танец и принять соколов.
Сукэдзуми стал щедро угощать сокольничего Канэмаса, и наконец того отпустили, вручив полную женскую одежду и накидку с прорезами.
— Он действительно понимает толк в вещах, — сказал Канэмаса и стал подробно рассказывать госпоже из северных покоев о своём визите к Масаёри.
Тем временем в усадьбу левого генерала прибыло множество борцов для участия в соревнованиях в левой команде. Масаёри велел вынести стул на веранду и, усевшись, обратился к собравшимся:
— Нынче генерал Канэмаса говорит, что хочет подготовить соревнования особенно тщательно, потому и вы готовьтесь к ним очень усердно. Если прибудет Наминори, состязания обещают быть много интереснее, чем раньше. И генерал Канэмаса говорил мне: «Хорошо бы обязательно приехал Наминори». Что касается правой команды, то Юкицунэ из провинции Иё, который уже встречался с Наминори, пока не прибыл, но генерал обещал, что он приедет непременно. Кроме него в правой команде есть, вероятно, много борцов совершенно великолепных. К сожалению, борцы так стараются принести победу своей команде, что всегда безжалостно мнут друг друга. Тут сначала лучше выпустить подростков, а в конце — самых сильных борцов.
В домашней управе начали готовиться к соревнованиям очень серьёзно.
В свою очередь, Канэмаса сказал госпоже из северных покоев:
— Ты прекрасно знаешь, что всегда после соревнований генерал победившей стороны приглашает подчинённых на пир. Если мы подготовимся, а команда наша проиграет, и к нам никто не придёт, никакого стыда в этом не будет. Гораздо хуже, когда известие о победе застанет хозяев врасплох. Пожалуйста, начинай готовиться сейчас с особым тщанием. Надо запастись большим количеством платья для наград.
Кроме того, он распорядился, чтобы в домашней управе приготовили для пиршества много столиков и красивые скатерти.
— Я хочу поручить исполнение музыки на состязаниях вторым военачальникам Правой императорской охраны. Что касается наград, то об этом мы поговорим после того, как выберем музыкантов и борцов, — сказал он.
Оба генерала не хотели ударить в грязь лицом и всем сердцем радели о пире.
Госпожа из северных покоев в усадьбе Канэмаса на Третьем проспекте решила для этих соревнований сделать мужу и сыну роскошные одежды. Она велела доставить много узорчатого шёлка и сшить из него платья.
Как-то раз Накатада пришёл к отцу и сказал ему:
— Я давно хочу нанести визит наследнику престола, но мне никак не удаётся.
— Если бы я мог пойти туда и поговорить с Фудзицубо, я бы, может, избавился от сердечной тоски, — вздохнул Канэмаса.
— С Фудзицубо вам нужно беседовать с большой осмотрительностью, — ответил ему сын. — Люди, страдая, часто говорят глупости, которых потом стыдятся.
— Ты достаточно ловок, чтобы вручать ей письмо и получать от неё ответ, — заметил Канэмаса.
— Вы забываете, что я совсем не могу приблизиться к ней. ‹…› — возразил Накатада.
‹…› Канэмаса продолжал заниматься подготовкой к состязаниям, и когда узнал, что Юкицунэ, самый сильный борец правой команды, прибыл из провинции Иё, он беспредельно обрадовался.
— Что было бы, если бы в этом году Наминори из левой команды прибыл, а Юкицунэ из правой — нет! ‹…› — восклицал он. — Ведь уже давно решено, что они будут бороться друг с другом. Было бы жаль, если бы они не приехали, но, к счастью, оба уже здесь!
В то время генералы и военачальники Левой и Правой личной императорской охраны ничем другим, кроме подготовки к состязаниям, не занимались. Чем ближе был праздник, тем больше всяческих волнений. В конце концов всё было готово. Ответственность за проведение торжеств возложили на второго военачальника Правой личной императорской охраны Сукэдзуми. Младшими военачальниками в Правой императорской охране служили Тайра Корэкагэ, Тайра Мотосукэ, старший сын второго советника министра Масаакира, и Фудзивара Накамаса. Там же служило множество молодых людей, славящихся своей красотой. В Левой императорской охране вторыми военачальниками были Накатада и Судзуси, одновременно занимавшие должности советников сайсё, а младшими военачальниками — Юкимаса, Накакиё, третий сын левого министра, и Мураката, столь же знаменитые, как и правые военачальники.
В первый день седьмого месяца император прошёл в покои Дзидзюдэн и сказал ей:
— Вчера вечером я посылал к тебе архивариуса, но ответа от тебя не было. Что случилось? Странно, в последнее время ты несколько раз возвращала моих посыльных без ответа. Значит ли это, что ты на меня сердита? Как это неприятно!
— За что мне на вас сердиться? — воскликнула она. — Все эти дни стоит страшная духота, я плохо себя чувствую, потому и не ответила вам.
— В таком случае пойдём ко мне. Ты сразу же почувствуешь себя лучше. Но что с тобой? Не в положении ли ты? — спросил император.
— Вы вводите меня в смущение, — ответила госпожа. — Нет, на этот раз что-то другое.
— Значит, не то… — Разве не говорят: летние насекомые?[679] — промолвила она.
— Что ж, в тебя многие влюблены, — сказал император. — Ты приводишь в восхищение даже тех, кто тебя по-настоящему не знает. Зная об этом, я терзаюсь муками.
— О ком вы говорите? Я вас совсем не понимаю. Неужели вы думаете, что кто-то…
— А отвратительные воры, которые сговариваются между собой?[680] — остановил её государь.
— Я совершенно не понимаю вас, — повторила она. — Скажите прямо, кого вы имеете в виду.
— Неужели ты на самом деле не понимаешь? — стал допытываться он. — Не будь со мной так безжалостна. Поскольку уж об этом зашёл разговор, я скажу: я подозреваю генерала Канэмаса.
— Тут и говорить не о чем. Ваши подозрения насчёт генерала совершенно необоснованны.
— Канэмаса, конечно, повеса, но это человек очень тонкий в обхождении, у него множество достоинств. Поэтому я его и подозреваю. Но разве трудно назвать других? — продолжал он. — Как сказано, «зная об этом, я сердцем готов заблуждаться»[681]. Увы, мне есть кого терпеть. Возьмём принца Хёбукё. Это мой брат, и мне бы расхваливать его не следовало. Но как он хорош собой! Лишь посмотришь на него, сразу начинаешь думать: «Ах, если бы он был женщиной! Как бы я хотел обладать им!» — потом вздыхаешь, что это невозможно, и хочешь отдать ему в жёны свою дочь. А если он начнёт ухаживать за какой-нибудь женщиной, у которой не вовсе чёрствое сердце, то так или иначе он обязательно добьётся своего. Но я не собираюсь никого сурово порицать. И хотя время от времени мне что-то кажется подозрительным, я стараюсь оставаться спокойным — не на всё надо обращать внимание. Например, я не буду особенно упрекать тебя за твоё дружеское расположение к Канэмаса. Я склонен думать, что такие отношения вполне допустимы. Но вот принц Хёбукё доставляет мне много страданий. Если он вознамерится, то может соблазнить не только любую женщину, но и богиню счастья Китидзётэн[682]. Ты лучше других, однако принц пока не старался возбудить в тебе глубокого чувства. Но вот что будет потом?..
— Ах, как этот разговор неприятен! — вздохнула она. — Неужели вам кажется, что у меня могут быть подобные намерения? Да и принц влюблён не в меня. Если уж вы заговорили об этом, я не могу не ответить вам. В ваших словах есть доля истины, его письма действительно необычайно изысканны, и я была восхищена ими.
— Это всё звучит неубедительно, — произнёс император. — Я по-прежнему подозреваю вас.
— Почему же это неубедительно? — переспросила госпожа.
— Время от времени принц посылал тебе письма. А что сейчас?
— Оснований подозревать меня в нежных чувствах к принцу нет никаких. Когда Фудзицубо, которая сейчас служит во дворце наследника престола, находилась ещё в отчем доме, я догадывалась, что принц влюблён в неё.
— Так, видно, и было. В каком из миров нашёлся мужчина, который не подпал бы под чары Фудзицубо? Говорят, что даже бесчувственный к женской красоте бывший министр Такамото был среди её обожателей. Меня очень удивило, что он так безумно влюбился. Я слышал, что многие домогались её очень настойчиво. Нет ни одной женщины, даже самых редких достоинств, которая не уступила бы Накатада, если бы он сделал хоть шаг к этому. Фудзицубо же совершенно не собиралась отвечать на его чувства. И я всё больше и больше восхищался ею и считал девицей совершенно удивительной. Похоже, что и сейчас она не изменилась.
— Похоже, что так, — согласилась Дзидзюдэн. — Но кажется, что Накатада сумел-таки привлечь её сердце, и она ему отвечала чаще, чем другим. А Накатада, заметив это, посылал ей множество подарков, которые могли привести её в восхищение. Однако отношения их так ни к чему и не привели.
— Печально!.. — вздохнул император. — Их письма, вероятно, были исполнены редкостного очарования. Как бы мне хотелось взглянуть на них! Когда молодые люди ездили на побережье Фукиагэ к придворному Судзуси, Накатада играл на кото совершенно изумительно, и я велел генералу отдать Фудзицубо ему в жёны[683]. Накатада был в восторге, и я предполагал, что так и будет, но Масаёри распорядился иначе. Что думает об этом Накатада? Наверное, он считает, что мир изменился с тех пор, когда Сын Неба не бросал слов на ветер. Мне горько, что такой тонкий человек, как Накатада, перед которым я стыжусь себя самого, теперь уверен, что мои слова ничего не значат. Не отдать ли ему в жёны Имамия? Во всей Поднебесной нет человека лучше Накатада. Удивительно, что стоит лишь взглянуть на него, как чувствуешь какое-то умиротворение и забываешь печаль нашего непрочного мира. И даже Судзу