— Какой же страж сможет противостоять государю? — промолвила госпожа.
— А если это стражник из Императорской охраны? — спросил император.
До этого госпожа играла пьесу еле слышно, но теперь она заиграла в полную силу, и все, кто слышал музыку, мужчины и женщины, заливались слезами и ощущали в душе глубокую скорбь.
— Чем же мне вознаградить вас за сегодняшний вечер? — спросил император госпожу. — Я никак не могу придумать, что было бы достойно сегодняшнего исполнения. До сих пор я не вознаградил ни Судзуси, ни Накатада за игру девятого дня девятого месяца в провинции Ки[736]. В начале восьмого месяца я напомню Масаёри, чтобы он не медлил с наградой. Но вас как мне отблагодарить за сегодняшнюю игру? И Судзуси, и Накатада ‹…›. Не возьмёте ли вы в награду меня самого? Ведь Накатада получил в награду в провинции Ки мою дочь…
Взяв служебную табличку придворных[737], он собственноручно вывел на ней звание главной распорядительницы Отделения придворных прислужниц. Написав стихотворение:
«Слышу шум ветра
В кронах деревьев,
Что в саду предо мною растут
Это какой-то волшебник
Струн дивных коснулся», —
он передал сановникам с приказом подписать назначение.
Левый министр, прочитав, подумал: «Совершенно не понимаю, кто бы это был», но поскольку указ был написан самим императором, ему ничего не оставалось делать, как подписать его. Подписавшись полностью: «Придворный второго ранга, левый министр Минамото Суэакира» и приписав сбоку:
«Вместе со всеми
Шуму ветра в ветвях
Восхищённо внимаю.
Но невдомёк мне,
Кто этот волшебник», —
передал правому министру Фудзивара Тадамаса.
«Непостижимо! Я совершенно не приложу ума, кто бы так великолепно играл в наше время на кото! Кого назначают главной распорядительницей? Госпожа, должно быть, происходит из потомственной семьи музыкантов», — подумал он и, подписавшись: «Придворный второго ранга, правый министр Фудзивара Тадамаса», приписал стихотворение:
«Рядом с высокой сосной
На холме Такэкума
Сосёнку вижу.
О, если бы ветер осенний
Заиграл в их вершинах!»[738].
Он передал указ левому генералу, и пока Масаёри читал, а все придворные старались понять, о ком идёт речь, Тадамаса шепнул Масаёри:
— Я точно не знаю, но мне сдаётся, что это мать Накатада. Что вы об этом думаете?
— По правде говоря, мне это в голову не приходило. Но, пожалуй, вы угадали, — ответил тот и, подписавшись: «Придворный третьего ранга, старший советник министра, генерал Левой личной императорской охраны, инспектор провинций Муцу и Дэва Минамото Масаёри» и приписав стихотворение:
«В вершине сосны
Ветер холодный шумит.
Но и в тени
Сосёнки юной
Прохладно», —
отослал правому генералу.
— Всё это очень странно! Мне совершенно непонятно, о ком идёт речь, — сказал тот.
— Ничего странного в этом указе нет, — заметил император. — Подписывай скорее, даже если тебе и невдомёк.
— ‹…› Хоть и непонятно, но пожалуйста, — ответил Канэмаса.
— Доискивайся не доискивайся, всё равно не догадаешься. Подписывай, не медли, — сказал император.
Канэмаса написал: «Придворный третьего ранга, старший советник министра, генерал Правой личной императорской охраны, глава Ведомства двора наследника престола Фудзивара Канэмаса» и приписал:
«Всё сильнее
Ветер в соснах
Шумит.
Слёзы бегут по щекам
Непрерывным потоком».
Он передал указ Санэмаса. Тот, подписав: «Придворный третьего ранга, заместитель старшего советника министра, глава Налогового ведомства Минамото Санэмаса», сложил:
Он передал указ военачальнику Левой дворцовой охраны, который подписал: «Придворный третьего ранга, второй советник министра, военачальник Левой дворцовой охраны Фудзивара Масанака», и сложив:
«Давно засохла
Сосна в Сумиёси.
Но шум ветра
В её могучих ветвях
Я забыть не могу», —
передал советнику Масаакира. Тот, подписав: «Придворный третьего ранга, второй советник министра Тайра Масаакира», сложил:
и передал главе Ведомства двора императрицы, который, подписав: «Придворный третьего ранга, второй советник министра, глава Ведомства двора императрицы Минамото Фумимаса», в задумчивости сложил:
«В шуме ветра
В вершине сосны
Старую песнь различаю.
Не потому ли, что он прилетел
С восьмидесяти островов?»[741], —
после чего удалился.
Госпожа исполнила «Варварскую свирель» со всеми вариациями. Император хотел слушать ещё и ещё и подумал, что не получит полного удовольствия, если она не поиграет и в других ладах.
— Мне хотелось услышать «Варварскую свирель», и вы это произведение полностью, как мне кажется, сыграли. А сейчас настройте инструмент в другой лад и сыграйте на этом пире ещё одну пьесу. Больше я вас просить не буду, — сказал он.
Госпожа, настроив кото в лад рицу, сыграла «Нанкаку».
— Мне остаётся только горевать о том, что на протяжении столь долгого времени я вас не слышал, — сказал император. — Но отныне всякий раз, как я буду устраивать праздник, приходите сыграть одну пьесу. И без праздников, в то время, когда распускаются весенние и осенние цветы, когда так прекрасны деревья, в полные очарования вечера дайте мне слушать великолепную музыку. И пусть вы будете играть на каждом празднике в течение тысячи лет, вы не сможете сыграть всего, что знаете, — вот что приводит меня в восхищение! Жизнь человеческая ограниченна, и то, что я должен буду умереть, так и не услышав всего, что вы умеете, что не истощится и за тысячу лет, — это наполняет мне сердце сожалением. Ах, если бы мы оба могли жить тысячу лет!
Кто будет
Шуму ветра
В вершине
Тысячелетней сосны
Вечно внимать?
Госпожа ответила:
— Хочется мне,
Чтобы этого ветра прохладой
Долго ты наслаждался
После того,
Как засохнет сосна.
Кому, кроме вас, могу я такое пожелать?
— Печально только то, что человеческая жизнь лишена постоянства, — вздохнул император. — Если бы вы были деревом, я бы всегда мог слышать звуки вашего кото в шорохе листвы, и в щебетании птиц, которые сидели бы на ветвях этого дерева, и в звоне цикад. Если бы вы были горой, я постоянно слушал бы кото в шуме ветра, если морем или рекой — в рокоте вздымающихся волн. Ян Гуйфэй и император в седьмой день седьмого месяца во дворце Вечной жизни клялись друг другу в верности за гробом[742], мы же поклянёмся сейчас во дворце Человеколюбия и Долголетия. Не думайте, что наша клятва будет менее прочной, чем та, которая была произнесена во дворце Вечной жизни. — И говоря о печали нашего существования, император произнёс:
— Тысячу лет суждено
Сосёнкам юным
Врозь простоять.
Не лучше ль в речке водой
Вместе струиться?
Думайте и вы так, как я…
— Внимаю вашим словам, но поверить им не могу[743], — ответила она. —
Вряд ли возможно,
Чтоб обмелело глубокое дно
Или мель превратилась в пучину…
Но стали же заводью
Асука быстрые воды.
Только это меня и беспокоит. Как бы я желала, чтобы глубокими оказались эти клятвы!
— Удостоверьтесь сами, мелки ли мои чувства, — сказал император. —
Что если вместе
Струиться,
Как Сиракава поток?
Есть ли река
Её полноводней?
Тем временем был отдан приказ Службе императорских трапез, и в покои внесли прекрасно накрытые столики. Внесли сорок подносов из светлой аквилярии и поставили на столики, покрытые великолепными скатертями. Об утвари говорить нечего, так она была красива. Подали фрукты и сушёные лакомства, на вид обыкновенные, но вкус их был совершенно особый.
Император сказал Санэёри и военачальнику Императорского эскорта:
— Всё приготовлено превосходно, но сегодня моя гостья играла на кото так изумительно, что отправьтесь в Службу трапез и передайте, чтобы всё было приготовлено ещё изящнее. Пусть выберут самые лучшие плоды.
Господа отправились выполнять приказ, и никогда ещё столики не были накрыты великолепнее. Самые утончённые господа, придворные с большим опытом встали к кухонной доске, около тридцати-сорока знатоков этикета приготовили всё самым лучшим образом. Когда окончилось это небывалое исполнение музыки, на небе уже занялась заря. Сорок придворных дам и молоденьких служаночек в полной парадной форме, следуя друг за другом, поставили перед императором сорок подносов.
Узнав, что назначена новая главная распорядительница Отделения дворцовых прислужниц, придворные дамы переполошились, срочно послали за дворцовыми музыкантшами, и те, явившись во дворец Человеколюбия и Долголетия в парадных платьях и высоких причёсках, расставляли перед гостьей подносы с угощениями. Ей прислуживала одна из распорядительниц, дама в высшей степени достойная, прислуживавшая также и императору. Она была дочерью принца, получившего фамилию Минамото, и была из рода Минамото