Они попивали вино, когда раздался шум, и им доложили, что супруга Судзуси рожает и очень мучается.
— Пошлите за распорядительницей из Отделения дворцовых прислужниц, — велел Масаёри. — Нельзя, чтобы рядом с ней не было опытной повивальной бабки.
— За распорядительницей послали ещё днём, и она уже здесь, — ответили ему.
— Пойду взгляну. Садиться не буду.[95] — С этими словами Масаёри отправился к Имамия. Накатада тоже хотел пойти туда, но он был измучен и не двинулся с места.
Скоро Имамия родила мальчика.
— Высохли ли у тебя волосы? Поскорее иди в срединный дом, — сказала госпожа Дзидзюдэн дочери и скрылась в глубине покоев.
Тогда Накатада раздвинул ширмы. Принцесса была в тёмно-фиолетовом платье и в ярко-красной накидке с прорезами, а сверху она накинула белое платье. Волосы были ещё влажными, они спускались со шкафчиков высотой в четыре сяку, и блистали, как отполированные раковины. На маленьком столике стояли рис, политый горячей водой, и фрукты.
— Напрасно ты упрямишься! Пойдём сушить волосы в срединный дом. Мне одному скучно! — С этими словами Накатада, взяв её на руки, отнёс в срединный дом. Они прошли за полог и легли.
— Я посылал тебе письма из дворца и отсюда, после возвращения. Почему ты не отвечала мне? — упрекал он её. Он рассказал обо всём, что происходило в эти дни, и упомянул о том, что ему говорил Мияхата.
— Этот мальчик обтёрся во дворце, — ответила принцесса. — Когда он приходит сюда, он идёт к моей матери. Наверное, таким образом он и увидел.[96] Он хорош собой и добр, но очень уж глазаст, на всё обращает внимание.
— Но что ты скажешь о его отце, Сукэдзуми? — спросил Накатада.
— Что за вопрос? — удивилась принцесса. — Он никогда не появлялся у меня!
— Успокойся! — остановил её муж. — Все твои дядья — люди безрассудные. Один из них, Накадзуми, умер. Но в кого же тогда влюблён Сукэдзуми? Он всё время погружён в печальные размышления.
— Не хочешь ли ты одеть на меня мокрую одежду?[97] — засмеялась она. — Да ты ставишь всё с ног на голову?
— Однако это не может быть младшая сестра императора, — продолжал Накатада. — А все другие принцессы гораздо моложе тебя.
Увидев, что они заперлись в своей комнате, кормилица Укон заворчала:
— Разве я их не предупреждала? Теперь и завтра, наверное, придётся мыть волосы. Улеглись в постель, совершенно ни о чём не думая. Такие густые волосы, их так трудно мыть.
— Замолчи, — остановила её госпожа Дзидзюдэн. — Он всё это время был на службе и теперь хочет отдохнуть. О волосах беспокоиться нечего. Если увидят, мы что-нибудь придумаем.[98] Не стоит из-за этого тревожиться.
На следующий день Накатада из спальни не вышел. Принесли столики с едой и загремели посудой, но он делал вид, что не слышит. Помешкав в нерешительности, дама Накацукаса громко произнесла:
— Кушать подано!
Тогда Накатада ответил:
— Ужасно хочется спать. Положите немного на маленький поднос.
Ему положили на поднос разной еды и добавили к ней приправы. Накатада дал сначала поесть жене, остальное доел сам, и они снова легли. И на следующий день до полудня они из спальни не показывались.
Пришло письмо от матери Накатада:
«Почему от тебя так долго нет новостей? Когда ты собираешься сделать то, о чём говорил мне? Думаю, что сегодня подходящий для этого день. Приходи поскорее».
«И вправду, я обещал, — вспомнил Накатада. — Ах, как не вовремя! Но так или иначе надо идти».
Он написал матери:
«Только что возвратился от императора. Поэтому я Вам не писал».
— Однако нельзя откладывать. Надо идти, пока нет других дел… — вздохнул он и отправился на Третий проспект.
Там были приготовлены красивые платьица для Инумия подарки для её матери. Всё было выполнено столь замечательно, что подарки без стеснения можно было отправлять даже в дом Масаёри. На декоративном столике рядом с изображением бьющегося родника стояли журавли, у их ног было выгравировано стихотворение, гравировка покрыта золотом, а написано оно почерком «заросли тростника»:
«Смогу ли увидеть,
Как долгие годы
Будет жить журавлёнок
На берегу
Вечно струящихся вод?»
Мать показала Накатада множество приготовленных подарков. Внесли столики с едой. Канэмаса тоже рассматривай подарки с большим интересом.
— Несколько дней назад я отправился во дворец, читал там днём и ночью и только позавчера вернулся домой. Хотел вас навестить сразу же, но весь день не выходил из своих покоев и чувствовал себя плохо — это, по-видимому, следствие чтений! Ни вчера, ни сегодня я не мог подняться с постели, но полужив ваше письмо… Я хочу что-то вам показать. Да и рассказать мне нужно о многом.
— А что ты читал императору? — спросил отец.
— Записки деда Тосикагэ. Я собирался хранить их в тайне, но император пожелал взглянуть на них. Вот я с ними и отправился во дворец, и сразу же государь велел начинать чтения… Но за это я получил вот что! — И Накатада показал пояс.
— Это пояс, о котором рассказывают много историй, — сказал Канэмаса. — Как-то главный архивариус Сукэдзуми, занимающий также должность второго военачальника Личной императорской охраны, сказал: «Всем известно, что всё самое дорогое государь жалует Накатада. И свою самую любимую дочь, и разные вещи, с которыми он никогда не хотел расставаться, — он всё отдаёт ему». Что ж, Сукэдзуми прав.
— Этот пояс когда-то принадлежал покойному правому министру, — сказал Накатада. — Мне хочется подарить его вам. Ведь у вас такого пояса нет, а у меня есть драгоценные камни, которые дед привёз из Танского государства. Они до сих пор не вставлены в пояс, а мои камни ничуть не хуже этих украшений. С ними я сделаю себе такой же пояс.
— Ты говоришь вздор, — остановил его отец. — Этот подарок император пожаловал именно тебе. Надень его, когда отправишься во дворец на очередной праздник. Я могу спокойно обойтись без такого украшения.
— В таком случае я сделаю для вас другой, из камней деда. Потом, в сокровищнице есть удивительные рога.[99] Из-за того, что сокровища деда оставались спрятанными, чуть было не произошли ужасные события.
— Об этом лучше не говорить, — прервал его Канэмаса.
— Знаете ли вы уже удивительную новость? — переменил тему Накатада.
— Какую же это? — заинтересовался отец.
— Дело, правда, не такое и новое. Я говорю о Насицубо, — продолжал Накатада.
— Она несколько лет даже не видит наследника престола. Что же там может быть? — недоумевал Канэмаса.
— То самое! В тот день, когда я уходил из дворца, я отправился в покои Насицубо и сказал ей: «Теперь тебе ни о чём не надо беспокоиться. Я слышал о твоей радости и очень этим счастлив», — рассказал сын.
Канэмаса не верил своим ушам.
— Сколько уже месяцев? Наследник престола знает об этом? А не может ли быть, чтобы кто-то другой… — вдруг засомневался он.
— Как вы можете допустить такое! — упрекнул его Накатада. — Разве наследник может не знать об этом? Он чаще, чем других жён, призывал её к себе. Она говорит, что с седьмого месяца.
— Ах, какая радость! — ликовал Канэмаса. — Со времени её въезда во дворец я всё надеялся, и вот наконец сегодня <…>. Сейчас все жёны наследника убиваются из-за его равнодушия, а тут вдруг такая радостная неожиданность!
— Когда я был в покоях императора, туда прибыл наследник престола. Может быть, он хотел сообщить государю эту новость. Он оставался там целых два дня. За последнее время наследник стал настоящим красавцем. Поговаривают, что скоро он взойдёт на престол.
— Да, но там несравненная Фудзицубо! Разве она уже не императрица? Она родила одного сына, который, наверное, будет провозглашён наследником престола, за ним второго, Её дети блистают, как драгоценные камни. Эту взысканную милостью женщину и я, ничтожный, любил и мучился, — вздохнул Канэмаса.
— Кажется, и она сейчас в том же положении, что Насицубо. Но как я понял, она родит позже сестры.
— Наследник престола должен стать мудрым правителем, сейчас же, к сожалению, он многим причиняет только страдания. Из-за одной Фудзицубо другие его жёны, вместе со своими родителями и братьями, проливают горькие слёзы. Столько людей страдает! А что по этому поводу думает отрёкшийся от престола император? — продолжал Канэмаса.
— И император, кажется, очень огорчается таким положением. В связи с этим есть одно неприятное дело. Государь упрекал и вас, батюшка, и меня. Пожалуйста, навестите как-нибудь Третью принцессу, мать Насицубо. Государь очень беспокоится о ней. Отрёкшемуся императору уже недолго осталось пребывать в нашем мире. Пока он ещё жив, сказали б вы как-нибудь принцессе: «Переезжайте-ка жить ко мне. Это никому особенно в глаза не бросится. На Третьем проспекте места много, я отстроил усадьбу только для Накатада. Пожалуйста, живите в ней», — увещевал отца Накатада.
— Как я могу это сделать? Усадьбу я предназначал для твоей матери, и если я начну селить здесь других жён, она подумает, что мои чувства к ней изменились. В прошлом она перенесла слишком много страданий, и я хочу, чтобы по край-лей мере сейчас она жила спокойно, не смущаясь ничьим присутствием, — возразил отец.
— Если бы вы все свои помыслы обратили к Третьей принцессе, мать, вероятно, огорчилась бы; но пригласить её сюда жить и навещать время от времени — ничего плохого из-за этого не произойдёт. Вот раньше, когда вы были молоды и вели себя безрассудно — о чём не судить, — мать очень печалилась, — сказал Накатада, и слёзы навернулись ему на глаза.
Отец и мать его тоже заплакали.
— И ведь до сего дня Третья принцесса хранит вам верность, у вас есть дочь, которая служит во дворце наследника престола. Как это горько, что сейчас госпожа вынуждена влачить такое унылое существование! Если вы поступите по моему совету, никто вас не осудит, — продолжал Накатада.