— Когда я был в этом грустном доме, меня сильно ушибли. Бросали в меня не камнями, а вот чем. Очень было больно. И Накатада показал подобранные им плоды.
— Как странно! — удивился Канэмаса.
Он снял кожуру каштана и обнаружил внутри записку на красной бумаге:
«С печалью гляжу
На дорогу,
По которой когда-то
Ко мне приходил ты,
А теперь безучастно проходишь».
Не говоря ни слова, Канэмаса взял плод цитруса и увидел внутри записку на жёлтой бумаге:
«Былое не в силах
Забыть,
Дом, в котором
Долго жила,
Не могу я оставить».
В мандарине лежала записка на красной бумаге:
«Меня завещая тебе,
Отец мой
С миром расстался.
Так как же случилось,
Что ты меня позабыл?»
Слёзы градом хлынули из глаз Канэмаса. Мать Накатада, глядя на него, с грустью подумала: «Он любил их и потом всех оставил, чтобы жить только со мной» — и заплакала.
«Подобрал я никчёмные вещи. Не надо было этого делать», — огорчился Накатада.
Некоторое время Канэмаса был погружён в свои мысли и наконец произнёс:
— Этот мандарин бросила средняя дочь покойного главы Палаты обрядов. Отец её, пригласив меня, сказал так: «Вряд ли я долго проживу на свете. У меня есть дочь, которую я очень люблю. Говорят, что ты непостоянен, но я хочу, чтобы ты любил мою дочь». Он отдал мне её в жёны, ей тогда было тринадцать лет. Очень скоро после этого отец её скончался. А через некоторое время ты поселилась здесь, — сказал он, обращаясь к жене. — Вероятно, она на меня очень сердится. Этот каштан бросила сестра советника Накаёри. Ей бы выйти замуж за какого-нибудь прекрасного человека! На музыкальных инструментах она играет лучше своего брата, искусна во многом, и все без исключения умеет сделать превосходно. Да и внешность у неё располагающая, манеры очень любезны. А плод цитруса бросила сводная по отцу сестра министра Тикагэ. Она младше брата, мать у неё — принцесса. При императоре Сага она была наложницей Умэцубо. Эта дама знала толк в любви. Я уговорил её и женился, хотя она гораздо старше меня, по возрасту годится мне в матери. А в западном флигеле проживает бывшая придворная дама. Это дочь советника сайсё, который одновременно занимал пост второго военачальника Личной императорской охраны. Она превосходно играет на лютне. У неё родился сын. Как-то она его воспитала? Там живут и другие дамы, да к чему их вспоминать сейчас? Напишу-ка я ответ дочери главы Палаты обрядов.
— Ответьте всем, кто послал вам письма. Я поднял плоды — и дамы, не получив ответа, подумают, что я ничего вам не передал, — заметил Накатада.
— Выберите в кладовой три самых больших мандарина, без царапин и принесите сюда, — распорядился Канэмаса.
Прорезав в каждом мандарине маленькое отверстие, он вытащил через него всю мякоть, сделав таким образом что-то вроде сосудов.
— Что же положить в них? — спросил он.
Мать Накатада достала небольшую коробочку из багряника и протянула мужу. Там было золото. Канэмаса наполнил мандарины золотом доверху, закрыл срезанной кожурой и завернул в тонкую бумагу жёлтого цвета. Он написал:
«Я ли это,
Кто клятвы забыл,
Что дал отцу твоему,
И тебя
Так долго не видел?» —
и вложил в первый свёрток.
Той, что бросила каштан, он написал:
«Куда ты пошлёшь
Письмо мне?
Покинув ночлег,
Не знаю я сам,
К кому в дом направлюсь».
И для третьей дамы:
«В сердце храню
Образ дома,
Где тебя навещал я.
И нет дня, чтоб не думал
С грустью я о тебе».
Он вложил письма в свёртки, запечатал свёртки своей печаткой и сказал сыну:
— Это в южный павильон, это другим дамам.
Накатада позвал прислуживающего мальчика, который был среди его сопровождающих, и приказал ему разнести письма.
— Отдай им, ничего не говоря, — наказал он.
— Приближается церемония назначения на должности. Вы не собираетесь во дворец? — спросил Накатада отца.
— К чему мне идти туда? — возразил тот. — Если я пойду, твоя честь тоже будет затронута. Во дворце меня не считают за человека, и у меня пропадает охота жить.
— Сейчас свободного места министра нет, ничего поделать нельзя, — попытался утешить его Накатада.
— А почему нет свободных мест? — вскипел Канэмаса. — В последнее время все места позанимали члены семьи Масаёри и сидят на них, как железные гвозди. Масаёри упросил создать для тебя место второго советника, для тебя, мужа своей внучки, а для твоего отца что он сделал? Масаёри очень заботится о своей дочери, госпоже Дзидзюдэн, и через мою голову добился для тебя продвижения по службе. Вот до чего дошло! Он отправляется во дворец и творит там всё, что ему вздумается. Если ему не надо обделывать свои делишки, он и на службу не является, даже на праздник первого вкушения риса. Насидевшись вдоволь дома, он решает увидеть государя — и вот опять торжествует. Внуки его, сыновья Дзидзюдэн, сверкают друг подле друга, как отборные жемчужины, сыновья его позанимали все места, как сгрудившиеся облака, они подчиняются ему беспрекословно. А если подумать о будущем наследнике престола — и здесь судьба не благосклонна к нашей семье. Все жаждут, чтобы их дочери рожали сыновей наследнику, но только у дочери этого самого Масаёри детей рак много, как пчёл в улье. Его дочери — и Дзидзюдэн, и Фудзицубо — рождают младенцев одного за другим. Наверное, и на этот раз у Фудзицубо будет мальчик. А Насицубо сейчас беременна, но о ней никто и не вспоминает, как в двенадцатом месяце не думают о лунных ночах. Неминуемо родит она тщедушную девочку, у невезучего человека всегда так…
— Почему ты говоришь так грубо и зло, не называя, однако, настоящей причины? — вступила в разговор его жена. — А не испортилось ли у тебя настроение, потому что ты вспомнил прошлое? Разве ты не рад тому, что у неё такой сын? Да ты ещё не в том возрасте, когда ковыляют, согнувшись попонам, ты ещё сможешь добиться успеха наравне с другими. Пусть ты не счастлив в дочерях, но потомки сына принесут тебе удовлетворение. Благородные люди никогда не ропщут, не то что низкие. О таких вещах говорить не принято, а ты вдруг пустился в разглагольствования.
— Я всегда согласен с тобой, — сказал Канэмаса, он притянул к себе волосы жены и стал играть ими.
— Ты никогда не будешь серьёзным, — недовольно сказала она.
Льющиеся по спине волосы блистали, подобно драгоценному камню, они были длиной в девять сяку, широкой волной ложились вокруг подушки, на которой она сидела, и были поистине великолепны.
— Ты меня так очаровала своими прекрасными волосами, что я стал святым. До того я поселил у себя множество благородных женщин, пригласил множество красивых прислуживающих дам, похитил принцессу. Кроме того, не было ни одной замужней дамы, к которой бы я не захаживал, и все меня ненавидели. Нынешние молодые люди удивительно серьёзны. Даже после того, как я взял в жёны дочь всемилостивого государя, я не пропускал ни её сестёр, ни чужих жён, ни наложниц самого императора. Это грех небольшой!..
— Радости во всем этом мало, — возразил Накатада. — Когда я был холостяком и мечтал так или иначе получить в жёны одну красавицу, я не совершал ничего подобного, даже если представлялся случай.
— А я бы на твоём месте так не оставил, — заметил отец. — Я бы и сейчас не спустил. Во время её визита к родителям я бы притворился пьяным и ввалился к ней в комнату. А если бы поднялся шум, я бы прекрасно разыграл пьяного: «Ах, как много я выпил! Где же это я? Разве это не мои покои?»
— Как много ты причинил зла! — возмутилась его жена. — Накатада, не слушай того, что говорит твой отец, уходи побыстрее в другую комнату!
— Если мужчина действует с опаской, боясь за свою репутацию, он никогда не найдёт хорошую жену. Если он будет писать ей письма, как обычно делают, да дожидаться разрешения её родителей, из этого ничего не получится. Улучив мгновение, неожиданно войти к женщине — вот как надо! Если же бродить с потерянным сердцем, то никогда не встретишь подходящую жену. Займись-ка поскорее и Фудзицубо и женой Судзуси! — сказал Канэмаса.[104]
Вскоре Накатада отправился домой.
— Как удивительно он ведёт себя! — сказал Канэмаса. — Ему хочется, чтобы его считали добродетельным, и он совершает опрометчивые поступки, перевозит сюда твою соперницу! Но он так решил, и я не могу противиться… — Однако в глубине души он был очень доволен.
Наступил вечер седьмого дня с рождения сына второго советника Судзуси. Всю подготовку к пиру и устройство мест на женской и мужской половине взял на себя Танэмацу, правитель провинции Ки. Были повешены бледно-жёлтые занавеси, к краям которых пришили зелёную тонкую парчу. Переносные занавеси, расставленные в южных передних покоях, сверкали белым узорчатым шёлком. Циновки из синей шёлковой ваты на пурпурной подкладке и обшиты китайской парчой; места же для сидения обтянуты белым узорчатым шёлком. Подушки для сидения были такими, как обычно, их разложили и на веранде. Столики — из светлой аквилярии, посуда — серебряная, чашки для вина — золотые. Деревянные жаровни из аквилярии, снаружи выкрашенные в красный цвет, внутри были позолочены. Серебряные жаровни выкрашены внутри в чёрный цвет, и раскалённые угли, как птичьи яйца ‹…›. Все сыновья Масаёри собрались на пир. Важные сановники уселись в покоях, чином пониже — на веранде. Из посторонних ещё не было никого. Судзуси послал приглашение Накатада:
«Хочу, чтоб пришёл тот,
Кто носит в душе
Мелодию ветра в сосновых ветвях.
Пусть чадо моё
На него будет похожим![105]
Пожалуйста, приходи сегодня к нам».