— Пока она всё ещё бывает грязная и часто плачет. Это оттого, — объяснил Накатада, — что она ещё маленькая и делает то, чего нельзя. Но когда она вырастет, зовите её к себе и любите её.
— Будем очень рады, — воскликнули принцы. — Ведь когда не с кем играть, очень скучно.
Накатада начал угощать детей и своими руками клал им в рот еду.
— Я привёз сюда эти коляски, чтобы и кукол поздравить с Днём крысы, — сказал он и вручил мальчикам игрушки.
Они пришли в восторг и сразу же принялись играть. Накатада всегда радовал их затейливыми игрушками.
Накатада возвратился в срединный дом. Мать его послала слуг на Третий проспект за подарками, которые были приготовлены для соревнования по стрельбе из лука, и преподнесла трём сыновьям Дзидзюдэн по полному женскому наряду с Нижним платьем и штанами, советнику сайсё Сукэдзуми и второму военачальнику Императорской охраны Юкимаса — обычные платья, архивариусу Тикадзуми и Мияако — накидки с прорезами.
Наконец гости разошлись по домам.
Для жены Канэмаса сиденье было устроено в южной части дома, где расположились и её сопровождающие. Сама же госпожа долго говорила с высочайшей наложницей Дзидзюдэн.
В день назначения на должности Мияако стал императорским сопровождающим, а помощник Главы военного ведомства Канэдзуми — помощником начальника Левой дворцовой охраны. Многие пытались различными способами продвинуть своих ставленников. Накатада хлопотал за одного из своих слуг, который когда-то приехал с его отцом в горы, чтобы перевезти Накатада с матерью на Третий проспект. Слуга хотел стать помощником правителя провинции Иё, и хотя получить место было нелегко, Накатада всё-таки своего добился. До того времени бывший слуга состоял чиновником третьего класса в управлении Университета и выполнял различные поручения в Императорском архиве.
Так окончился первый месяц, и наступил второй. Накатада принёс своему отцу обещанную бумагу на владение домом на Втором проспекте.
— Вот крепость на тот дом, о котором мы говорили. Если бы вы захотели, мы бы всегда могли сами выстроить такой дом, он мал и невзрачен. Но раз вы пожелали иметь именно его… Я позаботился о всей обстановке. Вот опись, — протянул бумагу Накатада.
Оказалось, что он всё предусмотрел, там было всё необходимое, начиная со шкафчиков, китайских сундуков, переносных занавесок, ширм. Кладовые были полны. Заросли травы вокруг дома скосили, заново возвели изгородь, выстроили изящные помещения и покрыли их корой кипарисовика. Всё было готово к въезду хозяев.
— Как же мне отблагодарить его за дом? — спросил Канэмаса. — Мне бы хотелось весной с этим делом покончить.
— Он сказал, что ничего за дом не примет. «Вы считаете меня совсем низким человеком, если предлагаете возмещение» — вот его слова, — ответил Накатада.
Вскоре он покинул усадьбу отца.
В пятый день второго месяца в усадьбу на Первом проспекте, где оставалась жить дочь покойного главы Палаты обрядов, въехало три экипажа. В одном из экипажей стоял сундук с платьем, в которое госпожа должна была переодеться. В свите было пять-шесть человек, пользовавшихся полным доверием Канэмаса. Глубокой ночью экипажи въехали в усадьбу, и Канэмаса сразу прошёл в покои госпожи. К его приезду приоделись, четыре прислуживающих дамы, юные служанки, низшие служанки и сама госпожа были в многослойных белых платьях. Зажгли масляные лампы.
— Я приезжал сюда несколько дней назад, но не мог поговорить с тобой, — начал Канэмаса. — Мои чувства к тебе всегда оставались неизменными, но когда я неожиданно для самого себя встретил ту, с которой в молодости обменялся клятвами верности и которая, удалившись от мира, жила в глуши, мне стало очень жаль её, и я прожил с ней несколько лет. Всё это время я не отвечал даже на твои письма… Но мы сможем обо всём спокойно поговорить позже. На восток от моей усадьбы на Третьем проспекте стоит маленький домик. Переезжай туда и живи в своё удовольствие. Здесь же ты не можешь жить, как тебе подобает, поэтому я приехал за тобой.
— Так сразу? — не верила госпожа.
— О чём-нибудь ценном, будь оно у тебя, следовало бы подумать, а так, всякие мелочи оставь здесь и поручи кормилице присматривать за ними. Надо переезжать сегодня, потому что нынешний день счастливый, — убеждал её Канэмаса.
— Ну, разве что… — промолвила она.
Канэмаса велел подвести экипажи к дому, усадил в них госпожу и прислуживающих ей дам, и, стараясь не привлекать к себе чьего-либо внимания, господа выехали через западные ворота.
Приехав в новый дом, они обнаружили, что везде в покоях стоят красивые ширмы и переносные занавески. Не было ничего такого из утвари, чего бы здесь недоставало. В ту ночь генерал остался с госпожой, и им было приготовлено прекрасное угощение.
Утром Канэмаса осмотрел внутреннее убранство дома. Он подошёл к двум китайским сундукам, покрытым покрывалами. Сундуки были заперты на ключ. Генерал отпер их и стал рассматривать содержимое. Сами сундуки были сделаны из пахучего дерева, в одном из них была сложена разнообразная одежда, в другом — прекрасный шёлк, вата, в каждом лежала бумага. Одежда висела и на вешалках. Были поставлены раздвижные перегородки, стояло много всевозможных столиков, китайских коробок, в передних покоях — три шкафчика в четыре сяку высотой и один — в три сяку. Шкафчики тоже были заперты на ключ. Канэмаса открыл их и осмотрел, там было десять двухъярусных наборов письменных принадлежностей для мужчин и женщин. Имелись ещё два больших шкафа, в одном были красиво разложены китайские раритеты, во втором — разнообразные светильники. Везде были повешены новые белые занавеси. К северу от главного строения располагался так называемый «длинный дом», с многими помещениями; там находилась кухня, там делали вино, держали соленья, уголь, дрова и масло. В кладовых хранились медные монеты, рис, грубое полотно. Всё было заперто, ключи же прятали в шкафчике. В буфетной царил порядок.
Осмотрев все помещения, генерал возвратился в покои госпожи. Госпожа была в одежде, которую он привёз вечером, в платьях и накидке с прорезами из узорчатого и лощёного шёлка. Ей было год-два до сорока, у неё были очень благородные черты лица и милое, почти детское выражение. Длинные волосы стелились на два сяку по полу. Она выглядела очень молодой.
— Пошли кого-нибудь сказать дамам, оставшимся на Первом проспекте, чтобы они все мелочи поручили кормилице, хорошенько убрали помещения и приехали сюда, — сказал генерал госпоже.[129]
Он вручил ей бумагу на владение домом и опись всей утвари.
— Положи куда-нибудь в надёжное место и не теряй. Я не смогу постоянно находиться здесь. Но отныне ты будешь жить близко от меня, и время от времени я буду заглядывать сюда. Ты уже немолода, родителей у тебя нет, и ты не смогла бы продолжать жить так, как жила до сих пор. У матери Накатада, которая живёт в другой усадьбе, очень доброе сердце, это человек, каких мало. Не избегай её, а подружись с ней, — сказал он ей на прощание.
Канэмаса вернулся домой и прошёл к матери Накатада. Она была очень красива, надела великолепные одежды, расчесала волосы и казалась молоденькой девушкой, ожидающей приезда жениха. И в другой обстановке, в каком-нибудь тёмном домишке она выглядела бы блистательной. Я не говорю о том, какими изумительными ароматами были окурены её одежды. Ей прислуживало около тридцати дам, тоже писаных красавиц, из которых человек двадцать находилось постоянно при ней. Юных служаночек и низшей прислуги было очень много. Усадьба, в которой жила госпожа, занимала площадь в один те, каждый год Канэмаса заботился о том, чтобы расширить дом и достроить новые помещения.
— Мне хотелось обеспечить здесь покойное житьё моим жёнам, влачившим жалкое существование. Я сделал это. Та, которую я только что перевёз на Третий проспект, находилась поистине в бедственном положении. Кажется, что отец оставил ей много добра и хорошее поместье, но я в течение нескольких лет не заботился о ней, и за эти годы все, кто служил у неё, куда-то исчезли. И прислуживающие ей дамы, не получая средств к существованию, покинули её. Вот в каком положении пребывала бедняжка. У тебя нет любимой подруги, пусть эта всеми забытая госпожа станет твоей наперсницей. Позаботься о ней, — попросил Канэмаса жену.
— Как тяжко приходится молодым женщинам, когда они лишаются родителей и не имеют покровителей, — вздохнула госпожа. — Таков уж наш мир. Когда-то я жила, не испытывая особых страданий, и не представляла себе, что такое жизнь, а родители мои говорили, как будто проклиная наше существование: «Если судьба к человеку жестока, то как бы он ни стремился добиться счастья, он всё время будет страдать. Если же судьба к нему благосклонна, то брось его в пучину бедствий, всё будет хорошо. Надо довериться богам и буддам». Вскоре родители мои скончались, и я узнала, что такое скорбь. Такое случается даже с принцессами!
— Ты, конечно, права. Как я счастлив, что у меня не много дочерей! Этот день я посвящу моим бывшим жёнам, пойду навещу Третью принцессу. — И с этими словами он направился к матери Насицубо.
У неё был очень благородный, полный достоинства вид, так что она казалась даже неприступной.
— Я долго не появлялся у тебя на Первом проспекте, но поскольку теперь ты живёшь не так далеко, мне бы хотелось время от времени видеть тебя, — начал Канэмаса. — В те времена, когда я ещё не знал, что такое свет, я сблизился с матерью Накатада, тогда совсем юной девицей. Для меня оставалось тайной, что у нас родился сын. Не выдержав своего бедственного положения, она скрылась от людей, и я долго не мог отыскать её. Наконец совершенно неожиданно я встретился с ними. Это тогда я сказал тебе, что скоро вернусь, но больше не появился, тебе всё должно было показаться очень странным. С тех пор я был с нею, ни одну женщину я больше не посетил и даже на службу во дворец ходил не так усердно, как раньше. Она приняла такую жизнь, но я всё же беспокоился: что если она уйдёт и опять где-нибудь скроется? Никогда ведь не знаешь, что таится в сердце женщины. Кроме того, ради сына мне нужно было вести себя, как подобает отцу. Я со стыдом думал: «Вдруг он найдёт моё поведение недостойным?» Ведь он совсем на меня непохож; несмотря на свои молодые годы, он очень серьёзен, и у него одна-единственная жена. Мне было бы стыдно, если бы он видел, ч