то я хожу то туда, то сюда, как я делал в молодости… Тебя я забыть до сих пор не могу, но…
— Тебе не нужно извиняться передо мной, — ответила госпожа. — Мне говорили, что и Накатада раньше не уступал тебе в поисках наслаждений, но жена его — известная красавица, и он остепенился. И с тобой произошло то же самое. Госпожа главная распорядительница — несравненная красавица, и она стала твоей единственной женой. Никто другой не смог так прочно овладеть твоим сердцем.
Они разговаривали очень долго. Затем Канэмаса покинул её.
Дамы, оставшиеся на Первом проспекте, были очень удивлены, когда поздно ночью увидели, как во двор въехали экипажи, подъехали к самому дому, и из одного из них вышел Канэмаса, а затем слуги, стараясь, чтобы эти самые дамы ничего не заметили, стали носить вещи и убирать помещения. Жившие на Первом проспекте дамы очень не любили этой усадьбы, но терпели, повторяя себе: «Ведь и дочь императора живёт здесь!» Но теперь, когда Канэмаса перевёз двух своих жён в другую усадьбу, а о них и не подумал, они решили: «Нет, больше мы здесь не останемся!»
Наставник в часовне Истинных слов, Тадакосо, купив дом, предлагал своей тётке, младшей сестре покойного министра Тикагэ, переехать туда, но она всё надеялась, что отношение к ней Канэмаса изменится, и оставалась на Первом проспекте. Однако после того, как генерал увёз с собой двух жён, не вспомнив об остальных, она согласилась на предложение племянника, и тот сам приехал за ней в экипаже и перевёз к себе.
В северном флигеле на Первом проспекте жила младшая сестра[130] ‹…›. Канэмаса обменялся с ней клятвами, тайно увёз к себе и часто навещал её. Её сводная сестра служила во дворце императрицы, в Портняжном отделении, она очень любила сестру и заботилась о ней. Когда Канэмаса перестал навещать жену, эта дама сказала сестре: «Раз уж так вышло, переезжай жить ко мне, ничего никому не говоря» — и поселила её в отдельном доме.
Дочь советника сайсё, который в то же время занимал должность второго военачальника Личной императорской охраны, была раньше императорской наложницей. Все называли её госпожой Сайсё. Мать же её была принцессой. Эта дама жила у Канэмаса в западном флигеле, она переехала к нему ещё в молодом возрасте. У неё был старший брат, который в конце концов забрал её жить к себе.
Что же касается сестры Накаёри, то Накатада перевёз её в тихий дом на Втором проспекте, недалеко от дворца отрёкшегося от престола императора, и сказал, чтобы она пожила там некоторое время. Таким образом в усадьбе на Первом проспекте никого не осталось. И тогда чиновники домашней управы Третьей принцессы перевезли туда свои семьи и стали жить в служебных помещениях и комнатах для прислуживающих дам.
Тем временем распустились цветы, и Канэмаса сказал сыну:
— Сейчас на Первом проспекте нет ни души. Поедем туда посмотрим, как жили там мои жёны. Поедем же!
Они вместе отправились в усадьбу и сперва пошли в северные помещения. Там они обнаружили стихотворение, написанное рукой дочери главы Палаты обрядов:
«Не навещал меня больше
Муж в этом доме,
И сама эти места покидаю.
О, печаль расставанья!
Бесконечным потоком катятся слёзы».
Отец и сын нашли это стихотворение полным глубокого чувства. Они заглянули в западный флигель, где проживала Умэцубо, и увидели там стихотворение, прикреплённое к столбу:
«В небесных чертогах
Всю жизнь
Мне служить бы…
А стала пылинкой,
Ветром куда-то гонимой…»
«Напрасно я увёз её из дворца, — подумал Канэмаса. — Как печально!»
В другом помещении того же флигеля они увидели стихотворение госпожи Сайсё:
«В тоске изнывая,
Долгие годы
Тебя прождала здесь.
Быть может, на переправе речной
Хоть мельком тебя я увижу?»
«Бедняжка! — подумал Канэмаса. — Куда же она уехала? Как бы мне хотелось ответить на это стихотворение!»
Они перешли в восточный флигель, и перед ними ‹…›. К столбу было прикреплено стихотворение:
«Когда после долгих лет
Ожиданий бесплодных
Этот дом я покину,
С кем ты будешь дружить,
Бамбуковый плетень?»
Канэмаса прочитал его, и сердце его сдавила печаль. «Когда-то об этом сказали: старость»,[131] — думал он, переходя в другую комнату. Там на столбе он увидел написанное скорописью стихотворение:
«Когда-то в этих покоях
Ты меня навещал,
И всё до сих пор,
Здесь мне надёжным казалось.
А куда я теперь ухожу?»
— Где она сейчас? — спросил Канэмаса. — Наверняка, не у своей матери.
— Я перевёз её в дом на Втором проспекте, пожалованный нам императором. Этот дом нужно перестроить, и я хочу поселиться в нём с женой. Одной ей будет скучно жить там, вот я и поселил эту даму, — ответил Накатада.
— Стыжусь сказать, но в молодости, не будучи злым, я причинил людям много страданий, — вздохнул отец.
— Я всё устроил так, чтобы в этом доме мог жить человек с тонким вкусом. Я приготовил всё необходимое, — продолжал Накатада.
— Как жаль её! — сказал Канэмаса.
Они обошли все помещения. Раньше во всех этих комнатах проживало много женщин, затмевавших друг друга своей красотой. И всё исчезло, никого не осталось. Только, как и прежде, распустились цветы и очаровывали взор разными оттенками. Глядя на эту картину, Канэмаса, охваченный печалью произнёс со слезами на глазах:
— Только цветы
Остались такими,
Как были.
А тех, кто ждал здесь меня,
Развеяло ветром.
Накатада ответил ему:
— Всем дамам, что долгие годы
Тебя ожидали напрасно,
Найден приют.
И только сердце сливы цветущей
Тревогой объято.[132]
— Нет в тебе ко мне сочувствия! — упрекнул его Канэмаса.
Отдав распоряжения о том, что нужно было починить, он в сопровождении сына покинул усадьбу.
Приехав домой, Канэмаса сказал матери Накатада:
— В течение нескольких лет меня беспокоило, как живут мои жёны на Первом проспекте. Но и понимая, что им живётся трудно, и жалея их, я туда всё-таки не ходил. Узнав, что сейчас там никого не осталось, я отправился в усадьбу. Какая печальная картина! В просторной усадьбе раньше было много построек, в них жило много народу. А теперь — не слышно ни слова, все куда-то скрылись, и только трава и деревья разрослись привольно.
Он прочитал ей стихи, написанные дамами, и господ вспомнив свою жизнь на проспекте Кёгоку, написала:
и показала мужу.
— И мне было тяжело, — ответил он. — Я постоянно думал о тебе.
Почти всё своё время Канэмаса проводил у дочери Тосикагэ. Он не делал особых подарков Третьей принцессе, но поскольку ныне они жили в одной усадьбе, слуги генерала доставляли ей часть подати, получаемой из поместий. А сёстры её говорили, что принцесса теперь гостит в чужом доме, и присылали ей всего вдоволь, — таким образом, она бы: обеспечена. Дочери же главы Палаты обрядов Канэмаса давал и еду, и одежду. Иногда он вечером приходил то к одной, то к другой даме, но на ночь у них не оставался.
Распространился слух, что Насицубо собирается выехать из дворца. Когда Накатада пришёл на Третий проспект, Канэмаса принялся расспрашивать его:
— Кажется, Насицубо собирается отлучиться из дворца. В чём дело? В её положении дамы постоянно находятся в опочивальне наследника престола. Ей не должны были бы дать разрешение на отъезд из дворца.
— Как же так? — удивился в свою очередь Накатада. — Ведь в последнее время наследник престола несколько г призывал её к себе. Узнав о её положении, он сказал: «И Фудзицубо ожидает ребёнка!»
— Наш мир подл, кто-то оклеветал её перед наследником престола. Надо готовить экипажи и ехать за Насицубо. — И Канэмаса отдал приказания.
«Усадьба на Первом проспекте в запустении. Поселим её здесь, поближе ко мне», — решил он.
К приезду дочери Канэмаса велел приготовить западные покои в доме, где жила Третья принцесса, и перенести в них утварь, которую последняя взяла с собой из усадьбы на Первом проспекте. Двенадцать экипажей стояли готовыми, Канэмаса отовсюду собрал большое число передовых, но только двадцать господ должны были ехать за наложницей наследника.
— Мы отправляемся за Насицубо. Вы едете с нами? — обратился Накатада к отцу.
— Это ни к чему. И тебе лучше не ехать, — ответил тот. — Боюсь только, что и государю это покажется нарушением обычая.
— Как же нам не ехать? — возразил сын. — Когда женщину сопровождают знатные чины, она внушает почтение. Кроме того, приличия будут соблюдены- окажем почести наследнику престола.
— Когда Масаёри с такой помпой отправился за дочерью, какое это вызвало неудовольствие! — напомнил Канэмаса. — Однако то, что Фудзицубо было отказано в посещении отчего дома, послужило ей только к чести. Быть отправленной домой — значит впасть в вечную немилость, и позор падает даже на отца и братьев.
Канэмаса не знал, ехать ему или нет, но Накатада уговорил его, и они направились во дворец. Когда наследнику престола доложили, что за Насицубо явились отец и брат, он с грустью подумал о предстоящей разлуке и отправился в её покои. Увидев двух генералов Личной императорской охраны, наследник сказал:
— Итак, Насицубо едет в отчий дом. Левый генерал! Я очень рад видеть вас здесь. В этом году мы ещё не встречались.