— Я не перестаю сожалеть о том, что в день рождения Инумия не слышала замечательной игры на кото. Я просила дозволения посетить отчий дом, но ни экипажа мне не подавали, ни разрешения я не получила. Очень, очень мне жаль! Наследник престола говорит: «Надо в скором времени что-нибудь придумать, чтобы заставить Накатада поиграть на кото. Когда я его приглашаю, он не приезжает, но я даже готов отправиться к нему домой и просить поиграть». Но я-то в тот День могла услышать, как он играет, и когда я думаю об этом, то чувствую такую зависть! Кто первым играл тогда? На каком инструменте? — спрашивала Фудзицубо.
— Играли на кото, которое хранилось на Третьем проспекте. Первым играл Накатада. А когда заиграла его мать, звуки были такими печальными, что все просто заливались слезами. Слушая её игру, я забыла о всех своих мучениях и поднялась с постели. Но потом звуки сделались бурными, мне стало страшно, грудь затрепетала, — рассказывала принцесса.
— Да, она играет именно так, — подтвердила Фудзицубо. — В ту ночь, когда она играла во дворце Чистоты и Прохлады, я расплакалась и умоляла отца[182] дать мне послушать её. Он страшно разгневался, точно лишился рассудка, но в конце концов взял меня с собой. Так я услышала, как играет; мать Накатада. Я думала при этом: не возродилась ли ошибкой небожительница на земле? Ах, я всё болтаю о себе… Но вот как играет Накатада, я так и не слышала.
— Мне самой ещё не удавалось хорошенько его послушать, — призналась принцесса. — Несмотря на все мои просьбы, он ни разу мне не играл. Он только твердит: «Если бы ты была Фудзицубо, я бы тебе передал полностью своё искусство. В нашем мире одна она может играть произведения, которые хранятся в нашей семье. Когда неожиданно для меня самого ты стала моей женой, Фудзицубо, наверное, подумала, что мои чувства к ней изменились. Жаль, если это так!»
— Ах, что ты говоришь! Быть этого не может! — воскликнула наложница. — Ты вообразила себе невесть что. Ты его жена, и если бы ты день и ночь укоряла его, он не смог бы отказаться учить тебя.
— Я так и делаю, но он не соглашается. Он говорит: «Скоро император отречётся от престола, и я буду играть перед ним множество различных произведений. Этим я хочу выразить ему благодарность за то, что находясь на престоле, он так милостиво относился ко мне. Когда я буду играть перед ним, приезжай во дворец и услышишь, как я играю».
— Замечательно! — обрадовалась Фудзицубо. — Если это состоится, ты мне заранее напиши письмо. Я отправлюсь туда тайком. Пожалуйста, не забудь о моей просьбе. Ты в будущем сможешь столько раз слушать Накатада, что тебе и надоест. Когда он начнёт учить Инумия…
— Ну, до этого ещё далеко, — сказала принцесса и заговорила о другом: — А как твои волосы? У меня все волосы выпали.
Они начали сравнивать, и оказалось, что у Фудзицубо волосы были длиннее только на три сун.
— Раньше у нас были волосы одинаковой длины, а сейчас у тебя насколько длиннее! — говорила жена Накатада.
У Второй же принцессы волосы достигали подола платья и были удивительно похожи на волосы старшей сестры. Она вообще имела большое сходство с сестрой, но была немного полнее. Вторая принцесса отличалась чрезвычайно любезными манерами. Третья принцесса была ещё совсем молоденькой, очень изысканной и стройной. Волосы её были немного длиннее подола платья.
Накатада прислал дамам еду в коробках из кипарисовика, вино, лепёшки, завёрнутые в два листа камелии, а Масаёри груши, мандарины, цитрусы татибана, завёрнутые в солому и листья тростника. Отовсюду принесли множество изысканных яств. Первой принцессе прислуживали дамы Соо и Тюнагон, а Фудзицубо — Соо и Хёэ. Между сёстрами Соо завязался разговор о принце Камуцукэ, который приходился им родственником.
— Как может он не догадываться, что взял в жёны дочь слуги? — спросила старшая сестра.
— Совершенно ни в чём не сомневается, — ответила средняя. — Как-то раз я задала этот вопрос пришедшему от Камуцукэ человеку, и он рассказал мне: «Кто-то сказал Камуцукэ, что Девятая дочь Масаёри служит во дворце наследника престола. Принц приказал его связать, сильно избить и не выпускать. С тех пор никто даже не заикается о том». Принц действительно очень любит свою жену. <…>
— Похоже, что он помешался, — заявила старшая. — О нём ходят злые сплетни. Как подумаю, что господин Масаёри услышит то, что говорят о принце, так не знаю, куда деваться со стыда.
— Я тоже этого боюсь, — поддакнула сестра. — Люди судачат и смеются над его поступками. Принц же говорит своим сыновьям: «Все они завидуют мне».
— О чём вы болтаете? — вмешалась в их разговор Фудзицубо и обратилась затем к Соо: — Твоя сестра будет ещё некоторое время здесь, и приходи к ней, когда ты не сопровождаешь принцессу.
— Я так и собиралась сделать, но коли моя госпожа прибита к вам с визитом, я и подумала, что могу заодно поговорить с сестрой, — оправдывалась та. — Несколько дней назад в доме генерала поднялся большой переполох. Письмо, которое вы изволили прислать, доставил слуга низкого ранга, я в то время находилась в доме, но докладывать о нём не стала, и генерал мне потом выговаривал: «Почему же ты не доложила, что пришёл посыльный? Ты удивительно легкомысленно относишься к своим обязанностям». Я не знала, как быть, — генерал, который обычно ко всему относится хладнокровно, тут пришёл в такое скверное расположение духа. Потом он прочитал письмо и заявил: «Нет ничего драгоценнее этого письма! Но если ты и впредь будешь вести себя в том же духе, вряд ли мне удастся получать от неё письма». Он спрятал письмо в шкафчик, чтобы его никто не взял. Вот как сурово он обошёлся со мной.
— Прописи, которые сейчас находятся у кого-то из прислуживающих принцу, Накатада написал с особым старанием, и я бъша очень рада, когда их получила, — сказала Фудзицубо. — Я только была непростительно небрежна и письме не послала.
Наступил вечер. Охранять покои Фудзицубо в ту ночь должен был второй военачальник Императорской охраны Сукэдзуми. С ним вместе пришли другие сыновья и дочери Масаёри. Среди них была и Вторая принцесса, а потому Тикадзуми прошёл в трапезную, где расположились женщины.
— Очень давно мы не музицировали вместе. Не поиграть ли нам что-нибудь? Ты ведь продолжаешь заниматься музыкой? — обратилась Фудзицубо к Первой принцессе.
— Я давно ничего не играла, — ответила та. — Как только я от скуки, бывало, сяду за кото, Накатада начнёт смеяться надо мной: «Играешь без всякого чувства! Какой позор!» Поэтому я за инструмент теперь не сажусь. Ах, хоть сегодня поиграю в тайне от него!
Фудзицубо села за катати-фу, Первая принцесса — за ямамори-фу, Вторая принцесса — за цитру, Третья — за лютню, средняя сестра Соо — за японскую цитру. Когда все расселись, Первая принцесса и Фудзицубо начали играть вместе. Звуки их кото были обворожительны.
— Удивительно! Ты играешь совсем как Накатада. Как это возможно? — удивилась Первая принцесса.
— Ах, перестань! — остановила её Фудзицубо. — Мне ни разу даже не приходилось слышать, как играет Накатада.
— Ты, наверное, слышала его издалека. Может быть, в ту ночь?[183] А мне он ни за что не даёт послушать, — пожаловалась принцесса.
— Какой нелепый пошёл у нас разговор! Но смотри, и во сне не проговорись мужу, как я играю! — предупредила принцессу Фудзицубо.
Потом все дамы заиграли вместе.
В это время Накатада как раз пришёл за женой; услышав музыку, он тихо приблизился к веранде и стал там, а музыкантши, не подозревая о его присутствии, играли разные произведения, одно за другим. Накатада с изумлением думал: «Так я играл во дворце Чистоты и Прохлады. Каким образом можно было перенять мои приёмы? Если бы играл придворный, я бы решил, что он тогда слышал меня. Как это странно!»
Дамы, играя прекрасные произведения, приходили во всё большее воодушевление и уже совершенно не думали о том, слушает их кто-нибудь или нет. Сукэдзуми, Тикадзуми и Юкидзуми, приподняв в соседнем помещении занавесь, могли заглянуть в комнату, где находились музыкантши. Накатада тихонько поднялся по лестнице, и устроившись между решёткой и занавесью, искал дырочку, чтобы заглянуть внутрь, но занавеси были новёхонькими, и он не находил ни одной щёлочки. У него не было ничего, чем бы разрезать ткань, и он стоял, не зная, что делать. Музицирование продолжалось до полуночи. Когда дамы окончили играть, они принялись за еду.
Накатада, который всё ещё стоял за занавесью, кашлянул и спросил:
— Здесь ли Соо?
И принцессы, и Фудзицубо — все переполошились: «Ах, какой страх! Кто это пришёл так поздно? Наша охрана всегда так беспечна!»
Они ничего не отвечали.
Сукэдзуми в испуге вышел на веранду. Увидев, что это Накатада, он велел устроить для него сиденье.
— Я пришёл сюда, в твоё караульное помещение, чтобы тоже охранять дом, — сказал Накатада и вошёл в южные покои.
Там в юго-западном углу стояла резная ширма высотой в три сяку, и были разложены подушки, обшитые китайской парчой, которые Судзуси приготовил к приезду Фудзицубо. Принцессам и Фудзицубо стало жалко Накатада, и они тоже перешли в южные покои. Накатада с Сукэдзуми сели в комнате, а на веранде расположились другие сыновья Масаёри. Накатада через Соо передал жене: «Я был в усадьбе на Третьем проспекте и сейчас иду домой. Меня беспокоит, как там, Дома. Сегодня ночью ты не собираешься домой?»
— Раз в кои веки я встретилась с Фудзицубо и хочу ещё немного побыть с нею, — ответила жена. — Как это ты оставил Инумия совсем одну?
«Мне не хватает только быть кормилицей», — подумал генерал.
Ночь уже подходила к концу.
— Странно, как эта ночь напоминает мне былое, — сказал Сукэдзуми. — Случалось, и ты приходил в наш дом…
Рассвело.
Ранним утром Накатада возвратился к себе. Он послал жене письмо:
«Вчера вечером я слышал, как вы играли на кото. Мне уже
Давно говорили,