Её походка была очень грациозна, и отец смотрел на неё с восхищением.
Господа стояли друг подле друга неподалёку от восточного флигеля, у павильона для уженья. «Она стала ещё очаровательнее…» — думали они.
Провизию для угощения господам, которые были в свите Первой принцессы, в первый день доставил Масаёри, во второй день — Канэмаса, в третий — Накатада. Перед принцессой, матерью Накатада и Инумия поставили двадцать подносов из светлой аквилярии с высокими чашами из сандалового дерева, столики были покрыты скатертями из кисеи. Придворным много раз подносили чаши с вином. Со стороны южного двора вереницей шли слуги, которые приносили одежду для наград, с особой тщательностью приготовленную матерью Накатада, и складывали её перед хозяином. Одежда была необычайно красива и окурена тонкими благовониями. Архивариусам шестого ранга вручили трёхслойные вышитые накидки из узорчатого шёлка и трёхслойные штаны, телохранителям наследника престола — вышитые накидки из полупрозрачного шёлка и штаны. О подарках низшим чинам я распространяться не буду. Важные сановники, их телохранители, сопровождающие и передовые — все до одного получили подарки. Свите матери Накатада вручили подарки, приготовленные генералом.
На следующий день гости осматривали башни. Первая принцесса, увидев убранство, ахнула, оно показалось ей прекраснее, чем всё, что она воображала по рассказам. Башни сверкали так, что слепили смотревшим на них вблизи глаза. Казалось, что в нашем мире такого быть не может. Обе башни стояли на южной стороне усадьбы, неподалёку от подножия горы, где вода билась о песчаный берег. Между ними был перекинут арочный мостик длиной в три ма. Там же было выстроено помещение, убранное с северной и южной сторон решётками из аквилярии; его белые стены инкрустировали сверкающим перламутром. Башни были крыты не корой кипарисовика, а толстыми и тонкими фарфоровыми пластинками цвета морской волны. На расстоянии пятнадцати кэн от западной башни находилась часовня. А от пруда тянулась канава, над которой был перекинут мостик с высокими перилами, крытый черепицей. От мостика до павильона для уженья, стоявшего в восточной части, было пятнадцать кэн. Башни окружал ров с водой, и над ним тоже был перекинут мостик. Между строениями тянулись длинные коридоры, такие высокие, что в них не сгибаясь могли ходить взрослые. Устроили и водопад, вода которого стремительно низвергалась вниз и стекала в ров, окружающий башни. Там и сям на мостках были поставлены камни причудливой формы. Гости обошли всю усадьбу, внимательно её осматривая, и восторгам их не было конца. «Если бы было можно не возвращаться домой, а спокойно всё рассмотреть! — вздыхали они. — И во дворцах Сага и Судзаку такого не увидишь! С каким тонким вкусом всё выполнено! На берегу реки весной будут цвести вишни, осенью всё покроется алыми листьями клёнов, Накатада не сможет удержаться и станет играть произведения, которые он обычно таит от посторонних».
Наступила ночь, но гости всё ещё не входили в дом. Луна красиво отражалась в воде. Тададзуми, дядя Первой принцессы, произнёс:
— Вновь поселился
Хозяин в этой усадьбе.
И с высоких небес
Перебралась сюда
Сияющая луна.
Накатада ответил ему:
— К чему нам мечтать,
Любуясь в пруду
Луны отраженьем,
Что никогда
Этот дом она не покинет?
Другие тоже слагали стихи, но было шумно, и я их не расслышал.
На третий день от отрёкшегося императора Судзаку пришли подарки: двадцать серебряных корзинок,[365] в которых были золотые и серебряные каштаны, сосновые шишки, торрейя и ююба. Первой принцессе он направил письмо:
«Давно от тебя не было известий, так что я начал уже беспокоиться. Переезд в старую усадьбу со всеми неизбежными хлопотами уже совершён, и я хотел бы приехать туда, чтобы послушать, как учат Инумия играть на кото. Эти серебряные корзинки похожи на мои седые волосы. Думая о том, я чувствую на сердце печаль…»
Столько же точно таких корзинок отрёкшийся император Судзаку послал матери Накатада. В письме было написано:
«Вы совершенно забыли обо мне. Но я Вас забыть не могу.
Как подумаю,
Что неразлучно
Днём и ночью
Вы будете с внучкой,
Завистью полнится сердце.
Я надеюсь, что в конце моей жизни мне суждено познать истинную радость — услышать, как Вы и Инумия играете на кото».
Архивариуса, прибывшего с подарками государя, принял Накатада. Его пригласили в восточный флигель и напоили вином. Накатада передач ему ответ Первой принцессы. Затем архивариуса пригласили в западный флигель, где жила мать Накатада, и там Накатада снова стал угощать его вином.
— Почему вы задерживаете меня? Разве можно заставлять пить так много вина? Очень неудобно… — говорил архивариус.
Генерал же только весело смеялся:
— Я отвечу сам, если император будет недоволен! — И в конце концов он напоил посыльного так, что тот уже ничего не помнил.
От Первой принцессы посыльному вручили подарки: накидку с прорезами из узорчатого шёлка сиреневого цвета на зелёной подкладке и штаны.
В это время раздался голос прислуживающей дамы: «Господин архивариус, пожалуйте сюда». У дверей была поставлена переносная занавеска с вышитыми лентами цвета прелых листьев, которые книзу становились темнее, и раздался спокойный голос, по-видимому, дамы преклонного возраста: «Пожалуйте сюда». Архивариус уселся на подушку. Из-за занавески виднелись яркие одежды — платье светло-красного цвета на тёмно-красной подкладке, китайское платье из узорчатого шёлка такого тёмного красного цвета, что оно казалось чёрным, ещё одно алое платье и шлейф ярких тонов, окрашенный травами. Показалась рука в длинном рукаве — посыльному предложили чашу с вином. Он при этом совершенно смешался: «Как же мне быть?», и на лице его было написано мучение. И чашу он не брал.
— Нельзя же так, — упрекнул его Накатада. — Пожалуйста, поскорее возьмите чашу.
Архивариус поднялся на ноги, но зашатался и упал. За занавеской раздался смех. Посыльный наконец-то взял чашу, но сказал:
— Больше мне ничего не предлагайте.
— Отчего же так? — спросила дама.
— Потому что у меня ноги болят, и я идти не могу, — ответил посыльный заплетающимся языком.
Он сделал вид, что пьёт вино, но вылил его на пол. Всем стало его жалко, и больше ему вина не подносили.
Отрёкшемуся от престола императору Накатада велел послать подарки: платье из китайского узорчатого шёлка ярко-розового цвета на зелёной подкладке, шёлковую накидку с прорезами, китайское платье из узорчатого шёлка тёмно-фиолетового цвета, шлейф из полупрозрачной ткани белого цвета с тёмно-синими узорами. Накатада написал письмо на китайской фиолетовой бумаге, завернул его в такую же бумагу и прикрепил к красивой ветке сосны.
— Ноги болят и шагу сделать не могу. На плечах у меня справа и слева висят подарки, и я похож на бабочку-мешочницу. Еле-еле двигаюсь, точно я неимоверно толстый человек, — жаловался архивариус.
Вдруг из-за занавески послышался женский голос:
— Что вы имеете в виду? Я не совсем понял.
В дивном дворце,
Что утром и вечером
Сверкает в солнца лучах,
Мошкам таким
Вовсе нечего делать.
Что ж, вы совершенно правы, — ответил архивариус.
Он собрался было побежать, но зашатался и тихо побрёл к выходу. За занавесями, где находились дамы, раздался очаровательный смех, генерал тоже рассмеялся. Выйдя во двор, архивариус разронял подарки. Накатада приказал прислужникам собрать их и сложить в экипаж посыльного.
Мать Накатада написала императору в ответ:
«Благодарю Вас за Ваше письмо.
Старость подходит…
И утешаюсь,
Что внучка
Наше имя
Прославит в веках».
На четвёртый день глубокой ночью Первая принцесса возвращалась домой. Она не хотела привлекать лишнего внимания, и её сопровождало только шесть чиновников четвёртого ранга и десять пятого. Накатада было очень её жалко, он долго разговаривал с нею и пытался её утешить. Принцесса вернулась домой на заре. Вторая принцесса, увидев её, обрадовалась:
— Я уже начала скучать!
Накатада решил, что если его не станут звать во дворец, он туда являться не будет. Он поставил над телохранителями старого опытного служителя и велел пяти-шести слугам охранять дом. На ночь у ворот он назначил в стражу верных людей и приказал открывать ворота только в самом крайнем случае.
Канэмаса пришёл в покои жены.
— Очень уж буду беспокоиться, — сказал он. — Днём ещё так-сяк, но каждый вечер стану навещать тебя.
— Ты говоришь, как малое дитя или как безумный, — ответила она. — Именно ночью, когда всё затихает, мы будем учить Инумия. Первая принцесса будет, конечно, очень тосковать; нелегко было перевезти сюда Инумия… А ты, чтобы твои жёны не скучали, наноси им визиты, как молодой влюблённый.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Ты же в разлуке со мной будешь спокойно заниматься своими делами!
— Почему ты так говоришь? ‹…› — произнесла она очень ласково и, засмущавшись, улыбнулась.
— Вы будете учить Инумия играть на кото. Оба отрёкшихся императора изъявили желание услышать её, когда окончится обучение. Её успех может быть нам очень полезен — Накатада, тебе и мне.
— Не могу я слушать тебя! — рассердилась госпожа. — Ворота усадьбы будут заперты, и никакие слухи о посторонних вещах — государственных ли, частных ли — за ограду не должны проникать. Как мне будет стыдно, если Накатада узнает, насколько ты заблуждаешься! Никогда больше такого не говори! Возвращайся домой, пока не рассвело. Как сильно любит Инумия её мать, но даже ей Накатада на этот раз не разрешил переехать сюда.