оём желании не заявил. Однако Фудзицубо во что бы то ни стало вознамерилась, чтобы двое из внуков Сагано служили у наследника престола и его брата. Красивых детей много и кроме них, но эти, несмотря на свой возраст, искусны чрезвычайно и могли быть приближены к принцам. Отрёкшийся император Сага сказал:
— Одного из них я возьму на службу в свой дворец.
Фудзицубо изнывала от зависти. Рядом с ней сидела Первая принцесса, и Фудзицубо попросила её:
— Скажи генералу, что того, кто играл на органчике, я хочу определить к наследнику престола, а того, кто играл на флейте — взять в свой дворец.
Когда генерал подошёл к жене, она передала ему слова Фудзицубо.
— Прекрасно, — ответил Накатада.
Пятый и Шестой сыновья императора Судзаку говорили:
— Мы непременно хотим взять на службу этих мальчиков.
Седьмой же принц произнёс:
— Пусть они говорят, что хотят, у них ничего не выйдет, потому что я возьму их к себе. ‹…›
— Но есть четверо других мальчиков, они тоже великолепны. Я пошлю их к тебе, — пообещал Накатада.
— Нет. Они, наверное, и танцевать не могут, и некрасивые. Я других не хочу.
Принцы, которые с детских лет воспитывались вместе, начали ссориться друг с другом. «Я пожалуюсь отцу», — говорил каждый. Но отрёкшийся император на всех на них смотрел с одинаковой любовью.
Наступил вечер.
Император Судзаку поднялся со своего места и приблизился к переносной занавеске, за которой расположилась мать Накатада.
— Столько времени мы не виделись, и мне уже давно хотелось самому навестить вас. Ныне я уже не мечтаю, как раньше, хоть изредка слушать ваше исполнение. Мне иногда казалось, что вы томитесь скукой,[393] и я посылал за вами экипаж, но вы так и не пожаловали ко мне. Сейчас я наслаждаюсь покоем и иногда втайне мечтаю о встречах с вами. Пусть надо мной будут смеяться, но ничего больше я так не жажду в этом мире. Если даже вы не можете пойти навстречу моим намерениям, то хотя бы поиграйте для меня на кото, звуки которого должны быть так сладостны. Я очень сожалею, что вы так равнодушны ко мне.
— Ни днём, ни ночью я не забывала ваших милостивых слов, — ответила госпожа. — Но всё это время я была так занята воспитанием Инумия и её брата, что даже изредка не могла появляться во дворце. Вы хотите слушать мою игру на кото, но я стала стара и вряд ли могу исполнять музыку, как должно. Как же мне быть?
— Ваши речи всегда были очень благоразумны, — промолвил император Судзаку. — Сядьте за кото и поиграйте то, чему вас учил отец. Из пьес для хосоо-фу сыграйте мне три или четыре, ведь выученного забыть нельзя. Судзуси рассказывал мне, что в ночь встречи звёзд он слышал несказанно прекрасную музыку. Сыграйте же сегодня вечером то, что вы играли в ту ночь, начиная с пьес для рюкаку-фу. Когда ещё нам представится подобный случай! И император Сага прибыл сюда, чтобы послушать вас. Ему осталось так мало жить в нашем мире. Есть ещё одна причина его визита: он часто сожалеет о том зле, которое причинил вашей семье, и надеется сегодня получить ваше прощение. Не надо, чтобы он мучился этим, и было бы прекрасно, если бы вы избавили его от угрызений совести. Тогда он сегодня был бы совершенно счастлив. Я хотел бы ещё сказать, что очень доволен приёмом Накатада, но сейчас меня занимает другое. Что же вы ответите на мои слова?
— Я полностью с вами согласна, — сказала госпожа. — Мне хотелось бы ответить не пустыми словами. Я не думала, что об этом зайдёт разговор.[394] В действительности у нас не так уж много инструментов — рюкаку-фу, хосоо-фу, вот и всё. На них Накатада время от времени играл перед вами, и вы их уже слышали.
Канэмаса с беспокойством поглядывал, как император Судзаку беседует с его женой.
Накатада тоже тревожился: отношение Масаёри к его матери сегодня было каким-то необычным.[395]
— Я хотел бы взглянуть на рюкаку-фу и хосоо-фу, а ещё на записки главы Ведомства гражданского управления Тосикагэ о том, как ему приходилось страдать в западных странах,[396] — сказал император Судзаку.
Принесли кото в очень красивых мешках из корейской парчи, благоухающих необыкновенными ароматами, и поставили перед императором.
— Есть ещё одно кото… — завёл речь император. Но никто не мог ничего сказать ему в ответ.
Госпожа была в нерешительности и не знала, как ей поступить.
Отрёкшийся император Сага приблизился к ней и заговорил очень любезно и почтительно:
— Передал ли вам Накатада мою просьбу? У Тосикагэ были причины сердиться на меня, и мысль об этом меня очень огорчает. Жить мне осталось мало, и я хотел бы, чтобы вы меня простили.
— Ничего, кроме благоговения, я к вам не испытываю, — ответила госпожа.[397]
— Кроме этого рюкаку-фу, есть ещё два инструмента: нан-фу и хаси-фу. Я до сих пор помню, как Накатада и Судзуси играли на кото в покоях Гремящего грома,[398] — продолжал император Сага. — При этом показались удивительные облака, небо нахмурилось, и поэтому игру пришлось прекратить. Я всё время сожалею о том, что больше они уже не играли. Мне так хочется услышать эти кото ещё раз! Что касается хаси-фу, то не только я, но и другие знают о нём лишь по слухам, но никто его не слышал. Все строят о нём различные предположения. Если бы вы сегодня поиграли на этом инструменте, это было бы таким блаженством, что я вспоминал бы о нём не только в этом, но и в других беспредельных мирах. И мне горько думать, что ныне я его не услышу, а другим посчастливится в будущем наслаждаться его звуками.
Приближается крайний предел,
И мечтаю, чтоб вы,
Былую досаду забыв,
Звуками музыки дивной
Мне наполнили душу.
Госпожа ‹…› ответила:
— Малым побегом была та сосна,
Когда я струн впервые коснулась.
Если бы могла я,
Ветви те развязав,
Снова на кото играть.[399]
Произведений для нан-фу не так уж много.
«Император Судзаку настроен ко мне очень дружелюбно, и то, что он говорил, очень разумно. Император Сага уже в преклонном возрасте и внушает трепет и уважение к себе. Он вспомнил прошлое, и отказать ему невозможно. Как же поступить?» — думала госпожа, мучаясь сомнениями. Когда-то отец рассказал ей об этих двух кото, хосоо-фу и хаси-фу,[400] и завещал: «Играй на них, когда ты достигнешь вершины процветания или когда опустишься на дно страданий». Среди диких зверей, среди волков играла она на хосоо-фу, но когда какие-то люди, услышав эти звуки, приходили туда, она играть прекращала. И на хаси-фу госпожа до сих пор перед людьми не играла. Но недавно она удостоилась особых милостей: без особых заслуг Накатада сделали генералом, а её самое — главной распорядительницей Отделения дворцовых прислужниц. Она снова думала о завещании отца. Сегодня два императора, пусть и отрёкшиеся от престола, явились специально послушать эти инструменты. Здесь собралось много блистательных принцев, начиная с Сикибукё, — цвет эпохи, много важных сановников, которые служат императору и наследнику престола. И самая знаменитая среди императриц, супруга императора Сага, пожаловала сюда со своими пятью дочерьми, среди которых была супруга Масаёри. Здесь были три высочайших наложницы — Токадэн, Дзиздзодэн и Фудзицубо. Из людей, не принадлежащих к императорскому роду, прибыли почитаемый за свои заслуги в государственном управлении и за личные достоинства первый министр и оба других министра, все пятнадцать высших сановников, придворные третьего ранга, старшие ревизоры Левой и Правой канцелярий, главный архивариус, люди, о которых она слышала и о которых не слышала никогда, — перечислить всех невозможно ‹…›. В таком собрании можно было сыграть небольшое произведение на хосоо-фу, чтобы показать, какой это великолепный инструмент ‹…›, но прикоснуться к хаси-фу — она вспоминала о наказе отца, и ей казалось, что сердце её разрывается. Правда, госпожа играла на нём седьмого дня седьмого месяца, но она сделала это в честь звёзд, а кроме того, хотела, чтобы Инумия услышала хаси-фу, и при этом возле них никого не было… Первая дочь императора Судзаку, чрезвычайно почитаемая всем миром, стала её невесткой, а она сама — бабушкой Инумия и женой министра, но разве это вершина блаженства? Несмотря на то, что её просили оба императора, на хаси-фу она играть не могла. Вот о чём думала госпожа в смятении.
Луна пятнадцатой ночи ярко сияла на небе. Всё вокруг было спокойно. «Сил нет ждать», — вздыхали гости, и госпожа, настроив рюкаку-фу в осенний лад, на котором она начинала учить Инумия, громко заиграла на нём. Она играла необыкновенно красиво, ещё лучше, чем во дворце Чистоты и Прохлады. Кото звучало как множество музыкальных инструментов; казалось, что вместе с госпожой кто-то играл на духовых. Оба императора, принцы, придворные восторгались: «Нам и раньше приходилось слышать рюкаку-фу, но такого великолепного звучания — никогда!» Музыка проникала в самое сердце. «Изумительно! Можно ли ещё где-нибудь услышать подобное?» — продолжали восхищаться собравшиеся.
Затем госпожа настроила хосоо-фу в другой лад и заиграла снова. Посыпался частый град, на небе неожиданно показались облака, звёзды пришли в движение. Но присутствующие не испытывали страха и любовались удивительно красивыми облаками. Собравшиеся в передних покоях сидели очень тесно, и было очень душно и влажно, но вдруг повеяло прохладой. На душе у слушающих стало легко, жизнь представилась им бесконечной. Казалось, что в музыке сосредоточилось всё благоденствие, которое могло быть на свете. Госпожа продолжала играть в том же ладу. Чистые звуки поднима