«Уж моя-то дочь не хуже других, – подумала госпожа Хитати. – Если все выйдет так, как я задумала, она и супруге принца не уступит».
– Ах, вы не поверите, как беспокоилась я за судьбу дочери, – сказала она вслух, – но похоже, что теперь можно вздохнуть с облегчением. Когда она переедет в столицу, мне вряд ли придется бывать здесь, а ведь как хорошо, никуда не торопясь, поговорить о былых днях.
– Принято считать, что мое обличье не предвещает ничего доброго, поэтому я не смела докучать вашей дочери своим присутствием, и мы почти не сообщались. Но как же мне будет одиноко, когда она уедет! Конечно же, я понимаю, что ей не место в этой глуши, и рада, что она будет жить в столице… Господин Дайсё – человек редких достоинств. К тому же его связывает с вашей дочерью не мимолетная прихоть, а глубокое чувство, иначе он вряд ли стал бы ее разыскивать. Впрочем, все это я уже говорила вам раньше, и вы знаете, что это правда.
– Да, видя, как он добр к ней, я неизменно вспоминаю о вас. Ведь именно благодаря вашему содействию… Разумеется, никто не знает, что случится в будущем, и все же… Супруга принца Хёбукё приняла в моей дочери большое участие, возможно даже большее, чем она того заслуживает, но у меня есть основания предполагать, что в доме на Второй линии ей грозит опасность, а мириться со столь неопределенным положением…
– Так, принц Хёбукё слишком любвеобилен, – улыбнулась монахиня. – Думаю, что молодым особам, обладающим чувствительной душой, нелегко служить в его доме. Вот и дочь госпожи Таю как-то жаловалась мне… Принц так хорош, что устоять просто невозможно, но вместе с тем никому не хочется навлекать на себя гнев госпожи.
Девушка лежала молча, прислушиваясь к их разговору. Интересно, что бы они сказали?..
– Да, положение непростое, – согласилась госпожа Хитати. – Господин Дайсё состоит в браке с дочерью самого Государя, но мы никак с ней не связаны, и, как бы ни сложилась судьба моей дочери, вряд ли кто-то станет сочувствовать ей. Боюсь, что мои слова могут показаться вам дерзкими, но я действительно так думаю. Поверьте, если бы моя дочь повела себя дурно, я запретила бы ей показываться мне на глаза, как ни тяжела была бы для меня разлука. Сердце девушки мучительно сжалось. «Лучше бы мне умереть! – подумала она. – Ведь раньше или позже, она непременно узнает…» Снаружи донесся грозный рев реки.
– Отроду' не видывала такой ужасной реки, – заметила госпожа Хитати. – И моя дочь должна влачить луны и годы в этом диком месте! Я уверена, что господин Дайсё чувствует себя виноватым, иначе и быть не может.
Весьма самонадеянная особа!
Дамы тут же заговорили о том, как быстра и опасна река Удзи.
– Я слышала, что совсем недавно внук перевозчика, промахнувшись шестом, угодил в воду и сразу же утонул, – сообщила одна.
– Так, эта река унесла многие жизни, – вторила ей другая. «Велико будет горе моих близких, если я исчезну неведомо куда, – думала девушка, – но их печаль скоро иссякнет. Если же я останусь жить, мне придется влачить поистине жалкое существование. Униженная, осыпаемая беспрерывными оскорблениямн… Да, меня ждут одни страдания».
Ничто не удерживало ее в этом мире, более того, смерть казалась ей единственным выходом, и все же как грустно… Притворяясь спящей, девушка прислушивалась к излияниям матери и постепенно пришла в совершенное отчаяние. А та, недовольная болезненной худобой и бледностью дочери, призвала кормилицу и принялась бранить ее.
– Следите за тем, – говорила она, – чтобы в покоях госпожи постоянно произносились молитвы. Кроме того, надобно поднести дары местным богам или прибегнуть к помощи очистительного омовения.
Могла ли она вообразить, что ее несчастная дочь и без того беспрестанно помышляет об омовении в Священной реке?.. (181)
– У вас слишком маленькая свита, – озабоченно говорила госпожа Хитати. – Следует отобрать самых достойных, а новеньких пока оставьте здесь. От прислужниц многое зависит. Отныне госпоже придется сообщаться с высокородными особами, и, хотя сама она кротка и миролюбива, мало ли что может случиться, особенно если в доме царит дух соперничества. И не забывайте об осторожности.
– Ну что ж, мне пора, – добавила она. – Я ведь должна позаботиться и о вашей сестре.
– О, не покидайте меня! – в отчаянии взмолилась девушка. Ей было страшно. Неужели она никогда больше не увидится с матерью? – Мне нездоровится, и я боюсь оставаться одна. Возьмите меня с собой, позвольте хотя бы некоторое время пожить с вами.
– О, если бы я могла! – плача, возразила госпожа Хитати. – В доме теперь так шумно и так тесно, ваши дамы не смогут сделать больше ни стежка, а ведь времени осталось совсем мало. Поверьте, я не брошу вас, даже если волею судьбы вы окажетесь вдруг в уезде Такэо.[60] Ах, когда б у вас была мать более высокого звания…
В тот день принесли еще одно письмо от Дайсё, которому, судя по всему, сообщили, что девушка нездорова.
«К сожалению, я не имею возможности навестить Вас лично, – писал он, – ибо у меня накопилось много неотложных дел. Увы, чем ближе день нашей встречи, тем труднее выносить разлуку…»
Весьма длинное письмо прислал и принц Хёбукё, до сих пор так и не получивший ответа.
«Что тревожит Вас теперь? – спрашивал он. – Боюсь, как бы не устремились Вы в те земли, о которых прежде не могли и помыслить (108). Когда б Вы знали, как тяжело у меня на сердце…»
Гонцы, уже сталкивавшиеся здесь однажды в пору дождей, и на этот раз пришли почти одновременно. Посланец Дайсё, приметив человека, которого он иногда встречал в доме Дайнайки, спросил его:
– Вы так часто бываете здесь. К чему бы?
– Да есть тут одна дама, с которой я время от времени обмениваюсь письмами, – ответил тот.
– И сами их ей вручаете? Что-то подозрительно. Почему вы не хотите сказать мне правду?
– Что ж, если вы хотите знать правду, я передаю письма от господина Токикаты к одной из здешних дам, – признался гонец.
«Странно… Что-то все-таки здесь не так», – не поверил посланец Дайсё. Но поскольку время для объяснений было неподходящее, не стал настаивать, и они разошлись. Однако, будучи человеком предусмотрительным, он подозвал мальчика из своей свиты и сказал ему:
– Постарайся не спускать глаз с того человека, но так, чтобы тебя самого не заметили. Посмотри, действительно ли он войдет в дом господина Токикаты.
– Он вошел в дом на Второй линии и передал письмо господину Дайнайки, – доложил мальчик, вернувшись.
Гонцом же принца был человек весьма низкого звания и не очень сообразительный. Ему и в голову не пришло, что за ним следили. К тому же он не знал всех обстоятельств. Да, будь он осторожнее…
Посланец Дайсё прибыл в дом на Третьей линии как раз в тот миг, когда Дайсё собирался ехать на Шестую линию, где в те дни изволила пребывать Государыня-супруга. Свита его была сегодня довольно скромной. Вручая письмо приближенному Дайсё, посланец сказал, словно оправдываясь:
– Я немного опоздал. Но, видите ли, произошло нечто странное, и мне захотелось выяснить…
Услыхав это, Дайсё сразу же вышел.
– А в чем дело? – спросил он, но посланец лишь молча поклонился. Поняв, что он не хочет говорить в присутствии посторонних, Дайсё уехал, ни о чем более не расспрашивая.
Государыне-супруге немного нездоровилось, и в доме на Шестой линии собрались все ее сыновья. В покоях толпились сановники высших рангов, но, к счастью, тревога оказалась ложной.
Дайнайки задержали дела, и он приехал довольно поздно. Среди бумаг, которые он принес принцу Хёбукё, было и то письмо. Дайсё заметил, как принц подозвал Дайнайки, пройдя к двери Столового зала. Ему показалось это подозрительным, и он решил проследить, что будет дальше. Дайсё видел, как принц поспешно развернул какое-то письмо, изящно написанное на тонкой красной бумаге, и принялся его читать. Очевидно, в письме этом содержалось нечто чрезвычайно важное, во всяком случае, увлекшись чтением, принц, казалось, забыл обо всем на свете. Тут появился Левый министр, и Дайсё, выйдя из-за перегородки, тихонько покашлял, предостерегая принца. Едва тот успел спрятать письмо, как министр приблизился к ним, и, желая скрыть смущение, принц стал поспешно завязывать шнурки у ворота. Дайсё же склонился в низком поклоне.
– Я тоже собираюсь уходить, – сказал он. – Подумать только, этот злой дух так долго не давал о себе знать… Как бы Государыне не сделалось хуже. По-моему, следует немедленно послать гонца к настоятелю из горной обители и просить его…
И с весьма озабоченным видом он удалился.
Скоро стемнело, и дом на Шестой линии опустел. Левый министр, сопутствуемый принцем Хёбукё и многочисленными сыновьями, перешел в свои покои.
Дайсё уехал чуть позже остальных. Он горел нетерпением узнать, что хотел сказать человек, приехавший из Удзи, и, улучив миг, когда приближенные вышли, чтобы зажечь огни в саду, призвал его.
– О чем это вы тогда говорили? – спросил он.
– Дело в том, – ответил тот, – что сегодня утром, приехав в Удзи, я заметил, как какой-то мужчина, подойдя к западной двери, передал дамам письмо, написанное на тонкой лиловой бумаге и привязанное к ветке вишни. Мужчину этого я знаю, он прислуживает в доме Токикаты, почетного правителя Идзумо. Я пытался выяснить у него, в чем дело, но объяснения его были весьма путаными, скорее всего он лгал. Все это показалось мне настолько странным, что я потихоньку послал за ним слугу, и тот обнаружил, что человек этот отнес ответное послание в дом на Второй линии и передал его господину Митисада из Церемониального ведомства.
«В самом деле странно», – подумал Дайсё.
– А каким образом было передано письмо гонцу? – спросил он.
– Этого я не видел. Скорее всего его вынесли с другой стороны. Мальчик сказал, что письмо было написано на красной бумаге и показалось ему очень изящным.
«Так и есть, – подумал Дайсё. – Несомненно, это то самое письмо». Разумеется, он отдал должное сообразительности посланца, догадавшегося пустить мальчика по следу, но, поскольку рядом были люди, не стал ему больше ничего говорить.