У меня появился брат, когда мне было одиннадцать лет. Назвали его Мишей – в честь папиного деда. Айза с маленьким Мишенькой сидит дома, потому что он часто болеет. Наши отношения складываются не очень хорошо. Айза вся с головой ушла в материнство, папа ей помогает, когда успевает, а у меня по-прежнему есть моя бабушка Варя.
– Берман, что сидишь и ворон считаешь? А ну повтори вопрос, который я задала! Не повторишь – поставлю два.
Нужно повторить. Да, я думаю о своём, но я всегда начеку.
– Вы спросили, что такое однородные члены предложения.
– Правильно, Берман. Отвечай.
– Однородные члены предложения – это такие члены предложения, которые отвечают на один и тот же вопрос.
– Это всё? Напряги свои мозги, Берман.
– Они относятся к одному и тому же члену предложения.
– Может, ты нам и пример приведёшь?
– Да, приведу. Учитель бывает то злой, то вредный, то несправедливый, то…
– Достаточно. Это ты о ком сейчас говоришь?
– Это просто пример, Анна Генриховна.
– Это не просто пример, Берман. Выйди и подумай, можно ли об учителе так говорить.
Я с облегчением вышла из класса. Странно. Я ведь ничего плохого не сказала. Я сказала правду. Хорошо, хоть журнал в меня не бросила.
По коридору идёт директор школы. Он смотрит на меня подозрительно.
– Берман, ты чего в коридоре делаешь? Выгнали?
– Здравствуйте, Савелий Фёдорович. Нет, меня не выгнали. Я попросилась выйти. Сейчас схожу в туалет и вернусь.
Слава богу, ушёл. Пойду, отсижусь в туалете.
Бабушка в последнее время плохо себя чувствует. Опять сказала мне про чемодан, в котором лежат вещи «на смерть». Когда она начинает заводить этот разговор, я вся сжимаюсь. Не могу себе представить, как будет проходить наша жизнь, когда бабушки не станет. С папой понятно: у него семья. Лиза даже обрадуется, наверное. Всё же бабушка, мама папиной первой жены, проживающая с ней в одной квартире, – это очень беспокойное соседство. Мишенька ещё маленький, и ему всё равно. А вот что буду делать я? Когда представляю,
как бабушка будет лежать в гробу, в косыночке, а потом её закопают в землю и она останется совсем одна, мне становится очень страшно.
На всю жизнь мне запомнился тот ужас, когда я впервые близко столкнулась со смертью. Тогда бабушка открыла мне маленький секрет, сказав, что человек так просто не умирает и что у него есть душа. Я вообще не понимала, что такое душа и почему она не видна.
Я была в четвёртом классе, когда к нам в класс пришла новенькая. Её привёл Савелий Фёдорович прямо на урок к Анне Генриховне. Сначала вошёл директор, вслед за ним на пороге класса появилась девочка, похожая на взъерошенного воробья. Она была очень хрупкая, почти прозрачная. Редкие, коротко подстриженные волосы от шапки намагнитились и встали дыбом. Форма не сидела на девочке – висела как на вешалке.
– Заходи, девочка, – сказал директор. – Это теперь твой класс. И твой классный руководитель – Анна Генриховна.
Анна Генриховна сделала доброе лицо и сказала елейным голосом:
– Входи, девочка. Как тебя зовут?
– Таня. Таня Акимова, – произнесла девочка еле слышно.
– Входи, Таня Акимова. Здесь тебя никто не обидит.
Таня нерешительно вошла в класс и спросила:
– А куда я могу сесть?
– Садись рядом с Ерошкиным.
– А можно мне с девочкой сесть? – спросила Таня и посмотрела на меня. Рядом со мной было пустое место, так как Анна Генриховна никому не разрешала со мной садиться. «Хамство – это заразно!» – говорила она, когда кто-нибудь хотел подсесть за мою парту.
– Не советую, Таня Акимова. Берман – неблагонадёжное соседство.
И девочка, не смея ослушаться учителя, села к двоечнику Толику Ерошкину.
Толик заржал как ненормальный, и журнал тут же полетел в сторону Толикиной головы.
Таня в полуобморочном состоянии быстро села и сложила на парте руки. И тогда я обратила внимание на то, что ручки у девочки были худенькие-прехуденькие.
После уроков Генриховна нас собрала в кабинете, но Тани не было.
– Дети, – сказала Генриховна, – вы все видели новенькую. Я прошу отнестись к ней с пониманием: она очень больна. У Тани сахарный диабет. И если я увижу, что кто-то будет обижать Таню, будете иметь дело со мной.
Я просто не верила своим ушам. Оказывается, Генриховна может быть человеком! «Как странно, – подумала я. – Почему же она это так тщательно скрывает?»
– А что такое сахарный диабет, Анна Генриховна? – спросила Наташа Игнатьева.
– Это тяжёлая болезнь. Это когда поджелудочная железа неправильно реагирует на увеличение глюкозы в крови.
– А как она лечится?
– А что будет дальше?
– А как ею заражаются?..
Вопросы сыпались один за другим, и Анна Генриховна, как могла, отвечала на них.
– А от этой болезни можно умереть? – спросила я.
– Можно. Поэтому я и прошу вас быть внимательными к бедной девочке.
На этом наш ликбез был окончен.
Глава третьяКонкурс чтецов
Таня часто пропускала уроки, но даже когда приходила, её почти никто не замечал: она редко вставала, сидела за партой даже на перемене, читала какую-нибудь книгу и ни с кем не разговаривала. Нам казалось, что с каждым днём девочка становилась всё прозрачнее. В классе её не трогали, не обижали. Она не пела с нами в хоре, не ходила на физкультуру. Её почти не вызывали к доске. Видимо, все боялись, что Таня будет волноваться, что у неё поднимется сахар и она умрёт. Но однажды она нас всех очень удивила.
В школе должен был проходить конкурс чтецов, и Анна Генриховна выбирала, кто из класса достоин участвовать в этом конкурсе. На участие имели право все. Все, кроме меня, хотя я лучше всех читала стихи. И ребята это знали.
Когда Анна Генриховна спросила: «Дети, кто хочет участвовать в конкурсе чтецов?» – я подняла руку.
«Ты, ты, ты и ты», – назвала Анна Генриховна счастливчиков.
– Я тоже имею право читать стихи, – встав из-за парты, твёрдо сказала я.
– А ты, Берман, – ненадёжный человек. Сначала научись себя вести по-человечески. Научись старших уважать. Это тебе литература, а не какой-нибудь труд. Здесь чувствовать нужно!
– Я могу чувствовать, Анна Генриховна. Возьмите меня тоже. Я, честное слово, буду уважать старших, – пообещала я.
И тогда подняла руку Таня Акимова.
– Можно мне тоже участвовать в конкурсе?
– Ну… да, конечно! – растерялась Анна Генриховна. – А что ты будешь читать?
– Я Маяковского люблю.
– Для того чтобы читать стихи Маяковского, сила нужна, Акимова.
И тогда Таня вышла из-за парты, и мы впервые услышали её голос. Мы даже сначала не поняли, что это читала Таня.
– «Прощанье», Владимир Маяковский, – сказала Таня и замолчала. Потом, будто бы собравшись с мыслями, она начала читать:
– В авто,
последний франк разменяв.
– В котором часу на Марсель? —
Париж
бежит,
провожая меня,
Во всей
невозможной красе.
Подступай
к глазам,
разлуки жижа,
Сердце
мне
сентиментальностью расквась!
Я хотел бы
жить
и умереть в Париже,
Если б не было
такой земли —
Москва.
Мы все молчали и смотрели на Таню. Мы ничего не поняли из этого стихотворения, но столько силы было в её голосе, столько страсти, что мы невольно захлопали в ладоши и закричали «браво!».
Анна Генриховна так же, как и мы, не ожидала такого прочтения от слабенькой девочки. Она посмотрела на Таню и произнесла:
– Мне не совсем понятен твой выбор, Акимова. Это стихотворение тебе не по возрасту. Но читаешь ты хорошо. Поэтому я записываю тебя на конкурс.
Потом Анна Генриховна посмотрела на меня и сказала:
– Ладно, Берман, и ты читай. Только без фокусов.
Я обрадованно кивнула, и мы все стали готовиться к конкурсу чтецов.
Но этому конкурсу не суждено было состояться.
Глава четвёртаяСмерть
Конкурс был назначен на понедельник, а в воскресенье вечером у нас в доме раздался звонок. Лиза подняла трубку, а я в это время держала на руках маленького Мишеньку.
– Как умерла? Это правда?
Я напряглась и неотрывно следила за Лизой.
– Хорошо. Конечно, конечно. Мария будет на похоронах, конечно.
Лиза положила трубку, а я тихонько положила Мишеньку на диван и осторожно спросила:
– Тётя Лиза, а кто умер-то?
Лиза подошла к дивану, взяла на руки сына и всего его обцеловала.
В этот момент в комнату вошла бабушка. Она услышала мой вопрос и остановилась как вкопанная.
– Таня умерла, Маша. Акимова Таня.
– Этого не может быть! – закричала я. – У нас завтра конкурс чтецов, и Таня должна читать стихи. Она лучше всех читает!
Бабушка подбежала ко мне и обхватила мою голову руками:
– Машенька, душа моя, успокойся!
– Да как же мне успокоиться, когда Таня Акимова умерла, бабушка?! Да что ты такое говоришь?
– Маша, послезавтра похороны, и Анна Генриховна сказала, что идёт весь класс, – сообщила Лиза.
Бабушка всплеснула руками:
– Она ненормальная, что ли? Как же это можно детей вести на похороны? Не пойдёшь, Мария Борисовна, и точка!
Я не понимала, что со мной происходило: слёзы сдавливали грудь, пытаясь вырваться наружу, но сил плакать у меня совсем не было. И тогда я стала тихонечко выть. Бабушка побежала на кухню, взяла валериановые капли, накапала мне в стакан и заставила выпить. Горькие капли привели меня в чувство, и я замолчала. «Как же мы завтра пойдём в школу? Мы придём, а Таня не придёт. Она лежит в гробу. Как же так?! Разве так бывает?» – подумала я, и горе из-за умершей девочки обрушилось на меня с новой силой: я опять заплакала.
Бабушка увела меня к себе в комнату и положила в свою кровать. Сама легла рядом. Она гладила мою голову, напевала какую-то колыбельную, пока я не уснула.