– Кто ты такая, чтобы тебя ненавидеть? Слишком много чести. С самого начала вы со своими родственниками решили извести меня, и я догадываюсь, почему. Во-первых, потому что у меня есть немецкие корни. Но я давно искупила грех моего отца перед Родиной. И не тебе судить меня. Во-вторых, тебе внушили, что вы, евреи, – самые умные на этой земле. Хочу тебя разочаровать: вы не самые умные. Вы такие же, как все. С самого начала ты настраиваешь детей против меня. Ты не особенная, Берман. Ты заурядная…
Я слушала молча, пытаясь вникнуть в суть того, что говорила мне Анна Генриховна, но то ли она говорила на каком-то непонятном мне языке, то ли я слишком волновалась, но я не понимала ни слова.
– За что вы меня ненавидите, Анна Генриховна? – опять спросила я.
– Издеваешься, дрянь?
– Я вам не дрянь.
Меня никто никогда не называл дрянью. Моё лицо пылало, а сердце стучало так сильно, что я стала считать его удары: один, два, три… Я смотрела на искажённое ненавистью и гневом лицо Анны Генриховны и повторяла свою клятву, вернее, я добавляла в неё пункты: «Клянусь, я ни одного своего ученика не назову “дрянью” или ещё каким-нибудь словом! Клянусь, я никогда не буду мстить своим ученикам за свою неудавшуюся жизнь!..»
Анна Генриховна ещё раз посмотрела на меня, потом развернулась и вошла в класс.
Я больше не плакала. Свои слёзы я выплакала в детстве. Последний раз плакала в школе, когда мне было двенадцать лет… И после этого дала себе слово, что никогда больше Анна Генриховна не увидит ни одной моей слезинки. И это слово я сдержала…
Может быть, права была бабушка, когда предлагала папе перевести меня в другую школу? А как бы я оставила класс? А Сашку? И стала бы я закалённой, если бы ушла? Всегда найдётся какая-нибудь Генриховна, которая заставит плакать ученика. Сколько их встретится на моём жизненном пути? От всех не уйдёшь, но главное – от себя не уйдёшь. А разве легко было сначала завоёвывать советскую власть, потом защищать её, когда рядом были враги? Но мы же выстояли в этой борьбе с проклятым империализмом, так как же я могла сдаться и уйти? Ни за что!
Несколько секунд я стояла не шелохнувшись, потом подняла тетрадь, подошла к окну и открыла её. Ну да, коротковато, стихи корявые. Но это мои стихи! Мои! Хочу – пишу корявые, хочу – некорявые! Да ладно… пусть будет тройка…
И я стала читать то, что написала…
Глава втораяСочинение
Главные слова в твоей жизни
Слова мы произносим – они бывают разные:
И добрые, и нежные, и яркие, и страстные,
И блёклые, и серые, а иногда коварные,
Бывают заземлённые, а есть высокопарные!
Но есть слова особые, без них никак нельзя:
К примеру, «папа», «бабушка», «любовь»… ещё «семья».
Слова такие тёплые, как солнышком согретые.
Они как колыбельные, те, что нам в детстве спетые.
Они такие яркие, как будто небо звёздное,
Они – слова-подарки нам: родные и серьёзные.
Ах, как бы мне хотелось, чтобы у всех на свете
Звучало слово первое, что произносят дети.
Оно, как песня нежная, идёт от сердца прямо…
Как жаль, что мне неведомо такое слово – «мама»…
Есть те слова, что значимы для каждого живущего.
Они, как в небе радуга, надежду нам дающие:
«Мир», «счастье», «долг», «Отечество» —
вот то, что было попрано
Войной бесчеловечною, врагами в землю вкопано.
Их как святыню вечную с собой в атаку брали
Те, кто с любовью к Родине шли в бой и умирали!
Те, кто отвагой, верностью к Победе путь сложили,
Те, кто остался в вечности, как будто и не жили…
Ещё есть слово «ненависть» – и с ним всё искажается,
И с ним лицо учителя вдруг в маску превращается,
И люди с ним расходятся, с ним дети не рождаются,
И, как по жизни водится, с ним дружба распадается.
Есть слово «милосердие» – чудесное, сердечное:
В нём помощь и прощение, любовь в нём бесконечная.
А слово «сострадание» присуще лишь отважному:
Всем сердцем боль почувствовать дано, увы, не каждому!
Есть слово, что всем дорого, оно зовётся «счастье».
Оно дороже золота, сильнее всех напастей.
Его искать не надобно и звать не получается,
Оно приходит надолго, бывает, и теряется.
Оно – не цель конечная, не свет в конце пути,
Оно – дорога млечная, как мне его найти?
В словах, что произносим мы, и кроется секрет:
Они уходят в прошлое, оставив в жизни след…
Глава третьяНапишите сами
В школу на сей раз пошла бабушка. Она надела своё самое нарядное платье, накрасила губы, сделала аккуратную «дулю», повязала голову газовым красным платком с золотистыми нитями.
Анна Генриховна побаивалась мою бабушку. По крайней мере, мне так казалось. С ней она разговаривала почтительно-строго, но в общем обходилась без эпитетов и оскорблений.
Анна Генриховна сидела в кабинете и проверяла тетради. «Интересно, – подумала я, – она когда-нибудь отдыхает? Или она проверяет тетради каждую свободную от уроков минуту? А когда обедает или ужинает, она тоже проверяет тетради? А в кино она ходит? А если ходит, то как она в темноте может проверять тетради? Света от экрана явно не хватит. А в гости она ходит? А к ней приходят гости? А подруги у неё есть?..» Эти и многие другие вопросы роились в моей голове, когда мы с бабушкой вошли в кабинет. Анна Генриховна встала из-за стола, по ходу надевая сброшенные туфли.
«Ага, и она устаёт!» – радостно отметила я. Мы знали, что семьи у Анны Генриховны не было. Папа служил у немцев и был убит партизанами. Мама покончила с собой, чтобы и её не убили партизаны. Анну Генриховну воспитывала тётка, мамина сестра, но она уже давно умерла. Замуж она не вышла, хотя была ничего себе, не страшная. «Характер плохой – оттого и не вышла», – резюмировала я и мысленно порадовалась за всех мужчин, кому не досталась Анна Генриховна.
Анна Генриховна почтительно поздоровалась с бабушкой, но на меня даже не взглянула. Я стояла рядом и теребила в руках тетрадь, в которой и было написано сочинение.
– Здравствуйте, Анна Генриховна. Я бы хотела узнать: в чём провинилась Мария на сей раз?
– Сейчас расскажу и надеюсь на ваше понимание, Варвара Степановна. Дело в том, что я дала детям написать сочинение. Одна тема была свободная, и Мария выбрала именно эту тему. Конечно, на свободную тему всегда легче писать сочинения.
– Не скажите, голубушка, Анна Генриховна. Легче, я думаю, списывать с критики на тему произведения. А выражать свои мысли на жизненные темы, да ещё грамотно, – это не так просто, как мне кажется.
– Вот именно, грамотно! Сочинения – это размышления. Но не в стихах же размышлять?
– А почему нет, Анна Генриховна?
Учительница сжала брови и пошла в атаку.
– По стандартам сочинения пишутся в прозе. Стихи можно использовать как цитаты, понимаете? Но у неё в сочинении ни одной цитаты и не было! И правда, не себя же, любимую, цитировать! И потом, позвольте, но я не верю, что Мария сама написала эти стихи. А вот где она их списала, понятия не имею. К тому же стихи эти так себе, ерундовые и примитивные.
– Позвольте с вами не согласиться, Анна Генриховна. Пушкин писал стихи, и Лермонтов, и Некрасов, и Есенин, и многие другие. Но эти стихотворения и есть их собственность, их сочинения. Разве нет?
– То есть вы, Варвара Степановна, сравниваете свою внучку с великими поэтами? Да, им можно было писать в стихах, потому что они сами писали свои стихи и потому что их стихи были прекрасными! А то, что написала или списала ваша внучка, стихами назвать нельзя. Рифмоплётство, да и только.
– Да как же вы можете такое говорить, что Маша списала стихи? У нас в доме никто стихи не пишет! Да и откуда бы она списала? Там же всё про неё: про её отношение к жизни, к словам. И про маму! Про маму вы читали? Это же она о себе пишет! А что до того, что она не Пушкин, то я с вами согласна: не Пушкин. Но это совершенно не имеет никакого значения. Как может, так и пишет. Вот если бы она не сдала вам сочинение, это был бы другой разговор. Но она ведь сдала, хотя времени было совсем немного – всего один вечер. Так что обвинять Машу в том, что она в свои шестнадцать лет «не Пушкин», на мой взгляд, не совсем уместно.
– К вашему сведению, я консультировалась с другими педагогами, и они со мной согласны: стихотворная форма в данном случае не принята в школах и не предусмотрена программой. Вот пусть идёт в кружок и там пишет стихи. Там её хотя бы научат грамотно излагать свои мысли в стихах. А то, ишь, взяла моду: ни знания стихосложения, ни понятия о ритме, рифмы в некоторых местах очень сомнительны – а она пишет!
– Так, может, стоит поменять программы?
– Ну, знаете, так мы с вами не договоримся. Простите, вы что, учитель русского языка?
– Я – нет. Но что такое ямб, хорей и дактиль, я знаю. И Маша тоже.
– Этого мало, чтобы писать стихи и требовать за них приличную отметку. В конце концов, учитель здесь я, и мне виднее, что и за что ставить. Итак, я считаю наш разговор оконченным. Не смею вас задерживать, Варвара Степановна.
– А я, с вашего позволения, задержусь. Простите, у вас есть чистый лист бумаги?