– Есть. Но… зачем он вам?
– Дайте, пожалуйста.
Анна Генриховна достала из ящика стола чистый лист в полоску и отдала его бабушке.
Бабушка внимательно рассмотрела лист, а потом спросила:
– А ручка у вас есть?
– Да, конечно, – растерялась Анна Генриховна.
Я стояла и не понимала, зачем бабушке лист и ручка. И тут меня осенило: бабушка предложит мне написать стихи прямо тут же, на заданную тему. И таким образом я хотя бы докажу, что нигде ничего не списывала. Я уже приготовилась открыть рот, но бабушка глазами приказала мне молчать. Строго так приказала. И, когда я закрыла рот, бабушка сказала:
– Маша, я тебя очень прошу, оставь нас. Подожди меня в коридоре.
Я молча вышла из класса, но оставила дверь капельку приоткрытой. Я понимала, что поступаю плохо и что подслушивать нельзя, но знала другое: бабушка никогда мне не расскажет, что произошло и о чём она говорила с учителем. Поэтому, к своему стыду, я всё слышала. Это был тот самый случай, когда любопытство перевесило чашу весов, на которой лежала порядочность.
Бабушка положила лист бумаги и ручку на учительский стол и произнесла:
– Анна Генриховна, уважьте старуху, напишите стихотворение на эту же тему, о словах. Мне много не надо: четыре строчки. Чтобы понять, чего в следующий раз требовать от Марии. Вы всё знаете про стихосложение, знаете законы написания стихов, но я не требую, чтобы вы мне всё это рассказывали. Просто возьмите ручку и напишите.
– Что? Вы что, с ума сошли? Вы меня проверять вздумали?
– Да упаси Господь! Я просто хочу увидеть и прочитать ваши стихи. Вы обвинили мою внучку в том, что она пишет плохие стихи. Так сядьте и напишите хорошие. Вы же учитель русского языка и литературы, что вам стоит?
– Не буду я вам ничего писать! И не потому, что я не умею их писать. Потому что я не собираюсь перед вами… Я вообще не понимаю, как вам в голову… Да вы… вы не имеете права! Вы что, вместе со своей внучкой решили меня извести? Я напишу докладную директору! И я прошу вас покинуть мой кабинет.
– А я напишу министру образования. И пусть Машины стихи недостаточно хороши, но они хотя бы есть, в отличие от ваших стихов. И ещё: я знаю о ваших подвигах всё. Если вы хоть раз ещё посмеете обидеть мою внучку – берегитесь. Вы и понятия не имеете, с кем связались. Я долго терпела ваши выходки, и я здесь затем, чтобы вы знали: Машу есть кому защитить. За сим откланиваюсь.
Я еле успела отбежать к окну. Бабушка гордо вышла из кабинета, взяла меня под руку и повела вниз. И только когда мы зашли за угол, бабушка схватилась за сердце. Вообще мне показалось, что она довольно часто стала хвататься за сердце. Мы дошли до первой скамейки, и бабушка села. Дышала она тяжело. Я открыла бабушкину сумочку, достала валидол и протянула его бабушке. Положив одну таблетку под язык и спрятав остальные в сумочку, бабушка посмотрела на меня.
– Слышала? – спросила она меня.
– Да, – не смогла соврать я ей.
– Забудь. И никому никогда ни слова. Поняла?
– Да, бабушка. Тебе лучше?
– Лучше. Лучше мне будет, когда ты в институт поступишь. Хотя и там тебе с твоей фамилией несладко придётся. Душа моя, может, пока не поздно, поменяешь фамилию на мою?
– А как же папа?
– Ну он же понимает, что сейчас творится! С фамилией Богданова тебе легче жить будет, пойми ты, глупенькая.
– Мне и так хорошо живётся, бабушка. Я не могу.
– Ладно… живи так…
Часть седьмая
Глава перваяЛюбви мало не бывает
– Анна Генриховна, а можно не идти в поход? Я не могу. Лиза уезжает на курсы, а с Мишенькой некому сидеть. Да, мачеха. Почему не хочу? Очень даже хочу. Но не могу. Почему все могут? Троим вы разрешили, почему мне не разрешаете? Хорошо, звоните и спрашивайте. Бабушке тяжело с маленьким. А мне – нет…
Мишенька – мой маленький брат. Он родился, когда мне исполнилось десять лет. Сказать, что я была рада его появлению на свет, было бы неправдой. Я боялась этого момента: мне казалось, что папа больше никогда не будет моим папой. Это всё равно что взять пирожное и разделить на две половинки. Вот скажите: какая мне радость от половины пирожного, если я с удовольствием съем целое? Или так: я собираюсь идти в кино. Я долго ждала, когда к нам в кинотеатр привезут этот фильм. По телевизору показывали, как его снимали, и вся страна ждёт, когда он появится в кинотеатрах. Наконец его привезли, но, дойдя до середины пути, вдруг решили повернуть обратно. То есть по факту мы в кино пошли, но не дошли.
Так и с папой: он не перестанет быть моим отцом, но его любовь разделится на две части. Даже на три: я забыла про Лизу. То есть Лизе с малышом достанется две трети, а мне – одна треть. Бабушка не в счёт: её папа не очень-то и любит, по-моему. Или любит, но по-своему.
Например, я помню, как они повздорили из-за сосисок. Папа пошёл в магазин, а там выбросили сосиски. Сосиски любят все, но они почему-то пропали с прилавков магазинов, став дефицитом, как майонез, зелёный горошек и многое-многое другое. И вдруг по какой-то случайности два ящика вынесли и стали продавать людям. Папа обрадовался и, выстояв огромную очередь, купил килограмм вкуснейших сосисок. Он взял бы больше, но в одни руки давали только по килограмму. Папа пришёл домой абсолютно счастливый и с гордостью положил на стол кулёк. Бабушка, развернув и понюхав сосиски, сказала:
– Борис Семёнович, голубчик, эти сосиски скверно пахнут. Идите и верните их в магазин.
Папа принюхался к сосискам, повертел их в руках и ответил бабушке:
– Не знаю, что вам померещилось, голубушка Варвара Степановна, но эти сосиски ничем не пахнут. Вернее, они пахнут сосисками. Очень приличный запах. И на вид прекрасные.
– Да что вы говорите?! У вас такой острый нюх – вы не чувствуете запаха старости этих сосисок? Позовите свою жену, пусть она понюхает. У беременных очень точное обоняние!
Папа ещё раз принюхался к сосискам и изрёк:
– Я очень хорошо чувствую запах старости, уважаемая Варвара Степановна.
Если бы в этот момент папа не посмотрел на бабушку, всё обошлось бы. Но папа посмотрел. Бабушка аж задохнулась:
– Это вы на меня намекаете?
– Да что вы, это я про сосиски!
– Нет, это вы на меня намекаете! Бессовестный вы человек, Борис Семёнович. А ещё заместитель директора большого завода! И вы считаете себя интеллигентным человеком! Ой, забыла, откуда в вас интеллигентность?! С этим нужно родиться! Вот Люсенька была истинной интеллигенткой! Не то что ваша нынешняя жена.
Тут взорвался папа.
– Прошу вас не трогать мою жену! Елизавета Львовна – замечательный человек! И смею вам заметить: их у меня было не десять! И нечего намекать на то, что я распутный мужчина!
На громкую речь из комнаты выползла Лиза. Она должна была родить со дня на день, и поэтому сначала в комнату вошёл живот, а за животом вплыла Елизавета Львовна. Скорее всего, она подслушивала под дверью, не торопясь вмешиваться. Но то, что бабушка упомянула мою маму, чей портрет по-прежнему висел на стене, сделало своё дело. Лиза вышла из комнаты, её губы дрожали, и она сказала:
– Варвара Степановна, не смейте упрекать моего мужа! Вы вздорная старая женщина, которая кичится своим дворянским происхождением, а на самом деле в вас ничего дворянского не осталось. И те времена давно канули в Лету. Я бы на месте Бори хорошо подумала, стоит ли вам доверять воспитание девочки!
– Что? – воскликнула бабушка и вцепилась в мою руку. – Мария, пойдём, милая. Нам с тобой здесь больше нечего делать.
– Варвара Степановна, Лиза, прекратите немедленно! – папа решил всё исправить, но это получилось довольно коряво, потому что дальше он продолжил: – Это мне впору сбежать из нашего сумасшедшего дома! Сколько можно?! Варвара Степановна, вы могли бы быть чуточку мудрее, ведь вы видите, как тяжело ходит Лиза. Да и не каждая женщина готова терпеть выходки матери первой жены своего мужа. Лиза, тебе тоже нужно быть внимательнее: у Варвары Степановны возраст, сердце и никого, кроме нас, нет.
– Засуньте меня в дом престарелых, мне там будет лучше! – запричитала бабушка, и тут уже я не на шутку испугалась: а вдруг папа и правда отдаст бабушку в дом престарелых, и она там умрёт от горя и одиночества? Я подбежала к папе, рухнула перед ним на колени и завыла:
– Папочка, миленький, не надо бабушку засовывать в дом престарелых одну! Можно я поеду с ней? Я присмотрю за ней, когда она ходить не сможет совсем! Я всё умею! Пожалуйста, папочка, родненький!
Папа поднял меня с колен, крепко прижал к себе, поцеловал в макушку и сказал:
– Что ты, Тыковка моя дорогая! Никто никого никуда засовывать не будет! Все останутся здесь! Я сказал.
Возможно, спор ещё долго продолжался бы, но Лиза прислонилась к стене, лицо её побелело, и она тихо произнесла:
– У меня, кажется, отошли воды…
Дальше всё было как во сне: приехала «скорая», папа с Лизой поехали в больницу, бабушка помогала Лизе одеваться, благо сумка была уже готова, потом она зачем-то перекрестила Лизу, и к пяти утра на свет появился маленький Мишенька.
Утром папа забежал домой, обнял нас с бабушкой и сказал, что Лиза чувствует себя хорошо, хоть и выглядит усталой. Бабушка выдохнула, сказала: «Слава Богу» – и стала собирать меня в школу.
С одной стороны, я всегда хотела, чтобы у меня были брат или сестра. С другой стороны, я этого ужасно боялась. И только со временем я поняла, что любви на самом деле мало или много не бывает, как и говорил папа. Она или есть, или её нет. Папа не стал любить меня меньше, но объяснил, что маленьким просто нужно больше внимания и что если я буду помогать с Мишенькой ему и Лизе, то, когда папы и бабушки не станет, брат будет самым близким и родным для меня человеком. Меня устроило такое объяснение, но моя помощь была относительной: бабушка сказала, что лучшая помощь – не мешать. Вот я и не мешала. Иногда Лиза просила меня или бабушку посидеть с Мишенькой, когда ей нужно было сходить в магазин или в поликлинику, и я сидела, как могла, потому что перед уходом Лиза кормила малыша и укладывала спать. Всё было как-то не по-настоящему. Но брата я искренне любила – он напоминал большого пупса, который был подарен мне папой в моём детстве. Наш Мишенька был живой и улыбчивый, плакал редко, только когда хотел есть или когда у него лезли зубы. В полгода Мишенька сел, в год пошёл. Всё вокруг менялось, и т