ответ, - ибо сам знаешь, что к левому крылу усадьбы уже давно баньку пристроить следует. А эскулапы с няньками перетопчутся,пожалуй. - Так отчетность же соблюдать надобно... - Дурак еще раз. Для отчетности напишешь... Уж не знаю чего. Сам в таких делах ловок, небось. Да испроси у столицы еще мильонов сорок для всякого расходу, дороги обновить, иль мост через Беглянку навести взамен старого. Пруд хочу в парке выкопать, и чтоб лебеди плавали всенепременно... Прохор!
Явился Прохор, губернаторский повар. Предстал он в белом переднике и белом же колпаке, по недогляду набекрень съехавшим, однако ж, несмотря на вид неряшливый, был он мастером в деле своем, каких поискать еще надобно. Чего на обед у нас, Прохор? - Вопросил губернатор, голову набок наклонив, и повора сквозь прищуренное веко лениво изучая. - На первое блюдо консоме и суп с фаршированным томатом-с; во вторую перемену щука с картофелем в красном вине и мясное в соусе с каперсами; горячий шоколад и десерт, как полагается-с. - Рапортовал повар. - Дурак. - Кивнул губернатор.- Суп с томатами выкинь, мясное смени на крабов с голландским соусом, а к десерту сотвори мне кофе, непременно со сливками. - Сей минут будет исполнено-с, Сотрап Емельяныч. - Поклонился повар. - И вели подать в комнаты. - Наказал губернатор, грузно вверх по лестнице в покои свои обратно уплывая. Через две четверти часа без малого, оставшись наедине с собственною персоною, Сотрап Емельяныч поданый в комнаты обед уже поглощал с достойным усердием, в думы свои при том глубоко погрузившись. А думы те были нелегкие. Уж и тужился он и старался для города родного Лиходейска блага всяческого изобрести, а все не в прок; зимою вот, под Рождество, вознамерился он для примеру дом большой торговый подле площади, что в центре, возвесть, на то и сумму по бумагам канцелярским необходимую из казны столичной вытребовал. Дело то и люду торговому во благо, и горожанам простым в радость: чем по базарам непотребным, на Соддом с Гоморрою боле походящим, да по киоскам сомнительного свойству бегать голову очертя, ужель не проще в место такое придти да и прикупить всего, чего душе надобно? Устроили тогда по поводу нового этого предприятия банкет подобающего размаху, и гостей приглашенных было множество, а неприглашенных еще более; и персон важных, для фуршету подобного совершенно необходимых - без счету; и речи произносили все больше прочувствованные и к случаю как нельзя пригодные. Не все речи те Сотрап Емельяныч к огорчению своему сейчас припоминал с отчетливостью, поелику ко второй половине празднецтва принял он на душу свою намного более того, что душе его по природным ее особенностям уместить было возможно, однако ж впечатления об вечере оном остались у его губернаторского привосходительства самые что ни на есть благоприятнейшие. Распорядился он на утро все базары соддомские заодно с киосками с лица городского стереть, дабы воспоминаний от них не осталось и малейших, что и было с расторопностью исполнено. Дома же торгового и посейчас подле площади не появилось, ибо, как Яшка объяснял в последствии терпеливо, прейскуранты на все, из чего дома подобные строятся, опосля фуршету менялись неоднократно; появилась же подле усадьбы губернаторской конюшня обширная с десятком орловских скакунов да псарня для охотничьего дела; Яшка же в новых штиблетах и костюме черного английского сукна щеголять принялся. Откуда все означенное у него вдруг взялось - один черт его ведает. В другом случае возжелал Сотрап Емельяныч трамвай вокруг Вытнинской улицы, что к парку городскому примыкала, пустить для нужд рабочего люда. И рельсы из столицы на то были выписаны со шпалами, и деньги, дабы рабочим, что рельсы те укладывать наняты, жалованье платить к сроку надлежащему. Улицу Вытнинскую раскопали в тот же месяц с поспешностью, опосля чего деньги образом весьма каверзным кончились ко всеобщему недоразумению,поскольку решил в то же время Сотрап Емельяныч крышу в усадьбе своей прохудившуюся наново настелить; рабочие запили горькую, рельсы проржавели до состояния, для трамвайного движения непотребного, улица же означенная в том виде и осталась с данного времени, ибо отсылать средства материальные для ее закапывания в столице отказывались начисто. Мыслил Сотрап Емельяныч о том, что жизнь человеческая коротка несказанно, время уходит с неумолимостью, а средств день ото дня требуется все более. Только где ж этих средств сыскать, ежели не только у него, ничтожного, но и у всей России, сколько ни есть в ней губернаторов и министров всеразличных, потребности существуют ничуть не менее, чем у него самого, важные. А Яшка тем временем придумывал лихорадочно, как бы с подвернувшихся двенадцати мильонов пару десятков тыщ припрятать подалее, без особых опосля того для себя последствий.
Отстояв исповедь на клиросе, отец Онуфрий направил стопы свои прочь из храма, к обеду домой неприменно воротиться намереваясь. Однако же воплотить намерение сие не суждено сегодня ему по видимости всей было, ибо, едва к выходу он двинуться решился, явилась пред ним
женщина в платье простого покрою и платке, волосы русые с проседью, по сторонам местами выбивавшиеся, покрывавшем, в которой признал он Евдокею Салазкину, детского приюту лиходейского бессменную попечительницу. Благословите, святой отец, - попросила она, голову наклонив, и руки для благословения надлежаще складывая; благословил. - Не сочтите за труд великий, святой отец,- произнесла Евдокея голосом просительным,- помолитесь пред Господом за дела приюта нашего... - Плохи ль дела? - Спросил отец Онуфрий, глядя на просительницу
взглядом, сочувствия исполненным. - Плохи, батюшка. Жизни никакой не стало, - вздохнула Евдокея горестно, - и крыша приютская течет почем зря, и воды горячей уж год как нету, и нянькам жалованье трудом честным заработанное не выдают из месяца в месяц... - Отчего же губернатору нашему письмо жалобное не напишете? - Спросил святой отец и удивлением. - Ох, и писали, батюшка, - вздохнула попечительница горестно, - и все без смыслу и толку: нету у его губернаторского превосходительства времени горести наши разбирать; ан мочи уж никакой не осталось более: того и гляди, что приют закроют - куда ж детям-то деваться? Замолвите за нас Господу словечко молитвенное, сделайте милость... Уж ни на что иное и не надеемся. Замолвлю, будьте покойны. - Пообещал отец святой ей в утешение, и сам при том крепко задумался.
Разные земли и славят себя по-разному. В Италии, к примеру, готовить умеют прекрасные блюда и обувь шьют непревзойденную, во Франции вина испокон веку делают всемирно знаменитые, и всякая страна в умении своем к совершенству завсегда стремится и в искусство великое его обратить старается, дабы государство свое обогатить; в России у государства оного искусно воруют.
Воровать нужно с великим умением. И никто науки этой лучше русского человека постичь не может, ибо нет нигде во всем свете иной такой земли, чтоб красть у нее можно было все до последней копейки, и от того у нее не убавлялось ни в малости. Красть можно по-разному. Можно - с оглядкою, когда, украв, непрестанно назад оглядываешься - а не забыл ли еще чего? Можно - с разумением, когда, украв, что ничего боле взять сверх оного нельзя, со всею ясностью разумеешь. А можно - с задумчивостью, когда взяв даже то, что никакой природной возможности взять не имеется, об том как это оно эдак вышло, надолго опосля задумываешься. Начальник лиходейской исполнительной канцелярии Леопольд Ларионович Слива воровал с разумением, поскольку иначе поступать не мог, как ни старался. Был он внешносью своей вполне фамилии соответственен, - полон и одутловат, страдал он потливостью и одышливостью, был неловок в движеньях, но суетлив; характером же обладал невротическим: ежели долго вел образ жизни своей он в спокойствии и праздности, душа его приходила понемногу в необыкновенное смятение, укравши же хоть самую малость, находил он в том несказанное успокоение.
Застал его отец Онуфрий, по дороге до дому, как к старому знакомцу к нему завернувши, как раз за работою: записывал Леопольд Ларионович в платежные ведомости кирпич битый ровно вполовину, по шесть тысяч третьим сортом купленый, как купленый по десять тысяч первосортный. - Что нового в округе делается? - Спрашивал начальник исполнительной канцелярии, угощая отца Онуфрия чаем ароматным с печеньями. - А что делается? - Отвечал святой отец, чай с благодарностью прихлебывая. - Что и всегда. Давеча вот заезжал ко мне иерей зареченский, отец Кондратий, знакомец мой: проездом был. Губернатор ихний, говорит, дочь свою замуж выдавать собирался, да так и не выдал: жених на радостях водки опился, да на экипаже безлошадном, губернаторском, на реку кататься поехал. Так и свалился в реку с экипажем вместе, всем на посмешище. Скандал был - непредставимый. Еще, говорит, об той неделе другая история вышла: выдал их казначей музею, что при научном обществе, три мильона на рештаврацию, а музей тот с обществом заодно и прикрыли вскорости. Так тех денег и не сыскали потом, как ни трудились... И что же, насовсем прикрыли? - Спрашивал Леопольд Ларионович участливо, чаю отцу Онуфрию свежего в чашку подливая. - Благодарсвую... Отчего же, очень даже насовсем. Все сейчас прикрывают: вот и в нашем городе тоже, приют, к, примеру, детский - последние деньки, видать, доживает. - Ой ли? - Поднял брови Леопольд Ларионч в подлинном изумлении. - А как же? - Кивал отец Онуфрий, - Мне попечительница тамошняя, Евдокея, сама давеча сказывала: ни крышу починить прохудившуюся, ни воду горячую наладить, ни жалованья кому следует выплатить средствов у
губернатора нашего нету. Авось, и прикроют вскорости. Оттого денег, небось, и не дают... - А губернатор-то наш как же, здоров? - Поспешил перевести беседу в иное русло Леопольд Ларионыч. - Здоров, что ему станется? Требу вот от него сегодня получил: баню его превосходительство класть вознамерился, просит место, где бане стоять, освятить по православному обычаю. Туда и направлюсь во время ближайшее...
Дома отобедав, направился отец Онуфрий в усадьбу господина губернатора Сотрапа Емельяныча требу справлять. Встретил его Сотрап Емельяныч в гостиной комнате, с фонтаном и канарейками приветливо, кофею с ним испить предложил с благосклонностью. Фонтаном и обстановкою святой отец восхититься не примянул со всею возможною искренностью, чем привел господина губернатора в гордость неописуемую, от кофею не отказался; воссели они с Сотрапом Емельянычем на веранде в тени акаций и деревьев, Яшку Скородумова его губернаторское высокородие также к столу пригла