Август осекся и посмотрел на Филиппа. Тот уставился в стол и отстраненно произнес:
– Потом он сказал, что наконец-то обрел настоящую семью, что его кровная родня – гниль, угнетающая своим смрадом все, к чему ни прикоснется. Сказал, что мечтает отречься от имени.
Мира, занимающая место справа от Филиппа, с готовностью накрыла своей ладонью его ладонь. В ее памяти мелькнуло воспоминание, которое, как ей кажется, она забудет не скоро: двое братьев, некогда стоявших друг за друга горой, вцепились в ожесточенной драке. Первым набросился на брата Филипп, а Нильс, растерявшись лишь на миг, ответил. Черноволосые, озлобленные, они бросали друг в друга удар за ударом, раздирая в кровь костяшки пальцев. Грудь Филиппа беспрерывно вздымалась, его глаза заполонила бешеная пелена, а тело без остановок кидалось на тело брата. «Прекратите, сейчас же прекратите!» – кричала Мира, а Август усиленно пытался их разнять, хватая за плечи то одного, то второго, и вскоре, получив случайный удар под ребра, отстранился.
– Мы повздорили, – сказал Филипп, потирая свой сломанный нос. – В тот же вечер Нильс собрал свои вещи и ушел. С тех пор я его не видел.
Подоплека сломанного носа Филиппа была отныне ясна, а семейная драма оказалась куда серьезнее, чем Ирвелин предполагала вначале. После услышанной истории Ирвелин задумалась, и отнюдь не о Нильсе и его таинственном занятии, а о Филиппе. В детстве Агата Баулин говорила ей, что Филипп из знатных, но на этом ее знания о его семье ограничивались. Да в детстве и не важно, кто ты и откуда, и Ирвелин запомнила Филиппа как обычного мальчишку, время от времени приезжавшего на Робеспьеровскую. Про поместье «Гранатовый шип» она слышала впервые, как и про его знаменитого прадеда. Титулованной жизнью Граффеории Ирвелин интересовалась мало. Королевские дети, герцоги, бароны и баронессы – всю эту знать она никак не выделяла. По ней, так эти мужчины и женщины были обыкновенными граффами, разве что с хорошими зубами и заранее подготовленной пенсией.
– Теперь мы хотим отыскать Нильса, – отвлек ее Август от мимолетных дум. – Узнать, с какой стати он вплел в свои грязные дела Миру и нас.
– А если обратиться к желтым плащам? Они смогут найти Нильса куда быстрее нас.
Не успела Ирвелин закончить свое предложение, как тут же пожалела о нем. Ответил ей Филипп, взглянув на нее через стол с мрачной решительностью:
– Желтые плащи – это крайние меры. Мы попробуем обойтись своими силами.
– К тому же это пока только наши домыслы, так? – добавила Мира.
Вот он, недостаток жизни с известной в королевстве фамилией. Ее отец в свое время обошел этот недостаток стороной, ведь носил он фамилию простых рыбаков, благодаря чему его проступок не наложил на его семью страшное вето. Сейчас под ударом была фамилия барона, и если раскроется, что один из ее членов замешан в преступлении против Короны, то помимо депортации самого преступника (или чего похуже) вся семья будет обречена на громкий позор. Избежать травли семье Филиппа будет трудно.
Если граффу выпал случай родиться в семье титулованной, то с первых осознанных лет он должен помнить негласный закон: твои победы будут воспринимать как должное, а промахи – выставлять на общее осуждение.
– И каков ваш план по поиску Нильса? – спросила Ирвелин, заранее догадываясь, какой получит ответ.
В четверть девятого утра Ирвелин уже стояла на стертом полу кофейни «Вилья-Марципана».
– Ирвелин? Я ждала вас не раньше пятницы.
У порога она встретила Тетушку Люсию, которая раскладывала на выставочной доске кусочки пышной шарлотки.
– Я пришла позавтракать, – ответила ей Ирвелин.
– Не за счет заведения, надеюсь? Привилегий для сотрудников у меня нет.
Что ж, на более теплое приветствие Ирвелин и не рассчитывала.
– Я пришла как обычный гость.
– Тогда ладно.
Маленькое помещение только-только заполнялось граффами. Оставив твидовое пальто на вешалке, Ирвелин заняла свой любимый столик, сбоку от черного рояля.
– Э… привет, – услышала она голос над левым ухом. К столику подошел Клим. Сегодня, при слабом освещении одинокой лампы, его рыжие волосы обрели красивый медный оттенок.
– Привет.
– Заказ?
– Чашку черного кофе. Спасибо.
Он отписался в блокноте и продолжил стоять, исподлобья смотря куда-то в сторону плеча Ирвелин.
– Это все, – добавила девушка на всякий случай.
– Я понял, – огрызнулся Клим и резко отошел к следующему столику, за который приземлялись левитанты.
И с этими двумя граффами ей предстояло работать. Любезности в них было еще меньше, чем в самой Ирвелин.
Этим утром госпожа Корнелия посетила кофейню в гордом одиночестве, не считая, конечно, личной усатой охраны. Шурша сверкающей шалью, она проплыла по залу со стойким ощущением собственной значимости. Госпожа почтительно кивнула Тетушке Люсии, опустилась за столик с лучшим видом на улицу и с грацией, присущей пантерам, повесила на спинку стула белоснежный зонт-трость.
Ирвелин стоило поторопиться – по ее наблюдениям, на поглощение завтрака женщина тратила не больше четверти часа. В который раз проговорив заготовленную Августом речь, Ирвелин подхватила свою чашку и направилась к намеченному объекту.
– Доброе утро, – как можно более вежливо произнесла Ирвелин, остановившись у столика госпожи Корнелии. Женщина, отвлекшись от наглаживания самого толстого из котов, подняла к девушке свое худое морщинистое лицо.
– У меня уже взяли заказ, благодарю.
– Я не официант. М-м-м… меня зовут Ирвелин. – Корнелия в изумлении приподняла ухоженные брови, и девушка продолжила: – Мы с вами пересекались на днях, здесь, в этой кофейне. У вас упала шляпа, я ее подняла, и вы сделали комплимент моим рукам.
Ну вот. В ее голове эта фраза звучала куда солиднее.
– В самом деле? – Корнелия опустила взгляд на кисти Ирвелин, все еще сжимающие чашку с кофе. – Не помню.
– Вы были тогда с подругой.
Тогда Корнелия подняла с колен расшитый бисером ридикюль и вынула оттуда уже знакомое пенсне. Мимо внимания Ирвелин не прошел размер ридикюля. В прошлый раз сумочка была крохотной, с ладонь, а сегодня та же самая розовая сумка как будто увеличилась и стала в ширину не меньше туловища ее котов. Необычная трансформация объяснялась просто. Ирвелин помнила, что по ипостаси Корнелия была кукловодом, а значит, она могла присвоить своему ридикюлю один из признаков всего живого – способность к росту.
– Все равно не помню, – отдаляя пенсне от переносицы, возвестила Корнелия, и Ирвелин поспешно отвлеклась от ридикюля.
– Это было утром, вы заказали тогда лосося и говорили о Робеспьеровской…
– Голубушка, – с легко уловимым раздражением перебила ее Корнелия, – мне очень жаль, но я не помню ни вас, ни ваших незабвенных рук. Если позволите, я продолжу свой завтрак. – Она закончила и отвернулась, дав понять, что беседа окончена.
Продолжая одиноко стоять посреди зала, Ирвелин неловко переставила ноги. Ясно было одно: теория Августа «о знакомых незнакомцах» потерпела крах.
– Моя теория основывается на следующем, – говорил Август накануне. – Однажды сфокусировав свое внимание на лице незнакомца и обменявшись с ним парочкой приятных фраз, впоследствии, при следующей встрече, этому незнакомцу ты будешь доверять больше, чем всем остальным. Образ незнакомого граффа закрепится в твоем подсознании с пометкой «хороший, я его знаю», и противиться невидимой связи, проложенной между вами, отныне ты будешь не в силах. Я, между прочим, ярый потребитель данной теории, использую ее дары в каждом путешествии. Обязательное приветствие со случайным прохожим, меткий комплимент – и при необходимости я обеспечен сухим ночлегом. Следовательно, – добавил он с убеждением, – уважаемая госпожа Корнелия отнесется к тебе как к хорошей знакомой.
Промашка вышла. Август, по всей видимости, не стал брать в расчет возраст испытуемой и не подумал, что у старушки может быть элементарно плохо с памятью.
Но сдаваться было рано.
– Дело в том, – взялась Ирвелин за вторую попытку, – что я сама живу на Робеспьеровской.
Госпожа Корнелия проигнорировала ее и принялась проверять уши рыжего кота – на вшивость, наверное.
– И в тот раз я случайно услышала, что на Робеспьеровской с вами произошел неприятный инцидент.
Женщина вскинула подбородок:
– Получается, что вы, голубушка, не только мешаете добрым людям завтракать, но еще и подслушиваете?
– Вовсе нет. – Ирвелин была уверена, что покраснела. – Как я уже говорила, я сидела за соседним от вас столиком и совершенно случайно услышала…
– Картина маслом, – перебила ее Корнелия высокомерным тоном. – Вот она, нынешняя молодежь Граффеории. Сплошные нахалы.
– Я не хотела обижать вас. – В отчаянии Ирвелин опустилась за пустующий рядом стул. От такой наглости у Корнелии округлились глаза. – Я живу на Робеспьеровской и пришла в крайнее возмущение от вашей истории с хулиганом. Немыслимо, что она произошла на нашей тихой улице.
В этот момент к столику подошел Клим с подносом, нагруженным блюдами для госпожи Корнелии. Он озадаченно глянул на Ирвелин, после чего взмахами рук разгрузил поднос на свободное от кошек пространство и удалился.
– На вашей тихой улице? Да что вы, милочка, такое говорите! – Корнелия вскинула от возмущения руки. – Да ваша, с позволения сказать, тихая улица пользуется дурной славой, как я себя помню! Достаточно вспомнить февральский митинг отражателей на перекрестке с улицей Сытых голубей. И если хотите знать мое мнение, так вот оно – эти отражатели совсем обезумели! Надо знать свое место!
Ирвелин понимающе закрутила головой, будто осуждала протестующих не меньше Корнелии, хотя не имела и малейшего представления, о каком митинге идет речь. На свою удачу, она еще не успела сообщить о своей принадлежности к обществу митингующих.
– Инцидент с тем хулиганом тоже произошел на этом перекрестке? – подобралась Ирвелин к сути своего вмешательства.