Повесть о граффах — страница 27 из 82

– Может, он выпил лишку и разболтал нам тайну, не подумав?

Август с бессилием выдохнул и взлетел, пропуская под собой глубокую лужу.

– Допустим, твои подозрения верны, – сказал он и приземлился. – И что ты предлагаешь делать с этой информацией?

– Обратиться к желтым плащам, написать заявление, – с решительным видом ответила Ирвелин.

Август отреагировал со смехом:

– Ты точно отражатель, а не кукловод? Вроде как кукловоды борются за права всех живых, а не отражатели.

Ирвелин продолжала сверлить левитанта упертым взглядом, чем так явственно напомнила Августу их первую встречу и его неосторожное сравнение Граффеории со зверинцем, что тот вздрогнул.

– Послушай, – произнес Август, скинув с себя ехидное выражение, – ты хоть представляешь, сколько подобных заявлений получают желтые плащи ежедневно? У Миры цветов в холодильнике меньше! Да как только полиция прочитает суть нашей претензии, то тут же отправит заявление в переработку. Никто не пойдет проверять эту куклу, они скорее к нам придут, проверить на вменяемость.

Их спор не утихал до самой Робеспьеровской и завершился лишь тогда, когда Август, уступив Ирвелин, согласился вернуться в лавку Олли и внимательнее понаблюдать за куклой Серо.

– Пойду один, чтобы не вызвать у Олли подозрений. Прикинусь, что заинтересовался его сахарницей-плюйкой.

И граффы разошлись.

Порадовавшись хоть какому-то содействию Августа, Ирвелин заторопилась домой – ей не терпелось сесть за книгу, которую она еще месяц назад взяла из библиотеки Филиппа, но так и не прочитала: «История Граффеории: правда и то, что за нее выдают». Вдруг именно в ней есть ответ? Является ли оживление обычным мифом, или все же это легенда, основанная на чем-то большем? Есть ли способ, позволяющий достоверно опознать оживленный предмет? Загадка куклы в костюме шута захватила Ирвелин, и она пересекла Банковский переулок в несвойственной ей расторопности.

Дома Ирвелин наспех скинула пальто с промерзшими ботинками и кинулась в спальню. Там на узком подоконнике возвышалась стопка из книг; обветшалый фолиант заметно выделялся среди худощавых товарищей. Ирвелин схватила книгу и, несмотря на осенние заморозки, отправилась на балкон.

Глава 11История Граффеории


Мягкие страницы сильно истрепались. Перелистывая их, Ирвелин боялась ненароком порвать старую бумагу, в связи с чем читать приходилось с осторожностью. Все полторы тысячи страниц состояли сплошь из мелкого текста, вбитого на печатной машинке первых годов двадцатого века. Здесь не было ни единой картинки, украшали книгу только затейливые вензеля, нарисованные в начале каждого параграфа старыми чернилами. Интересно, думала Ирвелин, прочитал ли Филипп эту книгу целиком? Этот труд из миллиона слов представлялся ей океаном непреодолимым.

За свою долгую историю королевству Граффеория не раз приходилось увязать в дворцовых заговорах, что породило целую иерархию из тайн. Часто виновником этих самых тайн выступал и Белый аурум. На протяжении пяти столетий гении научной мысли без устали изучали дары Белого аурума и, согласно открытой литературе, успешно справились со своей задачей – отныне, говорили они, Белый аурум не скрывал от граффов никаких сюрпризов. Ирвелин же считала иначе. Так уж вышло, что выросла она под крылом любознательного ученого. Все детство девочка засыпала не под обычные стишки, а под бесконечные папины гипотезы, суть которых сводилась к одному: истинные дары Белого аурума еще только предстоит узнать. Емельян Баулин полагал, что кукловоды, вне всякого сомнения, умели оживлять, точно так же, как материализаторы – создавать материю без прототипов, а штурвалы – управлять тем, чего не видит их глаз. Другими словами, Емельян Баулин верил в двадцать пятую степень ипостаси.

Двадцать пятая степень – мифична и недостижима для граффа. В народных граффеорских историях полно преданий о Кукловоде-создателе и телепате по кличке Третий Глаз, который обладал знанием о помыслах всего сущего. Граффы любили эти сказки, но, как и большинство народов мира, относили свое литературное наследие к хорошим поучительным выдумкам, не более того. Согласно учениям, в своей ипостаси граффы способны достигать лишь двадцать четвертой степени, что и так считалось редкостью.

Ирвелин листала пожелтевшие страницы и со смущением вспомнила о своей несчастной десятой степени. Ей вот-вот стукнет двадцать лет, а отражателем она была слабее среднего школьника.

Упоминание о кукловодах в книге было найти нелегко. В разделах автор пренебрег названиями, все параграфы были лишь пронумерованы, и Ирвелин приходилось ориентироваться по контексту. Чуть ли не четверть всей книги была посвящена Великому Олу и описанию его семидесяти двух годов правления: как он выкопал Белый аурум и тем самым привел в действие его дары. И как он с нуля создал процветающее ныне королевство, очертил города и деревни, насытил семенами чернозем и создал общество, уникальное в своем роде. Открыв девятый параграф, Ирвелин аж подпрыгнула, когда увидела в начале абзаца столь желанное слово «кукловоды». Второпях накинутый плед начал сползать с плеч, но она не заметила этого, как и того, что открытые руки стали стремительно покрываться мурашками.

«Издавна кукловоды считались самой противоречивой ипостасью. Долгое время использование их дара подвергалось сомнению со стороны граффеорского общества. Великий Ол же, напротив, будучи сам материализатором, чтил и уважал кукловодов за их безвозмездную преданность всему живому. В их способности оживлять неживое он видел лишь чистоту великого пути, которым дух, сокрытый в Белом ауруме, одаривал самых неравнодушных. Именно поэтому во время правления Великого Ола у кукловодов были полностью развязаны руки, они могли пользоваться своим даром всецело, включая применение частичного оживления, так называемого хаеситквэ. Наибольшую известность возымели оживленные глиняные статуи и куклы, вырезанные из дерева. В классической истории Граффеории, однако, этот факт был упразднен».


«Частичное оживление?» – озадачилась Ирвелин и поспешила читать дальше.


«После смерти Великого Ола на престол взошла его старшая дочь, Линдалла. Дело отца она продолжила плечом к плечу с той безграничной мудростью, что Великий Ол успел в ней воспитать. Разногласия между отцом и дочерью были только в одном – в отсутствии ограничений для ипостасей. Линдалла подвергала сомнению разумность присуждения ипостасям полной свободы, и как только рубины полукруглой короны коснулись ее огненных волос, она твердым словом одобрила законы об ограничениях. Сопротивление со стороны граффов было едва заметным: достигать высоких степеней если кто-то в то время и мог, то лишь единицы, и их немногочисленные голоса тонули в пучине всеобщего восхищения новоявленной королевой. У большинства граффов от принятия нового закона жизнь и вовсе не поменялась.

Тем не менее те единицы, которые были способны достигать высокого дара, остались недовольны спесью новой правительницы…»

Ирвелин остановила чтение и хотела уже перелистнуть страницу, но ее взгляд зацепился за любопытный термин, и она, передумав, продолжила:


«Тем не менее те единицы, которые были способны достигать высокого дара, остались недовольны спесью новой правительницы. Из-за скудного числа последователей эти граффы не могли повлиять на ход событий напрямую, поэтому в те далекие века в Граффеории образовались скрытые группировки – тайные общества. Средневековые летописи сохранили упоминания о шести общинах, проявивших в то время наиболее заметную активность».


Все приведенные ниже названия Ирвелин видела впервые. Окольцованные, клан несогласных, девять пилигримов, сумрачные пророки…


«Существует много подтверждений тому, что некоторые из обществ не приостановили свою деятельность и по сей день».


Ирвелин подняла глаза от книги и уставилась на пустой, измазанный известкой горшок.

«Мира говорила, что Нильс приглашал ее на церемонию какой-то группы. А что, если Нильс Кроунроул вступил в одно из таких обществ? Он присоединился к тем, кто не согласен с законами королевы Линдаллы, которые до сих пор имеют силу. И в чем же, интересно, заключается деятельность тайного общества? Собираются по вечерам и сжигают свод законов под ритуальные танцы?»

Внутренний голос Ирвелин сам дал ответ: приватизация Белого аурума и выкуп оживленной куклы. Но для чего? Чего они хотели добиться этими действиями? Учитывая, что украсть Белый аурум им таки удалось, только вот спрятали они его бестолково – в квартире невиновной Миры. Или в этом поступке тоже была какая-то цель? Ведь именно Мире Нильс предлагал вступить в их группу…

А что насчет живой куклы? Зачем она им? Как доказательство могущества граффов? Или Ирвелин все же ошиблась, и Серо не был живым?..

Девушка возобновила чтение, но вскоре опустила фолиант на колени. Сосредоточиться больше не получалось. Полчища мыслей копошились у нее в голове, и ей хотелось немедля с кем-нибудь ими поделиться. Она закрыла книгу и провела ладонью по шершавому корешку. На чтение такого гиганта уйдут месяцы. Неужели Филипп прочитал ее всю? В ином случае называть себя преданным поклонником было бы глупо, так?

Странно, но Август до сих пор не пришел. Они условились, что он зайдет к Ирвелин, как только вернется из лавки Олли. Встретил очередного приятеля и разошелся в беседе?

Решив дождаться Августа и вместе с ним подняться к Филиппу, чтобы поделиться своими мыслями по поводу всей этой истории, Ирвелин скоротала время за приготовлением согревающего обеда – на балконе она здорово окоченела. Но Август не объявился и к вечеру. Идти к Филиппу без него?

Она надела теплый костюм, обулась, вышла в парадную и дошла до двери напротив. Постучала – никто не ответил. Постучала снова – тишина. Дома Августа не было. Ирвелин посмотрела вверх, на узкий проем винтовой лестницы. Филипп уже должен был вернуться. Может, Август у него? Или ей стоит дойти до Миры и позвать ее с собой? Не успела Ирвелин об этом подумать, как ее мозг тут же отклонил идею – общение с Мирой особого удовольствия ей не приносило, да и та упоминала, что целый день пробудет в театре.