– Долго же ты был у кукловода, – заметила Ирвелин, поникнув.
– Я после лавки еще в ресторанчик заходил, проголодался как слон. Дома-то я ем редко. А вы о чем тут судачите?
– Обсуждаем закон королевы Линдаллы, – ответил Филипп, усевшись напротив.
– А. – Август потупился. – А Линдалла у нас кто?
– Дочь Великого Ола.
– Ясно. Здорово ей, наверное, жилось. – Левитант широко улыбнулся и в ожидании переводил взгляд с Филлипа на Ирвелин. – Если еще и про сам закон соблаговолите рассказать, будет совсем замечательно. Я, видите ли, человек практичный…
Филипп невозмутимо повторил суть их беседы.
– Погодите. – Август придвинулся ближе к сидевшим напротив граффам. – Меня, признаться, сложно назвать экспертом в области истории, но разве подобный закон не Великий Ол принял, когда изучил свойства Белого аурума?
– Согласно «Истории Граффеории» Феоктиста Золла – нет, не он, а его дочь. Великий Ол же не ограничивал свободу для граффов, – сказала Ирвелин, и Август присвистнул.
– Получается, Великий Ол полностью развязывал граффам руки? – Левитант распушил прилизанные шапкой волосы и свел брови, отчего стал похож на негодующего льва. – Но если подумать, то в этой реформе есть здравый смысл. Как бы мы жили цивилизованно, будь у материализаторов право создавать реи? Если я в чем-то и разбираюсь, то в том, что ничем не обоснованные деньги до добра не доводят. А штурвалы? Управляли бы другими граффами без зазрения совести. Телепаты сканировали бы нас на каждому шагу. Ужас. Да, я слышал, что Великий Ол был чудаком, этаким сумасшедшим дядькой, который…
– Этот сумасшедший дядька – родоначальник Граффеории, – вставил Филипп.
– Все великие люди немного того, – махнул на друга Август. – Как по мне, ограничения эти толковые и дочка Ола поступила здраво. А что же эти тайные общества, про которые вы сказали, как они выказывали бунт? Устраивали публичные казни на гильотине?
– Август, на то общества и тайные – про них мало что известно наверняка, – сказал Филипп. – На подобные группировки скидывают уйму нераскрытых дел – похищений, мародерств, убийств, – но причастность кого-то конкретного доказать сложно.
– Убийств? – Ирвелин похолодела.
– Конечно. К примеру, за четыре сотни лет так и не раскрыли жуткое дело об убийстве одного из внуков Великого Ола. Бедолагу задушили прямо во сне. По всем признакам мужчина задушил себя своими же руками, так и указали в официальном заключении. А в «Истории» Золла утверждает, что это убийство – дело рук «Девяти пилигримов».
– Получается, Нильс связался с компанией, способной на дела похуже кражи Белого аурума?
– Это пока только мое предположение, Август, – ответила Ирвелин. – Я не знаю, с кем связался Нильс. Я самого Нильса даже не знаю.
– Ну это хоть какая-то зацепка, – сказал Август и, обращаясь к Филиппу, сложил руки в замок: – Итак, каков наш следующий шаг по поиску Нильса?
Какое-то время все молчали. Было очевидно, что их поиски зашли в тупик.
– Еще раз поспрашиваю наших с Нильсом общих знакомых, может, что и выплывет, – предложил Филипп.
Энтузиазм на лицах граффов поутих. По просьбе Августа Ирвелин повторила названия тайных обществ, перечисленные в книге, – вдруг Нильс вскользь упоминал одно из них, – но ни Филипп, ни Август не смогли вспомнить ничего, что могло бы помочь им.
– Нужно будет у Миры спросить, ведь именно с ней Нильс говорил о некой группировке, – добавил Август, и все дружно кивнули. – А у тебя, Ирвелин, вроде завтра первое выступление?
Благодаря своевременному напоминанию левитанта Ирвелин вспомнила о своей работе. Надо же, она ведь успела совершенно о ней забыть! Вся эта поисковая суета будто вытеснила остальные хлопоты, и Ирвелин с усилием начала вспоминать, не забыла ли она что-то еще.
– Оно же вечером, да? – продолжал Август. – Я смогу забежать в «Вилья-Марципана», поддержать тебя. Да и послушать, чего греха таить. Я, знаете ли, ценю высокое искусство.
– Когда мы ходили в филармонию, ты, Август, захрапел во время первого же акта, – вставил Филипп и, поднявшись, похлопал приятеля по плечу.
Ежедневно ближе к вечеру кофейня «Вилья-Марципана» почти полностью пустела, за круглыми столиками можно было встретить лишь пару-тройку граффов. У Тетушки Люсии даже вошло в привычку к шести часам уже начинать приборку и перестать в ожидании прислушиваться к входному колокольчику.
Нынешний вечер пятницы выдался иным. Побеспокоившись заранее (не без любезной подсказки господина Ческоля), Тетушка Люсия еще накануне добавила на доску объявлений, приколоченную за вешалками, краткую пометку: «Вечера живой музыки с пятницы по понедельник». Приглашались все любители клавишных. Сама Тетушка Люсия на большие перемены не рассчитывала, однако многие из ее постоянных гостей с любопытством отнеслись к этому нововведению.
– Неужели вы кого-то допустили до рояля своей матери?
– Люсия, вы пригласили иностранного пианиста?
– А в таверне напротив штурвалы играют на балалайке, не касаясь струн! Вы устроите что-то подобное?
На все вопросы Тетушка Люсия отвечала уклончиво. Она ни в чем не была уверена, особенно в выборе пианиста. Решив не давать постояльцам напрасных ожиданий, хозяйка кофейни лишь намекала на непринужденный домашний формат. В последний раз что-то подобное устраивала ее мать, развлекая полькой утомленных после рабочего дня торговцев. С тех пор прошло много лет, и решение вернуть в «Вилья-Марципана» давно позабытую традицию далось Тетушке Люсии непросто.
Ирвелин сидела за барной стойкой и ждала от Тетушки Люсии сигнала. Отбивая пальцами ритм по лежащему перед ней сборнику нот, она попивала ромашку, чтобы унять подступающее волнение. После часового простоя кофейня начала постепенно наполняться, отчего Ирвелин стало еще нервозней – она-то рассчитывала на несколько занятых столиков, а на деле к условному времени помещение заполнилось аж наполовину. Августа и Миру девушка заметила уже тогда, когда подходила к роялю: ее соседи уселись у окон. Август ей помахал, а Мира скрестила ноги и с недовольством поглядывала на часы. Остальные гости начали подзывать к себе Клима и с вежливым вниманием наблюдали за приготовлениями пианистки.
Остерегаясь прошлого опыта, Тетушка Люсия попросила Клима отодвинуть столики на безопасное от рояля расстояние. Теперь бесконтрольные барьеры госпожи Баулин были не опасны. Ближе к выступлению Клим опустил жалюзи, и в кофейне остался только томный свет от свечей, расставленных на столиках и верхней крышке рояля.
Ирвелин села на пуф, поставила ноты на пюпитр и глазами пробежалась по белоснежным клавишам. «И снова здравствуй. Сегодня я здесь надолго. Заранее прошу прощения за сильное крещендо в середине пятой сонаты». Поставив ноги на педали, Ирвелин занесла руки. Клавиши приняли ее долгожданно и звонко, и спустя много лет гости «Вилья-Марципана» вновь окунулись в объятия певучей музыки.
Первая четверть выступления прошла для Ирвелин как в тумане. Она не замечала ни гостей, ни течения их голосов, ни скрипа старой мебели. Музыка захватила ее, и на долгий миг все вокруг нее перестало существовать. Послушно исполняя волю длинных девичьих пальцев, рояль ласкал слух, сменяя аккорд за аккордом со взыскательной чистотой.
Вернуться в реальность Ирвелин удалось чуть погодя, и в перерыве между пьесами она оглянулась на зал. Посетители кофейни на нее не смотрели (что стало для Ирвелин новостью замечательной), граффы вели неспешные беседы и опорожняли свои позвякивающие чашки. Одна женщина, штурвал, крутила в такт парившей в воздухе ложкой, а за ближайшим к Ирвелин столиком сидела смущенная пара иллюзионистов, которые выбрали этот вечер для первого свидания. В момент, когда Ирвелин скользнула по паре взглядом, молодой графф преподносил своей спутнице дивный иллюзорный букет, а вокруг их столика летали крохотные оранжевые бабочки. Ирвелин была довольна тем, что увидела – никому и дела не было до качества ее игры. Если кто-то и оценивал выступление, так это Тетушка Люсия, которая стояла у мойки и нервно протирала по десятому кругу абсолютно сухие стаканы.
А за спиной пианистки, там, за барной стойкой, в тени от пляшущего света притаился Клим. Молодой графф стоял почти неподвижно и тихо наблюдал за Ирвелин. Как здорово было смотреть на нее и не выдавать себя.
– Седьмой столик, – услышал он требовательный голос, но понадеялся, что обращались не к нему, и продолжил наблюдать за движениями музыкальных рук. Они то поднимались, плавно рассекая воздух, то опускались так же плавно и легко…
– А ну-ка, проснись!
Тетушка Люсия подошла вплотную и грозно посмотрела на официанта поверх круглых очков.
– Седьмой столик, Клим! Иллюзионисты просят повторить бочонок с пуншем. Живо!
Неохотно выбравшись из зачарованного плена, Клим кинулся к аппарату со сладким напитком. Тетушка Люсия лишь покачала головой: сколько раз она угрожала мальчишке увольнением, а он и не думал меняться.
Во время антракта Ирвелин подошла к Августу и Мире. Напротив каждого стояло по бочонку.
– Восторг! – щедро встретил ее левитант. – Я и не предполагал, что ты умеешь играть так быстро! Там же столько клавиш, за всеми и не уследить… Мне понравилось!
Чрезмерная экспрессивность выдавала его, и Ирвелин с сомнением на него покосилась, в то время как Мира услужливо пододвинула для нее стул.
– Между прочим, я действительно слушал, – отвечая на взгляд Ирвелин, сказал Август. – И мне понравилось. А Филиппа ты слушай поменьше. Я даже решил, что отныне буду наведываться сюда чаще.
– Куда уж чаще? – отозвалась Мира, закинув ногу на ногу. – Ты и так здесь околачиваешься день через день.
– Ирвелин, а ты видела, как Тетушка Люсия переживала? – оставив Миру без внимания, спросил Август. – Первую половину выступления она драила стаканы, а вторую половину – бесцельно перекладывала с места на место плюшки.
Бросив взгляд назад, Ирвелин заметила одного только Клима, который, покраснев, отбивался от окруживших его иллюзорных бабочек.