– Неприкосновенности? – переспросила Ирвелин.
Тетушка Люсия посмотрела на Ирвелин исподлобья, отчего ее очки на цепочке чуть съехали.
– Да, госпожа Баулин. Неприкосновенность – главная цель отражателя. Визитная карточка, если хотите. Именно к ней мы будем стремиться, улучшая ваш навык. К неприкосновенности как вашей, так и вашего окружения. Белый аурум неприкосновенен только благодаря работе отражателей.
Здесь Ирвелин предпочла промолчать. Интересно, как бы отреагировала Тетушка Люсия, если бы узнала, что совсем недавно этот самый Белый аурум похитили прямо из-под носа дворцового отражателя?
– Главное усвоили, – продолжала Тетушка. – Теперь приступим к вашим тренировкам. Арбалет пока можно отложить.
Оказывается, Ирвелин до сих пор сжимала его в руках.
Остаток часа девушка отражала броски мячей. Тетушка Люсия медленно прогуливалась по комнате и кидала мячи в Ирвелин со всех углов. Сложнее всего было отражать мячи в слепой зоне, со спины, когда сам момент броска не видно, но даже с этим Ирвелин смогла справиться без особых усилий.
– Что ж, госпожа Баулин, защита простейшая у вас крепкая. Завтра перейдем на приближение человека.
– Тогда, на прослушивании, у меня неплохо получилось отгородиться от Клима, – сказала Ирвелин, изрядно запыхавшись.
– Тогда вы создали барьер неосознанно. Вами руководил инстинкт. Отражатели с рождения подвергаются неосознанным барьерам, что чаще мешает, нежели помогает. Моя же задача – научить вас контролировать свой дар абсолютно. Взять его под уздцы. И завтра мы начнем тренироваться с человеком, – заявила Тетушка Люсия, отказываясь выслушивать любые возражения. – Уже без пяти восемь, пора идти в кофейню. Сегодня у нас крупная поставка масла.
Ирвелин кивнула, подняла с пола свой рюкзак и вместе с Тетушкой направилась к лестнице.
Всю первую половину дня ей предстояло прислуживать в кофейне. Ирвелин оттирала от печи копоть, посыпала выпечку сахарной пудрой, убирала посуду со столиков и подметала запылившиеся углы. Такая работа не доставляла девушке особого удовольствия, но ее положение спасал тот факт, что за неделю работы пианистом она уже успела свыкнуться и со строгостью начальницы, и с большим потоком незнакомых людей, и с сомнительными шутками поварихи, госпожи Лоозы, сути которых Ирвелин не понимала с первого дня знакомства. Опоздавший на смену Клим новую помощницу принял с безразличием, но Ирвелин заметила, как его отрешенное лицо в оправе ярко-рыжих волос то и дело поворачивалось в ее сторону, пока она сортировала салфетки или вытирала пролитый кофе, словно Клим проверял, насколько новая помощница справлялась лучше него.
Благодаря возникшим хлопотам Ирвелин удавалось хотя бы на время работы отвлекаться от личных волнений. Август, Мира и Филипп не переступили порог Робеспьеровской, 15/2 и через полмесяца. Морозный ноябрь успел полноценно вступить в свои права, запорошив Граффеорию снегом, а крошка-листоед, покинувший Робеспьеровскую еще в даты дождевых луж, так и не затормозил у длинного черного фонаря.
На второй неделе ноября Ирвелин вернулась к почетной должности пианиста кофейни «Вилья-Марципана», и тогда ее свободное время кануло в Лету. Рассветные тренировки с Тетушкой Люсией, прислуживание в кофейне и музыкальные вечера штурмом захватили жизнь Ирвелин. Не успела она и глазом моргнуть, как на Робеспьеровской она стала появляться лишь по ночам. И каждый раз, возвращаясь домой, Ирвелин проделывала в парадной один и тот же устоявшийся ритуал. Сперва она останавливалась у квартиры под номером два, с напором жала звонок и ждала. После поднималась выше, стучала в дверь Августа (звонка у левитанта не было) и ждала. Потом еще на два пролета выше, звонила Филиппу, ждала и, когда и там ей никто не открывал, спускалась к себе и ложилась спать.
Больше всего Ирвелин терзало то, что ей не с кем было посоветоваться. Что ей делать? Садиться на поезд и в одиночку ехать до Олоправдэля? Или пойти наперекор всем и обратиться к желтым плащам с сообщением о пропаже людей? Заканчивались ее размышления всегда одинаково: Август, Мира и Филипп – граффы взрослые и способны сами разобраться в ситуации, тем более с учетом того, что для Августа Олоправдэль – дом родной, в котором он, путешественник со стажем, пропасть никак не мог.
Кукловода Олли Плунецки так и не нашли. Судя по подслушанным Ирвелин разговорам в «Вилья-Марципана», большинство граффов придерживались самой удобной версии: господин Плунецки сбежал сам с целью уклониться от накопленных долгов. Вдобавок прошел слух, что кого-то сильно похожего на толстяка Олли недавно заприметили среди расписных домов Клекота. Этот слух окончательно успокоил умы граффов, и с каждым днем о господине Плунецки вспоминали все реже.
В середине ноября, одним особенно морозным вечером, когда во дворце отмечали именины Королевы, Ирвелин возвращалась домой с уже привычными размышлениями о своих соседях. Прошедший день стал примечательным лишь пышным празднеством ее величества да тем, что Тетушка Люсия позволила Ирвелин угощаться ее кофе совершенно бесплатно. Чем была вызвана такая милость – Ирвелин не знала, но возможность экономить две реи в день, не отказывая при этом себе в удовольствии наслаждаться лучшим кофе Граффеории, ее порадовала. Еще чуть-чуть, и она сможет покрыть свой долг перед Тетушкой.
Снежная пурга настигла Ирвелин на углу Банковского переулка. Девушка уткнулась носом в шарф и ускорила шаг. Зима приближалась, и стремительно. Под ногами хрустел снег, скамейки заледенели; впереди, сквозь затуманенную пургу, все отчетливее просматривался узкий дом из красного кирпича. Ирвелин почти бежала. Поравнявшись с черным фонарем, она остановилась и перевела дух. Взгляд по привычке метнулся к окнам второго этажа, и тут Ирвелин ахнула: в ее гостиной горел свет. Там, за узорчатыми занавесками, кто-то неизвестный включил ее горчичный абажур, отчего свет был слегка бледным.
«Вернулись, наконец!»
Ирвелин стремглав кинулась к парадной. Кажется, бронзовому грифону еще не приходилось встречать от младшей Баулин такой прыти.
Парадная, лестница. Как же много ступенек! От спешки Ирвелин чуть не упала, запнувшись о малиновый ковер. Вернув равновесие, она подошла к своей двери и схватилась за ручку.
В прихожей бледный свет превратился в оранжевый отблеск.
– Это я! И, несмотря на ваше возмутительное молчание, я рада, что вы объявились! – крикнула она, развязывая ботинки.
Заметив у круглого стола Филиппа, Ирвелин стянула с себя пальто и прошла в гостиную. В воздухе она уловила странный аромат, похожий на запах сырой земли.
– Что произошло? Почему вас не было так долго?
Филипп повернулся к ней, и Ирвелин оцепенела. Только сейчас она осознала, что ключи от своей квартиры она никому не давала. Ни Августу, ни Мире. Ни Филиппу.
Да. Перед ней стоял вовсе не Филипп.
И прав был Август: вблизи они похожи куда меньше.
Глава 17Эфемер
– Ирвелин Баулин. Дочь того самого Емельяна Баулин.
Голос Нильса, словно простуженный на морозе, был хриплым.
– Того самого? – Ирвелин второпях огляделась, проверяя, нет ли в квартире кого-то еще.
– В моих кругах ваш отец – человек известный, – сказал он.
– В каких таких кругах?
Нильс посмотрел на Ирвелин с прищуром и оставил ее вопрос без ответа. На нем были длинный серый плащ и жесткие сапоги; темная щетина скрывала половину его лица, а всклокоченные пряди черных волос сильно оттеняли белизну лба. Вблизи спутать его с Филиппом не представлялось возможным. Нильс, как и его кузен, был молод, однако в уголках его серых стеклянных глаз просели морщины. И нос его был таким ровным, словно пара-тройка именитых материализаторов трудились над ним, вооружившись линейкой. И его взгляд. Ирвелин наконец поняла, что Филипп имел в виду, упоминая об орлином взгляде Нильса, который тот унаследовал от бабушки.
Девушка помнила, что Нильс являлся эфемером – сделай она хоть шаг назад, он доберется до нее куда быстрее, чем она доберется до выхода.
– Что вы делаете в моей квартире? Как вы вошли сюда? – задала она главный вопрос.
– Для начала я хотел бы представиться…
– Я знаю, кто вы, – перебила она. – Ваше имя – Нильс Кроунроул. Видите ли, в моих кругах вы тоже человек известный.
Эфемер с усмешкой кивнул:
– Вижу, мой кузен рассказывал обо мне.
В душе Ирвелин бурлила схватка между негодованием, возмущением и страхом: тот самый Нильс Кроунроул в ее квартире, стоит на ее паркете!
– Что вы делаете в моей квартире? – повторила она настойчивее.
– Я пришел сюда, чтобы поговорить. С вами.
Он не отводил от Ирвелин стеклянных глаз, отчего она ощутила себя пойманной в клетку.
– Для разговора достаточно взять телефонную трубку и позвонить, а не вламываться в чужую квартиру.
– Тема разговора строго приватная, только с глазу на глаз.
– Тогда можно было постучаться в дверь.
– А я приходил и стучался. Ни дня не пропустил на этой неделе. Но мне никто не открывал.
Его ответ поставил Ирвелин в ступор. Она действительно всю прошедшую неделю безвылазно проработала в кофейне.
– Это не дает вам право вламываться ко мне! – твердо возразила она.
– Я не вламывался, а вошел. Ваш замок цел, как и остальное ваше имущество.
Ирвелин придирчиво осмотрела комнату. Вроде бы все ее вещи лежали там, где она их и оставила. Даже соната, листки которой она утром кинула на круглый стол, не сменила положения.
– По какому такому вопросу вы пришли?
Нильс громко сглотнул. Он занервничал. Видимо, решила Ирвелин, от ее ответа многое зависело.
– Я пришел узнать, где вы спрятали куклу-шута из лавки Олли Плунецки.
Серо? Он пришел узнать, где Серо?
– Разве кукла не у вас? – спросила Ирвелин, не пытаясь скрыть своего изумления. – В октябре вы вламывались к господину Плунецки. Думаю, приходили вы именно за этой куклой.
Нильс как-то неестественно дернулся и, опустив голову, посмотрел на Ирвелин исподлобья: