– Я смотрю, вы обо мне многое знаете, Ирвелин.
– Я знаю достаточно, чтобы относиться к вам с недоверием, – ответила она, храбро принимая орлиный взгляд Нильса. В отличие от Филиппа, чьи глаза смотрели мягко, глаза Нильса смотрели пристально и жестко, словно в этот самый момент бурили во лбу Ирвелин дырку.
– Да, мы приходили, чтобы изъять у торговца оживленную куклу. Но этот болван отказался говорить нам, где она, и нам пришлось применить силу.
Сердце Ирвелин понеслось вскачь. Интуиция ее не подвела. Олли Плунецки оживил свою куклу. Серо был живым. И что бы сейчас ответил на это Август?
– Интересно, а похищение человека вы тоже можете оправдать, как и взламывание чужой квартиры? – выпалила она.
Нильс шумно выдохнул.
– Ирвелин, как только вы скажете, где кукла Олли Плунецки, я тут же уйду.
– А если не скажу, вы меня тоже похитите?
После ее же слов сердце Ирвелин забилось с троекратной силой.
– Я не собираюсь похищать вас, Ирвелин. Более того, причинять вам какой-либо вред я тоже не собираюсь. Мне нужна кукла, и все.
Вежливость, с которой Нильс обращался к ней, стоила граффу больших усилий. Это было видно по пульсирующим венам у него на висках и нетерпеливому, чуть взбешенному взгляду. Контролировать речь у него пока получалось, а вот взгляд и повадки…
– К вашему разочарованию, я понятия не имею, где находится кукла господина Плунецки. У меня ее нет.
Медленно отклонив голову назад, Нильс произнес:
– Я вам не верю, Ирвелин.
Отныне их разговор перешел в иную плоскость. Ирвелин поняла это и мысленно обратилась к своей ипостаси. Создай она сейчас перед собой крепкий отражательный щит – и даже эфемер не смог бы причинить ей зла. Однако, как и в прошлый раз, волнение колом встало где-то поперек горла, мешая Ирвелин сконцентрироваться, и столь желанный щит никак не появлялся. Еще и необходимость продолжать разговор страшно мешала…
– Пожалуйста, право ваше, – ответила Ирвелин. – С чего вы вообще взяли, что кукла у меня?
С минуту он молчал. Ирвелин решила, что он размышлял, стоит ли говорить ей правду. Заговорил он под звон старых часов госпожи Агаты Баулин, которые ожили так неожиданно, что испугали саму Ирвелин.
– По словам Олли Плунецки, вы посещали его лавку, и неоднократно. Вы, как он выразился, буквально пялились на куклу. Из этого мы сделали элементарный вывод: секрет кукловода разгадали не мы одни. Куклы-шута мы не нашли ни в лавке, ни в доме Плунецки, значит, она либо сбежала – что маловероятно, ведь оживленные предметы верны своему создателю, – либо куклу попросту украли. По этой причине я здесь.
Несколько долгих секунд Ирвелин и Нильс молча смотрели друг на друга. «Передо мной отражательный щит, – повторяла про себя Ирвелин. – Передо мной крепкий отражательный щит». Как там говорила Тетушка Люсия? Концентрация отражателя способна впитывать страх как топливо? Что-то пока не входит, Тетушка…
– Вы общаетесь с моим кузеном, – вдруг сказал Нильс, сбив Ирвелин с мысли. – Вы спутали меня с ним тогда, в лавке Плунецки.
– Да, мы общаемся.
– И как у него дела?
– Сходите к нему и сами спросите.
– Мы с ним в ссоре. Но вам это, разумеется, известно.
Знает ли он, что Филипп вместе с Мирой и Августом уехали в Олоправдэль на его поиски? И знает ли, где они сейчас? Спрашивать напрямую было бы величайшей глупостью, и Ирвелин решила выяснить это обходным путем.
– Я знаю также, что вы в ссоре и с Августом Ческолем, и с Мирой Шаас, – заявила она.
При упоминании знакомых имен до сих пор сутулые плечи Нильса выпрямились.
– О, вы и с ними общаетесь. Ясно. – Нильс засунул руки в карманы плаща и принялся вышагивать вдоль окон. – Выходит, мое прежнее место отныне занимаете… вы.
– Ваше прежнее место?
– Мое место в компании. Четверо приятелей – Ческоль, Мира, мой кузен и я. Полгода назад я отвалился, и мое место заняли вы.
Оскорбившись, Ирвелин вздернула подбородок:
– Ничье место я не занимала. Они – мои соседи. Мы живем в одном доме. Все.
Глядя в пол, Нильс улыбнулся:
– И почему же я снова вам не верю? – Ирвелин упрямо промолчала, а Нильс продолжал: – Я вспомнил, откуда мне так знакомо ваше лицо, Ирвелин. Вы были в Мартовском дворце, на приеме в честь Дня Ола. Вы были там вместе с Ческолем, Мирой и моим братом. И я тоже там был.
Девушка затаила дыхание. Неужели сейчас она узнает всю правду о краже Белого аурума?
– На приеме я работал официантом. Наверное, Мира рассказала вам о нашей встрече? – Ирвелин не увидела смысла этого скрывать и кивнула. – Представляю реакцию кузена. Жаль, что меня не было рядом. А Ческоль? О, прошу вас, расскажите, как отреагировал Ческоль на признание Миры о нашей встрече!
Четких картин в памяти Ирвелин не возникло. Она помнила лишь, что в тот момент Август был гораздо спокойнее Филиппа. Да и какая разница, как он отреагировал?
Нильс громко рассмеялся, отчего Ирвелин на шаг отстранилась.
– Ох уж этот Ческоль! Настоящий Аполлон! Точно, Аполлон нашего времени, как вам? Красивый, уверенный в себе… Но, увы, его оболочка совсем не соответствует тому, что спрятано глубоко внутри…
– Ваши отношения с Августом меня не касаются, – перебила она.
– Хм. Уместное замечание. Однако вы, вероятно, удивитесь, узнав, что Мира была отнюдь не первой, с кем я разговаривал во дворце в тот вечер. – Ирвелин не шевельнулась, а Нильс с усмешкой продолжил: – Первым, кто ко мне подошел в тот вечер, был Ческоль. Он заметил меня, когда я обслуживал тех снобов у оранжереи. Недалеко от мраморной лестницы.
Как же Ирвелин захотелось уличить Нильса во лжи! И каково было ее разочарование, когда перед ее глазами мелькнули воспоминания, которые давали словам Нильса шанс оказаться правдой. Когда они, четверо граффов, только-только поднялись в галерею дворца, Ирвелин потеряла Августа из виду. Левитант куда-то отошел, не предупредив их.
– О чем именно мы с ним говорили, пока не столь важно, – продолжал Нильс. – Важен лишь факт разговора, о котором Ческоль не счел нужным поведать своим друзьям. Уверен, когда Мира признавалась о встрече со мной, Ческоль прикинулся дурачком.
Ложная учтивость Нильса вмиг сменилась высокомерием, таким отталкивающим, что Ирвелин вновь попятилась. Для чего Августу понадобилось беседовать с Нильсом – было его личным делом. Однако… почему она чувствует обиду?
Заметив на лице Ирвелин замешательство, Нильс победоносно кивнул.
– Итак, пушистую репутацию Ческоля я немного очернил. День однозначно прожит не зря.
– В тот вечер вы украли Белый аурум!
Слова слетели с губ Ирвелин прежде, чем она успела их обдумать. Ей вдруг нестерпимо захотелось скинуть с Нильса это отвратное самодовольство.
– Вы, Ирвелин, считаете это преступлением? – только и ответил он, склонив голову набок. Он будто и не удивился столь серьезному обвинению.
– Да, считаю, – заявила Ирвелин.
– Неужели? Вы и своего отца считаете преступником?
– Мой отец хотел заполучить Белый аурум из мирных побуждений.
– Ну да, ну да.
От возмущения в жилах Ирвелин закипела кровь. Она твердым шагом прошла в середину гостиной – в свою гостиную, в свой дом, куда этот взломщик посмел пройти без ее ведома, – и ровным голосом произнесла:
– Вы украли Белый аурум и оставили его в квартире Миры. Для чего вам понадобилось подставлять Миру – не имею понятия, но вы ее, без сомнения, подставили. Однако план ваш оказался с прорехой. По счастливой случайности желтые плащи первыми приехали на Робеспьеровскую, и причиной тому была отнюдь не Мира. Вы не учли, что в Граффеорию вернулась дочь того самого Емельяна Баулин, и она тоже, как и Мира, живет в доме номер 15/2; она тоже была на приеме в Мартовском дворце, и именно к ней пришли желтые плащи в тот день с обыском. Ничего у нее не обнаружив, они ушли. Впоследствии Мира сама обратилась в королевскую полицию и сообщила о найденном у себя Белом ауруме. Но несмотря на это, все подозрения все равно остались на мне – ведь именно меня в то утро встретил детектив, когда мы обнаружили у Миры в квартире Белый аурум. Выходит, подставили вы меня, а не Миру; уверена, в участке о Мире вспоминают редко. Да и зачем о ней вспоминать, когда среди подозреваемых числится фамилия Баулин? Какие здесь могут быть сомнения, когда родной отец подозреваемой десятилетие назад уже грабил дворец? – Выдохнув, Ирвелин гордо посмотрела на Нильса. – Сама того не ведая, я нарушила ваши планы. И чрезвычайно этому рада.
До сих пор Нильс размеренно шагал вдоль окон, но после откровенной речи Ирвелин он, с беспокойством посмотрев в сторону старого пианино, остановился.
– Некоторые из наших планов вы действительно нарушили, Ирвелин. Но не стоит тешить себя надеждами. Бразды правления в этой игре все еще у нас.
– Ах да, «Девять пилигримов». Ведь от их лица вы говорите сейчас, не так ли?
Почесав затылок, Нильс рассмеялся, однако смех его был скорее лихорадочным.
– Знаете, Ирвелин, вы истинная дочь своего отца.
Эта фраза польстила бы Ирвелин, если бы не насмешливый тон, которым графф произнес ее.
– Что вы имеете в виду? – спросила она холодно.
– Пять минут назад вы обвинили меня в краже Белого аурума. Отрицать я этого не буду, как и подтверждать – знаете ли, не в моих правилах оправдываться. Представим, что мне таки это удалось. А потом вспомним, что с момента основания Граффеории кража Белого аурума считалась невозможной. Год за годом белый камень являлся неприкасаемым. И только несколько лет назад кое-кто из граффов смог обойти оборону камня. О, да они осквернили саму суть дара отражателей! Могу себе представить, как взбешен был наш король. Зачинщиков поймали и наказали самым жестоким для граффа образом – навсегда выгнали из королевства. Только наши благочестивые чиновники допустили просчет. От граффов-воров Граффеорию они избавили, а вот от тайны, с помощью которой эти граффы смогли присвоить великий камень, – нет. А неукротимые тайны, Ирвелин, имеют свойство всплывать наружу. – Он снова посмотрел на пианино, на абажур рядом с ним и размеренно продолжил: – И вот, через тринадцать лет все повторяется. Случайность? Или новые грабители воспользовались все той же тайной? Если так, то кто же посмел этой тайной с ними поделиться?