– Да, я знаю. Простите. – Ирвелин устало выдохнула. – У меня сложный период. Я справлюсь.
– Сложный период, говорите? Вам дать выходной? Решено, даю вам два выходных.
Ирвелин даже возразить не успела, как Тетушка всучила ей рюкзак и сопроводила до подножия лестницы.
– Отдыхайте. Через два дня жду. И не смейте думать, что я делаю это из жалости. Я делаю это для благополучия своих посетителей, – протрубила она и захлопнула перед лицом Ирвелин дверь.
Оба своих выходных Ирвелин провела дома. Она закрылась на все замки и забаррикадировала вход маминой консолью. От наваждения и страха отражатель даже за пианино не садилась, полагая, что звуки клавиш могут перекрыть звуки нового вторжения. Ирвелин не знала, каким образом Нильс и его дружок-штурвал смогли открыть ее замок, ведь по всем граффеорским законам штурвалы не могли двигать то, чего не видит их глаз. Дружок Нильса не мог подействовать на механизм внутри замка с помощью навыка. Ирвелин понимала это, но также она понимала, что эти граффы смогли решить проблему – где-то отыскали дубликат ее ключей или научились пользоваться шпилькой, неважно, – поэтому она впервые соорудила монолитный блок: высокую невидимую стену, которая могла наглухо перегородить вход. Блок ее выдался откровенно слабым: прозрачная субстанция где-то проседала, где-то, как дыры в паласе, мелькали проплешины. Но стоит помнить, что до занятий с Тетушкой Люсией Ирвелин и этого не умела. Пусть ее отражательный барьер вышел слабым, зато с ним она чувствовала себя безопаснее.
Август, Филипп и Мира все не объявлялись. Кто был повинен в их отсутствии: девять пилигримов, Дельфижиния Мауриж, или граффы отсутствуют по собственной воле? Здоровы ли они? Живы ли? От прокручивания одних и тех же вопросов Ирвелин устала. Ей был жизненно необходим разумный совет. Но чей?
Вариантов было немного. К тому же, помимо дум на тему исчезновения соседей, из головы Ирвелин не выходила еще одна вещь, и утром второго выходного она заставила себя поднять телефонную трубку и набрать хорошо известный ей номер.
– Ирвелин, дорогая! Как давно ты не звонила!
– Привет, мам.
Отчаяние заставило девушку поговорить с единственным человеком, который был способен дать ответы, – с ее отцом.
– У тебя все хорошо? Как работа в той забегаловке… как там… в Марципане?
– В «Вилья-Марципана», мам. Все отлично. Начала ходить на занятия для отражателей.
– Чудесно! Есть успехи?
– Научилась делать монолитные блоки. Это такие блоки, при…
– Знаю, можешь не пояснять. Я пока еще многое помню о жизни в Граффеории.
Голос мамы напомнил Ирвелин кое о чем. Несмотря на ее переезд, она все еще была не одна.
– Мам, а папа дома? Я хотела бы поговорить с ним.
– Отец-то? Дома. Точнее, он в мастерской, целыми сутками там что-то ремонтирует. Поршни какие-то. Сейчас его позову.
Ирвелин приложила трубку ближе к уху, словно в гостиной ее мог кто-то подслушивать.
– Ирв, это ты?
Низкий голос Емельяна Баулин, такой выразительный и родной, растворил в душе Ирвелин последние льдинки.
– Да, папа, это я. Привет!
– Ну и как поживает моя путеводная звезда?
– Вовсю сияет. – Ирвелин заулыбалась. – Но без приключений не обходится.
– В ином случае я бы расстроился.
– Эти самые приключения я и хотела обсудить…
– Слушаю, – с готовностью откликнулся Емельян.
– Только прошу, ни слова маме. Она сразу примчится и заберет меня из Граффеории.
– По рукам, – сказал он, и Ирвелин услышала звуки шагов, а после – скрип затворяемой двери. – Вышел из комнаты, а то у твоей матери уши длиннее ног. Я весь внимание, Ирв.
– Мне нужен твой совет. – Она заерзала на табурете, пребывая в сомнении. – Дело в том, что здесь, в Граффеории, я познакомилась со своими соседями. С тремя. Их зовут Август, Мира и Филипп. Филиппа ты можешь помнить, его фамилия Кроунроул.
– Помню его.
– И мои соседи, возможно, сейчас в беде, пап. – Емельян предпочел не реагировать, и Ирвелин поторопилась продолжить: – Они уехали. В столице их нет уже намного дольше, чем полагается. И я стою на перепутье, не могу решить, как мне поступить: отправиться искать их самолично или обратиться за помощью к желтым плащам. Или успокоиться и выжидать? – Ирвелин перекинула трубку к другому уху, поскольку первое ухо уже успело покраснеть от нажима. – Но перед тем как ты, пап, что-нибудь посоветуешь, ты должен знать еще кое-что. Если я решу обратиться к желтым плащам, мои соседи не скажут мне спасибо. Есть нюанс, который в королевской полиции знать не должны, и, если я обращусь к ним, этот нюанс может всплыть…
Ирвелин остановилась и ослабила нажим на трубку.
Емельян ответил чуть погодя. Сначала он поразмышлял, звучно при этом причмокивая, потом пошагал, громко ступая на пятки ботинок, и наконец заговорил:
– И как долго эти граффы отсутствуют?
– Почти месяц.
– Все это время ты ничего о них не слышала?
– Ничего, – подтвердила Ирвелин.
– И они совершенно точно не могли уехать в какой-нибудь Штоссел, чтобы отдохнуть или, допустим, спрятаться?
– Совершенно точно.
– Знаешь, Ирв, твоя история напомнила мне историю из моего детства. Думаю, она будет довольно поучительной и придется как никогда кстати.
Ирвелин другого и не ждала. Емельян Баулин умел давать советы исключительно сквозь призму собственных историй.
– Когда мне было четырнадцать, у меня был друг по имени Макс. Мальчишка-сорвиголова, так его называли в школе. Он был левитантом и постоянно нарушал все правила. Однажды в одну из своих авантюр он привлек и меня – а ты знаешь, Ирв, меня ведь тоже сложно назвать блюстителем порядка – и наперекор всем запретам мы отправились в Полилу-Лава.
Ирвелин знала об этом месте. Город-на-деревьях, или, как его обычно называли в Граффеории, город Левитантов.
– Детям ездить туда без сопровождения взрослых строго-настрого запрещено, только моего друга Макса сей момент лишь подзадоривал. Мы имели: двоих неугомонных мальчишек и большой лес, где всюду ходили мрачные тени от сотни хижин, сколоченных на деревьях. Макс, как единственный левитант среди нас двоих, полетел наверх в деревню разведывать обстановку. По его замыслу, он должен был договориться с кем-то из левитантов помочь нам – поднять меня, материализатора, наверх. Макс улетел, а я остался ждать на земле. Долгие часы вокруг меня были только толстые стволы бука и высокая трава. Час ждал, два – Макс не возвращался. Спустя четыре часа ожидания я начал кликать его – вдруг, думаю, кто-нибудь из левитантов услышит и спустится. Толку от моего крика оказалось мало. Ветер глушил мой зов, унося его на юг, да и хижины левитантов стояли высоко от земли. После получасового крика я выдохся, сел на траву и продолжил ждать, а когда стало темнеть и тени от хижин стали мрачнее, ветер усилился, я, перепугавшись, побежал обратно в столицу. Поступок не самый смелый, но для мальчишки двенадцати лет, надеюсь, оправданный. «Что же мне теперь делать?» – думал я. Мой друг где-то там, среди чужих людей, на высоте с Дюры. Да, Макс был отчаянным, храбрым – намного храбрее меня – и имел талант филигранно обращать любую ситуацию в свою пользу. Не единожды за годы нашей дружбы он исчезал, а после – возвращался, целым и невредимым. Расскажи я родителям Макса или своим о нашем походе, мой поступок бы тут же обрел статус предательства. Для подростков признание родителям в таком серьезном неповиновении сравнимо со смертью. Юношеские предрассудки, конечно.
– И что же ты предпринял?
Емельян громко хмыкнул.
– Пошел к родителям Макса и все им рассказал. Я понимал, Макс не одобрит моего поступка и наша дружба может закончиться, но гораздо важнее для меня было убедиться, что с ним все хорошо. – После короткой паузы Емельян продолжил: – А знаешь, куда он в итоге пропал?
– Куда?
– Родители Макса, оба кукловоды, вызвали спасательную службу левитантов. В тот же вечер они отыскали Макса. Будучи левитантом с двенадцатым уровнем ипостаси, на подлете к хижинам Макс застрял в ветвях одного кедра. Он никак не мог выбраться и долгое время провисел вниз головой. Получается, своим решением я его спас.
– А ваша дружба?
– Максу тогда крепко от родителей досталось. Дулся он на меня около года. С течением времени наше общение возобновилось, но, увы, меня в свои приключения Макс больше не брал.
Ирвелин устремила взгляд в окно, снаружи снова пошел снег.
– Главная ноша друзей – доверие, – добавил Емельян. – В недобрый час они доверяют свою жизнь тебе, а ты свою – им.
– Я поняла твой совет, пап.
– Уверен, ты примешь правильное решение, Ирв.
И она действительно его приняла.
Теперь ей предстояло перейти к следующей теме. Отодвинув табурет, Ирвелин села на пол, скрестила ноги и взялась за телефон обеими руками, да покрепче, словно ожидая, что после ее вопроса отец захочет положить трубку.
– Пап, у меня есть к тебе еще один вопрос. И, боюсь, он тебе понравится куда меньше предыдущего.
– Слушаю тебя, – как и всегда, без предисловий откликнулся Емельян.
Лишь однажды отец разговаривал с Ирвелин о похищении Белого аурума тринадцать лет назад. Тогда он объявил ей, что никакой он не преступник и что единственной целью его деяния служило желание глубже изучить Белый аурум, проникнуть в его незыблемые тайны и оставить полезный вклад в науку Граффеории. Он не собирался красть Белый аурум, он намеревался взять камень на время, изучить, а после – вернуть его в Мартовский дворец в кристальной сохранности.
С тех пор отец и дочь больше не возвращались к разговору о Белом ауруме. И сейчас Ирвелин предстояло вскрыть с трудом зажившую рану. И зажила ли она?
Мысленно извинившись перед отцом, Ирвелин произнесла:
– Пап, скажи, делился ли ты с кем-нибудь методом, с помощью которого ты смог… взять Белый аурум из стеклянного куба?
Мгновенного ответа она не получила. Минуту Емельян лишь шумно дышал в трубку, чем сильно взволновал Ирвелин. Как оказалось, волновалась она зря.