– Гипотеза не моя, а Филиппа.
Ирвелин хотелось поскорее идти переодеваться, только вот госпожа Мауриж никуда идти не собиралась. Она выпрямилась, ее точеная спина и длинная шея шли вровень с балясиной лестницы. По уверениям Августа, Дельфижиния Мауриж не представляла угрозы, она была всего-навсего телепатом, который выбрал путь абсолютного уединения. Но Ирвелин решила не расслабляться.
– У вас неплохо получается наблюдать, – произнесла женщина-телепат, собирая шали на локтях. – Впитывать окружающую вас материю, слышать и ощущать. Истинный дар.
– Я отражатель, – кинула Ирвелин, что получилось весьма грубо.
Хозяйка особняка снизошла до улыбки:
– Ипостась – вторична. Наш истинный дар лежит куда глубже, его корни прорастают от начала нашего рода. От предков нам достались не только цвет кожи и форма носа, госпожа Баулин, но и что-то наиболее ценное. Невидимое глазу сокровище, которое живет внутри нас и приумножается в наших детях. Важно помнить о нашем даре и не пренебрегать им.
Ирвелин захлопала пустыми глазами. Голова ее кипела, сердце учащенно билось в преддверии опасного пути. Ей сейчас не до заумных речей. Откуда Ирвелин было знать, что совсем скоро она вспомнит эти нравоучения и воспользуется их смыслом.
– Держите, это ваше. – Госпожа Мауриж протянула ей сверток, и Ирвелин с радостью узнала в нем утерянные перчатки. – Желаю вам удачи в поиске Белого аурума.
Телепат слегка поклонилась и зашуршала шалями по ступенькам.
Когда Ирвелин вернулась к остальным, облаченная в грубые сапоги и широкую куртку, ее уже ждали. О встрече с телепатом она решила умолчать, да и не знала она, что именно рассказывать – ведь она ничего толком и не поняла.
Сгорбившись под тяжестью рюкзаков, пятеро граффов вышли в постепенно угасающий день. Предстояло им пройти через лес и добраться до парковки отеля, у которого, как и в прошлый раз, была припаркована машина Миры.
– Ирвелин, накинь капюшон, – проходя мимо нее, попросил Филипп.
– Здесь же глушь, вряд ли эфемеры сюда пойдут.
– Если тебя обнаружат, весь наш план рухнет, а надеть капюшон несложно.
Хотя Филипп уже отвернулся и пошел спереди, Ирвелин ощутила стыд. Лидерские качества Филиппа были очевидны, но его приказной тон, пусть и достаточно любезный, порой приводил Ирвелин в неловкое замешательство.
Она накинула капюшон и пошла следом.
Когда путники дошли до города, то с первых минут им стало ясно, что весть о похищении Белого аурума долетела и до юга. Круглая площадь была забита возбужденными граффами. Памятник Великому Олу уже не огораживали, повозки стояли у таверн брошенными. Южане сгруппировались и в свойственной им горячей манере обсуждали новость – с криками и рукоплесканиями. Левитанты перелетали от одной группы к другой, то и дело сбиваясь в воздухе в кучи. Иллюзионисты каждый на свой лад создавали неумелые иллюзии Белого аурума, а остальные граффы громко охали при виде сокровища, пусть и весьма отличающегося от оригинала. Блеклые иллюзии застывали в воздухе, крутились как мясо на вертеле и вскоре испарялись.
Весь этот переполох граффы видели издалека. Филипп шел впереди, и когда до них донесся гул с площади, он свернул в тихий проулок. По дороге им встречались и одинокие пешеходы, и пары, и семьи; внимания на путников из столицы никто не обращал. Несколько раз Паам Юнг, шедший позади Ирвелин, здоровался с кем-то, и каждый раз включался один и тот же диалог:
– Слышал весть из столицы?
– Слышал, – отвечал Паам.
– Страх-то какой!
– Точно.
Паам оставил их на полпути и углубился в толпы южан.
Город на Зыбучих землях, как вчера Граффеория, пришел в движение, как механизм, в который только что вставили батарейки. Но если в Граффеории движение было тягучим, то здесь оно отличалось резвостью; Ирвелин еле успевала отскакивать от очередного стремительного граффа, далеко не всегда являющегося эфемером. Спрятаться на заднем сиденье листоеда оказалось для Ирвелин избавлением еще и потому, что неудобные грубые сапоги были настолько неудобными и грубыми, что за время похода они успели стереть ступни Ирвелин в кровь, и как только она села, то сразу же скинула сапоги с ног и с облегчением выдохнула.
– Расположились? – спросил Август, заглядывая в салон через боковое окно. – Отлично. Мчим через городские ворота. Я впереди.
Весь путь до столицы Августу предстояло проделать в полете. Его задача – патрулировать дорогу, по которой должен был проехать листоед, и оберегать автомобиль от плащей-эфемеров.
Мира сняла рычаг с нейтральной передачи, и крошка-листоед тронулся. Городские ворота они миновали без помех – на дорогах не было ни машин, ни велосипедистов. Август, замотав лицо тремя шарфами, махнул им с высоты в последний раз и полетел вперед, в самую пучину ноябрьских вьюг. Ирвелин с грустью проводила ускользающую впереди точку. «Как ему, должно быть, сейчас холодно».
– Август может летать в любую погоду, – словно прочитав ее мысли, уведомил их Филипп. Ему никто не ответил. Атмосфера в листоеде стояла напряженная, и граффы ехали под гулкие звуки двигателя. Их молчание продлилось до самых ветряных мельниц, пока на их пути не возникло первое испытание.
Темная дорога петляла, листоед постоянно скользил, скатываясь на обочину. Мира боролась с передачами, как с непослушным ребенком, который, вопреки всем наставлениям, бежал не туда. День клонился к вечеру, солнце приближалось к горизонту, и от этого дорога становилась еще более скользкой. Ирвелин стала подозревать, что ехали они без шипов на колесах, и крепче ухватилась за спинку переднего сиденья. Едва длительность их поездки перевалила за три часа, как листоед заглох.
Мира и Филипп вышли на пустынную дорогу и открыли капот. Оттуда валил пар, и даже Ирвелин, ничего не смыслящей в автомобилях, стало ясно, что этот пар – последнее издыхание бедного листоеда.
Солнце окончательно село. Поскольку Ирвелин поручили оставаться в машине, она приоткрыла окно и осмотрелась. Слева, щеголяя своими просторами, пролегало поле, справа – небольшая еловая роща. Мимо них проезжали редкие машины. Неужели им придется останавливать попутку?
Салон уже начинал остывать, и Ирвелин плотнее укуталась в чужую куртку. Она посмотрела на темнеющее небо. Вдали, улыбаясь несчастным путникам, светила луна. А вот звезды решили сегодня не появляться, и Ирвелин их не винила: она тоже предпочла бы как они – спрятаться. Переводя взгляд на уходящую во тьму полосу, она разглядела едва уловимое движение – там, впереди, в сгустках черного неба. Там блеснуло пятно. Потом еще раз, и еще. Пятно двигалось. Звезда или птица?
Никто, кроме Ирвелин, пятна не видел: стоявшие у капота Мира и Филипп были к нему спиной. Отражатель, напрягаясь с каждой секундой все сильней, не спускала с него глаз. К несчастью, пятно приближалось, и скоро Ирвелин поняла, что это отнюдь не птица.
Она опустила стекло до основания и закричала:
– Смотрите! Вверху, за вами! Кто-то приближается!
Двое граффов мигом обернулись. Мира выронила фонарик, а Филипп что-то скомандовал, но от шока Ирвелин не разобрала слов. Ирвелин хотела выйти из машины, но внезапно возникший рядом с ее дверью Филипп жестом запретил ей. Пятно становилось больше, отчетливее стал просматриваться силуэт… Сомнений не оставалось: к ним летел человек, но вечерняя дымка мешала определить цвет его одежды.
Испуг обернулся облегчением, когда Ирвелин смогла разглядеть замотанного яркими шарфами Августа. Однако облегчение быстро сошло на нет. На прежде беззаботном лице Августа читалась явная обеспокоенность. Когда левитант приземлился, Филипп и Мира обступили его. Ирвелин слушала изнутри.
– Двое плащей! Эфемеров! На этой дороге, в километрах пяти, не больше… – Голос Августа хрипел, а сам он не мог отдышаться. – Почему вы стоите? Нужно срочно разворачиваться, поедете через горный серпантин, по плану Б…
Двери листоеда распахнулись. Мира плюхнулась на сиденье и дрожащими руками схватилась за ключ зажигания. Ко всеобщему ужасу, машина не поддавалась.
– Давай снова!
Август стоял снаружи и неотрывно смотрел вдаль.
– Мира, поторопись!
– Не заводится!
Штурвал с силой надавила на ключ. Листоед затрясся, зарычал, как встревоженный зверь, и снова умолк.
– Зараза!
Август открыл дверь и протиснулся к коробке передач, Филипп вызвался сесть за руль. Ирвелин сидела, боясь пошевелиться. Один страх сменялся другим.
Машина не заводилась. Они не смогут развернуться. Скоро здесь будут желтые плащи и, на свое счастье, обнаружат цель своих поисков. Даже странно, что на Ирвелин была надета поношенная куртка, а не подарочная обертка.
Отражатель закрутила головой в поисках хоть какого-то спасения. Пустынная дорога, огромное поле, километры открытого пространства… Потом она повернулась направо.
– Я скроюсь в роще! – крикнула Ирвелин, но ее крик потонул в зычном шуме из голосов и рычания листоеда. – Я скроюсь в роще! – громче повторила она и начала выходить из машины.
– Ты куда? – спросил Август, встретив ее снаружи.
Когда Ирвелин в третий раз повторила свое намерение, все отвлеклись от страданий листоеда и вышли на обочину.
– Пока эфемеры будут здесь, я буду прятаться среди елей. Может, нам повезет, и меня не обнаружат.
Филипп подошел к ним вплотную и обратился к левитанту:
– Август, плащи заметили тебя?
– Не могу сказать наверняка. Возможно, заметили.
Несколько долгих секунд Филипп задумчиво глядел в пустоту между Августом и Мирой. В отличие от них у него получилось вернуть самообладание: взгляд был сосредоточенным, а дыхание ровным.
– Я пойду с Ирвелин, – наконец объявил Филипп. – А ты, Август, оставайся здесь, с Мирой. Скажите желтым плащам, что машина заглохла, не заводится, и что вы будете рады помощи. Мира! – Он развернулся. – Замети наши с Ирвелин следы, как штурвал. Сугробы здесь неглубокие, но следы все равно будут видны.
Потом он схватил свои вещи из машины, проверил наличие рюкзака за спиной у Ирвелин и, кивнув ей, первым сбежал с обочины. Ирвелин понеслась за ним. Миновав облезлые кусты, они нырнули в кроны черных елей, пробежали между ветвями и пригнулись за особенно толстым стволом. Когда они обернулись, Мира уже занималась последней парой следов. Взмах – и кучка рыхлого снега укрыла ближайшие к ним прогалины. Закончив, она вернулась за руль и продолжила попытки завести машину.