Какое-то время Ирвелин и Филипп видели только Августа, ходившего вокруг листоеда взад и вперед. Ирвелин поежилась. Она начинала замерзать. Хорошо бы, если плащи-эфемеры так и не появятся, а листоед заведется, тогда они смогут вернуться в нагретый салон. Но, как и двигатель листоеда, надежды ее подвели: на дороге появились две скользящие тени. Два бесплотных облака, воплощения чистой, нацеленной скорости. Спутать было невозможно – это эфемеры.
Тени все ближе подплывали к машине Миры. Когда эфемеры остановились, Ирвелин увидела двоих мужчин в развевающихся на ветру желтых плащах. Тотчас же позабыв о холоде, она нагнулась еще ниже.
У листоеда занялся разговор, слышать который они не могли. Один из плащей говорил с Августом, второй обходил автомобиль и заглядывал в окна салона.
– Ирвелин, – услышала она шепот Филиппа, – твоя идея насчет рощи была хорошей. Но есть большая вероятность, что после проверки машины плащи отправятся именно сюда.
Биение ее сердца участилось. Она смотрела в две сверкающие точки – глаза Филиппа – и старалась впитать в себя их нерушимое спокойствие.
– Побежим дальше? – предложила она так же, шепотом.
– Бесполезно. Ели кончаются в десятке метров, а за ними – открытое поле. Нам некуда бежать.
– Что же нам делать?
Филипп слегка улыбнулся:
– Поэтому я и вызвался бежать вместе с тобой. Я же вроде как иллюзионист.
Вот и последствие долгого отсутствия Ирвелин в Граффеории. Порой она совершенно забывала об ипостасях.
– Иллюзию пустоты я, разумеется, сделать не в силах, но думаю, у меня получится создать вокруг нас холм наподобие этих. – Он указал на точечные возвышения позади них, земля на которых была укрыта тонким слоем снега. – Если я прав и плащи пойдут сюда, вместо нас они увидят холм. Они пройдут мимо, Ирвелин. Правда, хочу заранее предупредить…
– Филипп, плащи идут сюда!
К их большому сожалению, Филипп оказался прав. Каким-то чудесным образом первому плащу удалось совладать с упрямым листоедом, он завел его, и пока Филипп озвучивал Ирвелин свой план, Август скрылся в машине, а двое эфемеров уже сходили с обочины и глядели прямо на их укрытие.
– Медленно отходим дальше, – чуть слышно скомандовал Филипп, и они на корточках поползли назад. От напряжения Ирвелин забывала дышать. – Стоп!
Ирвелин замерла, неудобно загнув локоть. Рыхлый снег залез под рукава, но это сейчас беспокоило Ирвелин меньше всего.
– Теперь ложимся.
Лечь им предстояло прямо на снег. Ни секунды не мешкая, Ирвелин легла на живот. Смотреть вперед, туда, откуда приближались плащи, Ирвелин боялась; ее широко распахнутые глаза застыли на левом плече Филиппа. Иллюзионист лежал совсем рядом, глаза его были закрыты. Какое-то время он не шевелился, Ирвелин даже усомнилась, дышал ли он. Первыми у Филиппа ожили руки; ладонями вверх они вытянулись вперед и в таком положении замерли. Потом открылись глаза. Мгновение – и Ирвелин ощутила, как вокруг них постепенно образовывался купол. Сначала его очертания были еле заметными, почти прозрачными, но с каждым новым вздохом Филиппа купол все сильнее уплотнялся, превращая для своих узников сумерки в ночь. Не прошло и минуты, как тела двух граффов накрыло цельной, завораживающей иллюзией.
– Постарайся не шевелиться, – предупредил Филипп.
Ощущения были испытывающими. Клаустрофобией Ирвелин не страдала, однако лежание на холодной земле под темным навесом наводило на мысли весьма жуткого характера.
– Они подходят, – сообщил Филипп, но девушка и без подсказки это поняла. Неподалеку раздался треск, глухие голоса заполонили рощу.
– Говорю тебе, я видел движение у той ели. Здесь кто-то есть.
– Быть может, это лисица? За тем полем Лисий Ручей.
– Не знаю. Проверим.
Чавканье снега. Чавк, чавк. Ирвелин любила этот звук, предвестник зимы и новогодних ярмарок. Сейчас же он предвещал неминуемое приближение желтых плащей, и Ирвелин хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать его.
Само по себе чавканье беды не сулило – Ирвелин и Филипп были невидимы для окружающих, – а вот последующие звуки испугали Ирвелин по-настоящему. Судя по ним, плащи колотили тростью по всем деревьям и пням, мимо которых они проходили.
– Смотри, здесь и холмы есть. И срубленные стволы. Так. На отсутствие иллюзий проверяем все до единого.
Иллюзии – бесплотны. Они как густой живописный дым. Стоит дотронуться до иллюзии, и ты почувствуешь лишь слабый холодок, а рука беспрепятственно пройдет насквозь. Дотронься плащ-эфемер до иллюзорного холма, и их обман тут же раскроется.
Внезапно Ирвелин почувствовала чье-то прикосновение и вздрогнула, но, к ее облегчению, это был всего-навсего Филипп.
– Ирлин, аер, – еле слышно сказал он.
– Что?
Она приподняла голову. Глаза начали привыкать к темноте, и Ирвелин смогла разглядеть очертания его белого лица.
– Аер!
Какой еще аер?!
– Барьер, Ирвелин!
И она поняла, чего хотел Филипп. Судя по шороху, эфемеры шли прямо на их укрытие. А если они дойдут и пнут по нему…
Бесплотны – иллюзии. Но не барьеры отражателей.
Действовать следовало быстро, и Ирвелин обошлась без размышлений. Она вытянула руки ладонями вверх и заставила себя посмотреть вперед. Иллюзия Филиппа совсем немного, но просвечивала, подобно мотку плотного шифона. Две пары черных ботинок были уже у той самой ели, за которой они с Филиппом укрывались вначале. Времени на подготовку не было, поднять для удобства руки она себе позволить не могла…
– В Лисий Ручей тоже стоит наведаться. Тот маршрут поезда проходит через эту деревушку, – раздался голос первого плаща, на сей раз куда отчетливее.
Напарник ему что-то ответил, но Ирвелин уже не слушала их. Она прикрыла веки и направила всю силу своего сознания вперед, на возведение твердыни поверх их иллюзорного холма. «Чем крепче желание, тем крепче отражательная материя» – вспомнила она наставления Тетушки Люсии. В облако мыслей проникли воспоминания о ее неудаче в лавке кукловода Олли, но Ирвелин, не дав им шанса, тут же отбросила наваждение подальше. «Нет ничего крепче моего желания. Нет ничего крепче моего желания».
Стук. Ирвелин ощутила отрывистое давление и распахнула глаза. Черный ботинок врезался в нечто невидимое прямо перед кончиками ее пальцев. Второй стук. Второй ботинок пнул рядом.
– Эй, Круаз! Этот холм какой-то большой, по сравнению с другими-то.
Эфемер начал пинать их иллюзорный холм со всех сторон. Ирвелин ощущала давление с каждым стуком, словно она пыталась удержать стену из дюжины кубиков, стоящих друг на друге, и каждый новый стук заставлял кубики трястись, норовя вытолкнуть хотя бы один и разрушить всю стену. От напряжения Ирвелин с силой сомкнула губы, до боли придавив их зубами. На Филиппа она не оборачивалась, но знала, что он, как и она, не может отвести взгляд от черных ботинок.
Отдаленный звук колес на миг отвлек Ирвелин. Перепутать было невозможно: звук принадлежал отъезжающему листоеду.
– Слышишь, Круаз, те граффы уехали.
– Слышу, но делать выводы рано. Идем дальше.
Наконец перестав пинать их холм, эфемер обошел его и принялся за соседний. Ирвелин обрадовалась, но ослаблять свой барьер побоялась. И только дождавшись, когда оба плаща отойдут подальше, где чавканье снега уже не тревожило их слух, она ослабила хватку. Каждая клеточка ее тела трепыхала. Несмотря на холод, ее ладони вспотели.
Ирвелин аккуратно повернулась к Филиппу. Иллюзионист изогнулся как змей, чтобы видеть отдаляющихся желтых плащей. Так, в молчании и в снегу, они пролежали не меньше четверти часа, прежде чем Филипп объявил:
– Ушли.
Он убрал иллюзию, смахнул ее рукой, как навязчивый дым. Темное полотно исчезло, и лунный свет вновь накрыл их лица.
– Ты молодец, Ирвелин, – сказал Филипп, улыбнувшись ей.
Ирвелин улыбнулась в ответ. Пусть ей было холодно, пальцы ног совсем онемели, а мышцы отказывались слушаться, но сейчас она испытала настоящую радость. Желтые плащи их не обнаружили, она оставалась на свободе, а Филипп Кроунроул сделал ей комплимент. И ей даже не хотелось разбираться, с чего это обстоятельство настолько ее обрадовало.
– Можешь подняться? – спросил он.
– С трудом.
Филипп встал первым и, взяв Ирвелин под локти, помог подняться и ей.
– Мира и Август уехали, – с хрипотцой проговорила Ирвелин, присев на ближайший пень.
– Они уехали, чтобы дать понять плащам, что они никого не ждут. Скоро вернутся.
Отражатель сделала вид, что она думала точно так же, хотя, положа руку на сердце, решила было, что Август и Мира их бросили. Филипп, растирая ладони, добавил:
– На свой стыд, признаюсь тебе кое в чем. Когда эфемеры принялись за наш холм, на миг я решил, что все потеряно. Но ты оказалась надежным отражателем.
– Это не так, – возразила Ирвелин. – С первого дня возвращения в Граффеорию я только и делаю, что позорю свою ипостась. Но мне удалось немного позаниматься, когда вы уехали в Олоправдэль. У Тетушки Люсии. Она ведь, как и я, отражатель.
– Что ж, занятия пошли на пользу.
– Наверное. Тетушка Люсия не слишком со мной церемонилась, на ее уроках я отражала стрелы настоящего арбалета, так что пинки плаща-эфемера могли показаться нежным прикосновением…
Они рассмеялись, спугнув притаившихся в елях воронов.
– Филипп, ты королевский иллюзионист? – задала Ирвелин вопрос невпопад.
Перестав смеяться, он посмотрел на нее с непониманием, довольно искренним, насколько Ирвелин могла судить.
– Нет. С чего ты взяла?
Его ответ покоробил Ирвелин, но ненадолго.
– Значит, ты иллюз?
Если и были у Ирвелин сомнения насчет своей догадки, то и те только что испарились, когда Филипп метнул в Ирвелин ошалелый взгляд. Стало ясно, что про королевского иллюзиониста у Филиппа спрашивали, и не единожды, а про иллюза, тщательно скрываемой в стране профессии, Ирвелин спросила первой.
– Откуда тебе известно об иллюзах? – обронил Филипп, и весьма неосторожно. Такой ответ лишь закупорил догадку Ирвелин в блестящий флакон истины.