– От отца, – призналась она.
Филипп напряженно смотрел на Ирвелин из полутьмы. Отражатель поежилась – то ли от холода, то ли от пристального внимания темных глаз. Что ее дернуло раскрыть свое подозрение? Конфузная тишина, которая раз за разом вставала между ней и иллюзионистом? Или под влиянием стресса ей захотелось потешить свое любопытство?
– Я не могу ответить на твой вопрос, – нарушил их тяжкие переглядывания Филипп. – И попрошу тебя впредь его не задавать.
В свете луны мелькнули острые углы его лица. Между ними завыл ветер; он взбудоражил еловые ветви и скинул кучки снега на плечи. До самого возвращения листоеда они сохраняли молчание. Филипп стал вышагивать меж холмов и постоянно оглядывался на дорогу, а Ирвелин сидела на пне и ругала сама себя за бестактность.
А чего она ожидала? Она ведь знала, что иллюзы не имеют права раскрывать себя. Они даже своей семье обязаны лгать. Вопреки всем предостережениям Емельян Баулин рассказал дочери об иллюзах, о профессии, на которую наложено строгое инкогнито, но Емельян же не мог знать, что когда Ирвелин вернется в Граффеорию, то сразу же заведет дружбу с этим самым иллюзом. От отца Ирвелин знала, что они, иллюзы, несут ответственность за безопасность короля, и речь идет не о желтых плащах, не о дворцовой страже, речь идет о безопасности иного рода.
– Охрана кого-либо может быть по-настоящему эффективна лишь тогда, когда о ней и не подозревают, – так говорил ей отец.
Иллюзов в Граффеории немного. У каждого есть прикрытие, поддельная должность, благодаря которой иллюз мог быть рядом с действующим королем. И самое главное правило, закон, на котором основывается их существование: иллюз мог выдавать себя только иллюзу.
Наблюдая сквозь раскосые ветки за бледным сверкающим шаром, Ирвелин приуныла. Филипп – иллюз. Теперь, когда она это знала почти наверняка, ее открытие больше не восхищало, как раньше. Филипп был лично знаком с самим королем. Лично знаком. Надо думать, в перерывах между особенно важными переговорами они вместе пили чай, а королева угощала Филиппа лучшими пирожными из запасов дворцовой кухни. Да, Ирвелин помнила, что Филипп из знатных, но теперь, при новом знании, он отдалился от нее еще дальше. Зашел за воображаемую черту. Он – большой человек, высокопоставленное лицо с фамилией уважаемых в королевстве баронов. А она? Пытается заработать игрой на старом рояле и числится в списках воров.
Вдруг Ирвелин страшно захотелось, чтобы Филипп ушел. Хоть куда. Пусть идет и оберегает короля, а с ее проблемами она сможет справиться и сама, не маленькая.
– Едут, – сообщил ей Филипп без всякого выражения.
Вдалеке вспыхнул свет фар. За светом последовало визжание шин. Листоед кряхтел, дымил, мучил своим рычанием окружающее их безмолвие, но все же ехал.
– Дождемся, когда они остановятся, и выйдем из рощи.
Ирвелин обошлась вялым кивком. Она не хотела ни смотреть на него, ни разговаривать. Радость от возвращения Августа и Миры тоже обошла ее стороной. Что ж, впредь ей следует обдумывать свои слова прежде, чем они сорвутся с ее неосторожного языка.
Глава 24Поиски
Когда Ирвелин и Филипп залезли в тесный салон листоеда, им предстояло ответить на уйму вопросов. Отвечал в основном Филипп, Ирвелин в подтверждение его слов лишь мычала и уныло глядела в окно.
– Отлично сработано, ребята! – радовался Август. Он втиснулся между Ирвелин и грудой вещей, из-за чего у них обоих мгновенно затекли ноги. – Мы понервничали тут без вас. Кто-то даже предлагал не возвращаться, но не будем показывать пальцем, кто…
Опасно крутанув руль, Мира обернулась:
– Я предлагала вернуться попозже, чтобы быть уверенными, что эфемеры ушли.
– Никто тебя не осуждает, Мира, – пропел Август, втихушку подмигивая Ирвелин. – Но если бы мы вернулись еще позже, то вместо ребят нам пришлось бы забирать две заледеневшие статуи.
– Одно препятствие мы прошли, – сказал Филипп, перекрывая упреки Миры. – Впереди будут и другие. Давайте сосредоточимся.
Напряжения между Ирвелин и Филиппом ни Август, ни Мира не заметили. Может быть, потому, что и в обычные дни эти двое не отличались живостью языка. Филипп сидел спереди и не оборачивался, а Ирвелин старалась всеми силами сосредоточиться на их миссии. Август покинул салон спустя час. Выйдя наружу и громко от холода выругавшись, левитант взлетел и растворился в ночи.
В следующий раз, когда им нужно было укрыться от желтых плащей, дело прошло гладко. Август вернулся и сообщил о патруле, и листоед, находясь недалеко от устья реки Фессы, скрылся под дорожным мостом. Ночная тьма пошла им на пользу: патрульные пробежали прямо по мосту, но скрытую под каменной оградой машину не обнаружили.
Последняя встреча с желтыми плащами ожидала их на въезде в столицу, и к ней они подготовились. Филипп знал, что при чрезвычайной ситуации столицу перекроют со всех четырех выездов. У южных ворот, через которые предстояло въехать граффам, выставят патруль, включая патруль из левитантов, контролирующих воздушное пространство.
– Откуда такие познания, Филипп? – интересовался Август.
Филипп ему не ответил. Тогда, в особняке, Ирвелин пришлось вслепую ему довериться, но теперь, все ближе приближаясь к столице, она знала ответ на вопрос Августа.
Когда листоед подъехал к подсвеченным фонарями южным воротам, их встретил тучный постовой. На его ремне опасливо покачивалась трость желтого плаща.
«На проверке у ворот у нас будет преимущество, – говорил им в особняке Филипп. – Со всей тщательностью плащи будут проверять тех, кто выезжает из столицы, а не тех, кто заезжает. Это всего лишь моя теория, но смею тешить себя надеждой, что она верная. Даже выйти из машины могут не попросить».
– В связи с последними событиями, господа, вынужден вас попросить выйти из машины. Всем, – приказал им плащ, с сомнением оглядывая приплюснутый кузов.
– Конечно, офицер, без проблем, – отозвался Август, который заранее к ним присоединился.
«Но если все же нам придется выйти, – продолжал Филипп, – то в дело вступит Август. Ну и я».
Пассажиры вышли из машины. Капюшон с головы Ирвелин снимать не стала, она про него попросту забыла. Когда постовой попросил их выстроиться в ряд, Филипп занял место рядом с Ирвелин.
– Ваши имена и ипостаси, господа граффы, – продекламировал мужчина. В этот момент от постовой будки к нему подошел напарник, сурового вида эфемер, а с неба спустилась женщина-левитант и, застыв на высоте с человеческий рост, стала наблюдать.
У Ирвелин засосало под ложечкой.
– Август Ческоль, левитант.
– Мирамис Шаас, штурвал.
Очередь дошла до Филиппа, и он без задержки объявил:
– Нильс Кроунроул, эфемер.
Следующей отвечать предстояло Ирвелин.
– Госпожа, попрошу вас снять капюшон.
Помедлив всего мгновение, отражатель взялась за края чужой куртки и скинула капюшон. Суровый патрульный приблизился к ней.
– Представьтесь. Ваше имя и ипостась.
– Присса Кроунроул-младшая, кукловод.
Как только капюшон был откинут, Ирвелин ощутила холодок – на ее плечи легли пушистые локоны; краем глаза она видела, насколько эти локоны были пышными и волнистыми. Оба патрульных изучали ее лицо немного дольше, чем лица остальных, – светлые раскосые глаза, гордый нос и вихрь из веснушек, – и вскоре первый плащ схватился за рацию.
– Тиотрий, все имена расслышал?
– Так точно. Проверяю по базе.
– Принято.
Последовали минуты ожидания, длинные и, как пытка, мучительные. Суровый патрульный медленно ходил вдоль ряда и не переставал всматриваться в лица граффов. Женщина-левитант застыла ровно над Августом, заранее обрывая его попытку взлететь. У Ирвелин нестерпимо зачесался нос, но она понимала, что прикасаться к лицу ей сейчас ни в коем случае было нельзя, иначе ее ночь и ночь всех остальных закончится в полицейском участке.
– Все перечисленные имена есть в базе, ипостаси верные, – раздалось из рации.
– Благодарю, Тиотрий. А теперь, господа, достаньте ваши…
– Господин офицер, – раздался голос Августа с испытывающей долей фамильярности. – Подскажите, неужели Белый аурум до сих пор не найден? Сутки миновали. За столько времени уже и новый артефакт можно выкопать.
Оба стоящих на земле патрульных повернулись от Ирвелин к Августу. Ответил ему Суровый, пренебрегая должностной вежливостью:
– Не найден. До сих пор.
– Здорово было бы уже найти его, – отметил Август. – Не ровен час, как похититель пересечет границы, и тогда прости-прощай наши ипостаси. Считаю, что нашей доблестной полиции стоит действовать порасторопнее.
Патрульные переглянулись, явно недоумевая от такой откровенной нахальности.
– На границах Граффеории выставлен круглосуточный патруль из сотни желтых плащей, – ядовитым тоном сказал Суровый. – Вору не покинуть королевство, господин?..
– Ческоль.
– Господин Ческоль, – закончил Суровый басом.
– Если на пограничных постах столицы столь же одаренные стражники, как и у Мартовского дворца, то у нас, Хьюстон, большие проблемы.
В оранжевом свете фонаря было заметно, как побледнело лицо у Сурового.
– Ваш паспорт, господин Ческоль!
Август с готовностью протянул документ. Суровый выхватил его и беспорядочно зашелестел страницами.
– С какой целью въезжаете в столицу?
– Мы живем здесь. Правдивость моих слов проверить несложно, офицер. Прописка указана на странице под номером пять.
Кажется, из ноздрей Сурового вот-вот хлынет лава, с таким ожесточением он дышал. Хлопнув обложкой паспорта, он уже приготовился ответить выскочке-левитанту, да покрепче, но его тучный напарник, сохраняя мягкость, заторопился его опередить. Он выступил вперед, заслоняя коллегу по посту, и произнес:
– Оставим споры. Мы понимаем вашу обеспокоенность, господин Ческоль, и уверяем вас, что полиция действует на грани своих возможностей. Благодарим вас за неравнодушие и, эм-м… непредвзятую оценку нашей работы.