В этот самый момент со стороны столицы к воротам подъехал грузовик. Из города он выезжал, а потому вся патрульная служба вмиг забыла о выскочке-левитанте.
– Вы, господа, можете продолжать свой путь, – торопливо известил их тучный офицер и заспешил к грузовику. Суровый с ненавистью посмотрел на Августа и отправился вслед за остальными.
Получив от плаща разрешение уезжать, Ирвелин первой ринулась к машине. Ее спешка осталась без внимания – все постовые были заняты допросом водителя грузовика.
Четверо граффов еле дыша разместились в салоне, и листоед тронулся. Колеса на брусчатке начало потряхивать, что неопровержимо доказывало: они в столице.
«– Сначала нас попросят озвучить имена и ипостаси. Преград для Августа и Миры я не вижу, вы вдвоем представитесь самими собой.
– А вы с Ирвелин?
– Я представлюсь Нильсом, – сказал Филипп и сразу ответил на вопросительный взгляд Миры: – Нельзя, чтобы патрульные знали, что среди нас есть иллюзионист. Если узнают, то наш обман они тут же раскроют. Нильс – эфемер, и мы с ним немного похожи. Будет хоть какая-то от этого польза.
– Ну а Ирвелин?
– Ирвелин представится моей младшей сестрой, Приссой. Рост у них один в один, а над лицом и прической мне придется поколдовать. Моя сестра часто ездит из поместья в столицу по учебе, никто не должен удивиться ее приезду.
– А как нам быть с паспортами?
– Хороший вопрос, Ирвелин. Разумеется, на посту нас попросят предъявить паспорта. Здесь у нас будет два преимущества. Первое не изменилось: мы заезжаем в столицу, а не выезжаем, а потому внимание к нам будет поверхностным. Второе: у нас есть Август. – Филипп положил руку на плечо друга. – Тебе, Август, придется исполнить дело, которое получается у тебя лучше всего: быть собой».
– Как же вовремя появился тот грузовик! – делилась впечатлениями Мира, пересекая валуны восточной Граффеории. – Извини, Филипп, но я не особо верила в успех, полагаясь лишь на дерзость Августа.
– Вот удивила! Будто ты когда-нибудь в меня верила…
– Грузовик действительно нам очень посодействовал, – согласился Филипп.
У притихшей Ирвелин дрожали колени, но чувствовала она себя получше. Длинные локоны так и обволакивали ее лицо: держать иллюзию Филипп хотел до самого дома.
В столице Граффеории стояла беззвездная ночь. Проспект Великого Ола поблескивал от снега и огней. Проехав вдоль фонтанной площади, миновав дворец и сады, листоед свернул налево, в узкий Банковский переулок. Мира перешла на вторую передачу, и спустя несколько кварталов листоед пересек Робеспьеровскую.
Чуть больше суток назад Ирвелин видела на этом месте взволнованную толпу. Сейчас же здесь было так тихо и безлюдно, что прошлое обернулось либо обманом, либо невоплотимым сном.
– Напоминаю вам, заходить в дом будем группами, – скомандовал Филипп. – Первыми идут Мира и Август, мы с Ирвелин следом.
Перед тем как выйти из машины, Мира с таким усердием выдохнула, словно делала она это в последний раз. Но скоро выяснилось, что их маскировка была лишней. Ко всеобщему удивлению, у дома из красного кирпича патрульных не оказалось. Никто не преследовал их, никто не подошел даже в самой парадной, когда граффы выстроились у квартиры Ирвелин. Сей факт должен был снять напряжение, однако Ирвелин забеспокоилась еще сильнее.
Неужели Ид Харш допустил вероятность, что она не вернется к себе домой? Весьма опрометчиво с его стороны.
Ирвелин вооружилась ключами, но вместо того, чтобы сразу отворить дверь, принялась бесцельно крутить металлической связкой в ладони. За ее спиной подобно щиту броненосца стояли Август, Филипп и Мира, но страх все равно сковал ее грудь. За дверью могли быть и желтые плащи с наручниками в карманах, и Нильс со своей недружелюбной компанией…
– Ирвелин, хочешь, я сам открою? – услышала она шепот Августа.
Она замотала головой и вставила ключ в замочную скважину.
Щелк. Щелк.
Граффы гуськом зашли внутрь. В темной прихожей было так же тихо, как и в парадной. Последний из них, Филипп, принялся закрывать входную дверь, но не успел он довести дело до конца, как где-то поблизости что-то упало.
– Что случилось?
– Это в гостиной?
– Ничего не вижу!
– Включите же свет!
Ирвелин по памяти добралась до выключателя и с силой стукнула по нему. Когда прихожая озарилась светом, расширенные от испуга глаза переглянулись: никого чужого рядом не оказалось. Август стоял в боевой стойке напротив гостиной, а у ног Миры валялась стопка книг и перевернутая гипсовая голова, отколотый нос которой откатился к ногам Филиппа.
– Тревога, по всей видимости, ложная, – заключил Август, опуская руки.
Мира извинилась перед Ирвелин за испорченную голову, а Ирвелин в ответ отметила, что в таком виде Амазонка нравилась ей даже больше: наконец-то у нее появился хоть какой-то изъян. Филипп одним взглядом напомнил девушкам о возможной западне, и Мира отправилась вслед за Августом на проверку комнат.
Гостиная, спальня, ванная, балкон, кладовая – всюду было пусто: ни Нильса, ни поджидающих в засаде желтых плащей.
– Думаю, мы можем немного перевести дух, а потом примемся за поиски Белого аурума.
Не успел Филипп договорить, как Август громко плюхнулся в кресло с резными подлокотниками. Ирвелин села прямо на пол и опустила пульсирующую голову на колени. Она была рада, что никто не ждал от нее чая и прочих прелестей гостеприимства. Пауза была ей сейчас жизненно необходима. В эти минуты Ирвелин не заметила даже, как с ее лица и плеч исчез холодок – Филипп снял иллюзию, и ее прическа стала вновь короткой, как у мальчишки.
– А вы с сестрой совсем не похожи, – зевая, сказала Мира Филиппу.
– Присса пошла в маму. Они обе русые.
– С двоюродным братом куда больше сходства, чем с родной сестрой, – в задумчивости откликнулся Август, после чего каждый углубился в собственные мысли.
Ирвелин приподняла голову с колен и оглядела свою гостиную. Без солнечного света оливковые стены казались бурыми, мамин старый комод – еще старее и угрюмее; пианино дремало в тени абажура. Все эти некогда позабытые вещи Ирвелин успела заново обжить и полюбить, но только сейчас на уровне предчувствий она заметила перемену. Неуловимое для глаз сияние накрыло комнату, словно сверкающая вуаль: где-то здесь, посреди старой мебели и фортепианных нот, затаился драгоценный белый камень.
После короткой передышки граффы занялись поиском. Заскрипели дверцы шкафов, зашуршали одеяла и стопки из вафельных полотенец; Ирвелин проверяла оба комода, кухонные стеллажи, тумбы и полки; мальчики ползали под кроватью, обыскивали балкон и прихожую. Зона ответственности Миры как штурвала была там, докуда не так просто дотянуться руками – вентиляция, области над холодильником и вытяжкой, но, кроме пыли, что-либо смахнуть оттуда у нее не вышло.
Закончив с комодами, Ирвелин подошла к скучающему пианино. «Привет, скворец. Как думаешь, сможешь помочь нам? Мы ищем Белый аурум. Те граффы, что были вчера здесь, спрятали его».
Инструмент ответил молчанием. Ирвелин провела ладонью поперек нижней крышки.
«Ты знаешь что-то, чего не знаем мы. Ты знаешь».
Взгляд карих глаз прошелся по резным выступам, поднялся до стопки фортепианных нот, лежащих слева, а рядом…
Ирвелин уставилась в левый угол. Верхняя крышка пианино была закрыта, но не плашмя. Там, в углу, проглядывалась узкая щель. Но Ирвелин никогда не оставляла крышку открытой, с целью уберечь струны от пыли.
Дрожащими от волнения (или предвкушения?) руками Ирвелин схватила ноты и переложила их вниз; подставив табурет, она поднялась, взяла за уголок крышки и бережно приподняла. Глаза впились в россыпь из золотистых струн. Ирвелин уже вознамерилась позвать ребят… Однако под крышкой оказалось пусто. Никаких свертков, никаких пакетов или коробов. Ничего, кроме струн.
– Что-то нашла? – К пианино подошла Мира.
Ирвелин опустила крышку и в растерянности произнесла:
– Верхняя крышка была приоткрыта. И я решила, что Белый аурум здесь.
– Значит, там пусто?
– Пусто.
Мира сразу же отошла и возобновила свои поиски, а Ирвелин, продолжая стоять на табуретке, так и глядела на деревянную плоскость. Она никогда не оставляла крышку хотя бы на миллиметр открытой. Никогда. Крышку поднимал кто-то другой, она была уверена в этом. Но для чего, если не для укрытия Белого аурума?
– Что-нибудь нашли? – спросил Филипп, встав по центру гостиной.
– Везде пусто, – крикнул Август из ванной.
– И у меня, – сказала Мира.
Ирвелин слезла с табурета и рассказала Филиппу о своем наблюдении. Оба делали вид, что позабыли о том разговоре в еловой роще, по крайней мере, у чопорного Филиппа это выходило изумительно, а Ирвелин постоянно отводила взгляд, при необходимости и без. В отличие от Миры, иллюзионист отнесся к подозрениям Ирвелин насчет пианино серьезно.
– Может быть, изначально они хотели оставить Белый аурум именно там, но потом нашли место понадежнее? – предположил он.
– Может быть, – ответила Ирвелин приглушенно.
Спустя час безрезультатных поисков граффы сдались.
– Вы не против, если я первым озвучу очевидное? – произнес Август. – Мы, друзья мои, облажались.
Филипп стоял у окна и смотрел в потемки. Ни он, ни кто-либо еще на плачевный вывод Августа не ответил. Ирвелин молча обошла левитанта и вошла в свою спальню. Она мечтала переодеться. Сменить наконец матросские штанины на брюки и кардиган. У кровати девушка с грустью оглядела простыни и смятое одеяло. Она была готова отдать сейчас что угодно за пару часов сна, но пока Белый аурум был неизвестно где, ее нахождение в собственной квартире сулило одни беды. А как хотелось бы лечь и забыться…
Вспышка мимолетной мысли – и взгляд Ирвелин, брошенный на вздутый подоконник, остекленел. «В тот вечер он смотрел на пианино. Он несколько раз посмотрел на мое пианино».
Ирвелин обогнула кровать и рысью влетела в гостиную, напрочь позабыв о неудобных штанах.