Август задумался. Бусины в его ладони красиво переливались. А после, слегка сконфузившись, он медленно протянул браслет Мире. Мира же растерянно глядела на браслет и не шевелилась.
– Советую поскорее его взять, а то я и передумать могу, – усмехнулся Август. – Намерение поселить этот браслет где-нибудь на дне Фессы еще актуально.
Избегая его взгляд, Мира взяла браслет. Ирвелин ожидала услышать между ними очередную перепалку, однако впервые на ее памяти они оба решили промолчать.
– Каким образом «Девять пилигримов» открывают двери? – вдруг обратился Филипп к Ирвелин, явно желая поскорее сменить тему. – Штурвалы ведь не могут двигать что-либо без прямого зрительного контакта. Дверные замки им неподвластны.
Ирвелин поддержала вопрос с чрезмерным рвением.
– Я как раз размышляла об этом, когда мы укрывались с Мирой на кухне. Согласно твоей, Филипп, гипотезе о зорком поле под Робеспьеровской, Белый аурум наделяется наибольшей энергией тогда, когда находится у нас в доме. Брагаар, их штурвал, обладает двадцать четвертой степенью ипостаси – что не подлежит сомнению, ведь все мы видели, как он двигал людей… – Ирвелин передернуло от свежего воспоминания: тело поднимается в воздух, и ты не можешь им управлять. Ты ничего не можешь, только смотреть, как твое тело несется к стене… – Я полагаю, – заторопилась продолжить она, – во все случаи, когда пилигримы проникали в наши квартиры, Белый аурум был с ними, то есть на зорком поле. Когда после Дня Ола они прятали камень у Миры, когда прятали его у меня и когда переносили камень из моей квартиры в твою, Филипп.
– Ирвелин, ты ведь понимаешь, к чему ты клонишь? – вставил Филипп озабоченно.
– А у тебя есть другое объяснение? – Ирвелин выдержала его скептический взгляд и продолжила: – Белый аурум был на подлинном месте своего зарождения. На зорком поле. И поскольку Брагаар – штурвал отменный, то при полученных обстоятельствах его дар усиливался до двадцать пятой степени, и он мог открывать то, чего не видит его глаз. Открывать замки.
– То, что зоркое поле под нашим домом, а не под Мартовским дворцом – всего лишь теория, до парадигмы ей далеко. Если девять пилигримов и разделяют ее, это еще не означает…
– Вспомните свои ипостаси, когда мы были в библиотеке. Не ощутили ли вы резкой перемены? Будто бы ваш дар окреп, стал весомее? – К удовлетворению Ирвелин, Филипп задумался. Мира, до сих пор сидевшая с опущенной головой, встрепенулась. – Вот он – главный признак того, что ты, Филипп, был прав.
– Но как Нильс попал к Августу? – присоединилась к ним Мира. – Ведь проникал он к нему в октябре, а в октябре Белый аурум был в Мартовском дворце. Это уж точно.
Ирвелин, движимая вдохновением, хотела было ответить, но так и застыла с открытым ртом. Вопрос Миры поставил ее в тупик.
– В мою квартиру Нильс зашел без помощи ипостасей, – подал голос Август. – У него был ключ.
Последняя фраза эхом разнеслась по овальному коридору. Граффы, пораженные, уставились на левитанта.
– Успокойтесь вы, никакой я не пилигрим. – Август изобразил печальную улыбку и метнул короткий взгляд на Ирвелин, от которого та ощутила легкий укол совести. – Когда вы, Филипп, поссорились с Нильсом из-за тех дорогих часов, что ты нашел в его комнате, Нильс обратился ко мне. Про ночлег интересовался. Хотел как можно реже пересекаться с тобой. И я дал ему ключ от своей квартиры. Прошлая весна была теплой, я часто путешествовал, квартира пустовала. Тогда я и не подозревал, в какую грязь он влез. Считал, что ваша ссора временна, вы же, как-никак, братья… А после вашей драки и его исчезновения про свои ключи я и забыл. Вспомнил о них только в октябре, когда моя дверь была закрыта на оба замка. – Выдохнув, Август откинулся на стенку. – А к нам кого-то ведут.
Со стороны лифта к ним шагали двое желтых плащей. Ирвелин их не знала, зато она знала толстого граффа, который шел между ними.
– Август Ческоль, дружище! О, господин Кроунроул, и вы здесь! – воскликнул Олли Плунецки. От притворного восторга его густые усы размазало по всему лицу. – А я, как видите, живой. Чем не повод пригубить рюмочку выдержанной на меду настойки?
– Заходите в кабинет, – подтолкнул его один из плащей, открывая перед ним дверь.
– Без проблем, офицер-начальник, без проблем, – пропел Олли и, подмигнув напоследок Августу, вошел внутрь.
Понадобилось время, и довольно много, прежде чем молодые граффы смогли отойти от потрясения.
– Получается, пилигримы его отпустили?
– Или он сбежал.
Где они держали Олли Плунецки? Как он сбежал? И что он может рассказать о «Девяти пилигримах»? Ирвелин была готова примкнуть к дверному проему и проверить, вдруг что будет слышно, но тут из кабинета показался желтый плащ и, указав на Ирвелин, пригласил ее войти. «Вот это удача», – подумала она и вприпрыжку последовала за офицером, что, вероятно, было на памяти желтого плаща впервые.
Народу в кабинете собралось вдоволь. Ид Харш стоял за палисандровым бюро и с каменным выражением допрашивал Олли Плунецки, который по-хозяйски устроился в кресле напротив; Чват Алливут сидел за бюро и вел на печатной машинке протокол. У выхода дежурили, по меньшей мере, пятеро желтых плащей, а у картотеки стояла неизвестная Ирвелин женщина с медного цвета волосами. Брючный костюм облегал ее крепкое тело, а преисполненное участием лицо обрамляли ровная, словно высеченная транспортером челка и такое же ровное каре. Ноги женщины были расставлены строго по ширине плеч, а руки сложены в замок. От нее веяло силой и твердостью духа, и Ирвелин поторопилась отвести от женщины любопытный взгляд.
– Госпожа Баулин, проходите, присаживайтесь, – сказал ей Ид Харш, указывая на соседний от Олли стул. – Господин Плунецки, продолжайте.
Кукловод заговорил, и Ирвелин отметила все тот же развязный тон, словно перед Олли стоял не представитель граффеорской полиции, а его преданный собутыльник.
– Продолжаю, офицер-начальник, продолжаю. Эти бандиты, значит, нагрянули ко мне в лавку. Помню, страшно дождливый день был, и покупателей смыло, как рыбешек на отливе. Бандитов я сначала принял за покупателей, стал показывать им новинки по распродаже, но, когда рослый графф начал мне хамить, тут-то я и забеспокоился. Потом они завели меня в мой же кабинет и принялись расспрашивать.
– О чем?
– О степени моей ипостаси интересовались да об одном моем изобретении. Кукле в костюме шута. Видите ли, эти граффы изъявили желание ее купить, но эта кукла – как я им сообщил – не продается.
– Почему?
– Ну… Эта кукла не была товаром. Я специально ее создал для помощи в торговом зале. Коробки разносить, изобретения мои упаковывать, сортировать их на складе… Видите ли, офицер-начальник, этот год выдался весьма прибыльным, – он с довольством погладил свой надутый живот, – многие граффы приобретали дары кукловодов исключительно у старины Олли. И, знаете ли, качественные ходячие табуреты по Скользкому бульвару не ходят…
– Поэтому вы и отказались продавать куклу? Потому что вашей прибыли было в достатке? – перебил его Харш, чем заставил хвастливого кукловода заерзать в кресле.
– Ну, – начал Плунецки менее развязно, – была еще одна причина. По правде говоря, как раз в тот день, когда бандиты вломились ко мне, я не мог найти Серо. Он, негодяй, будто бы сквозь землю провалился. Клянусь здоровьем короля, будь Серо в тот день на месте, под давлением этих бандитов я сдался бы и продал его. Я не настолько принципиален, знаете ли. Моя жизнь мне дороже какой-то там куклы.
– А вы сообщили тем граффам, что потеряли куклу?
– Сообщил, детектив, сообщил. Только они мне не поверили.
Ид Харш облокотился на стол костяшками пальцев, что придало ему еще более грозный вид:
– Как вы считаете, господин Плунецки, по какой причине граффов могла заинтересовать эта кукла?
– Вот чего не знаю, детектив, того не знаю. К моему стыду, кукла получилась глупая, часто только под ногами мешалась. Команды исполняла раз через раз, регулярные сбои… Чем она могла так приглянуться – загадка и для меня, офицер-начальник, – сказал Олли, и Ирвелин, к своему удивлению, не расслышала в его словах и грамма притворства. – Колпак у куклы был красивый, да панталоны я сшил из настоящей золотой нити… Наверное, детектив, данный вопрос стоит лучше задать девушке. – Он кивнул в сторону Ирвелин, не посчитав нужным даже взглянуть на нее. – Я видел, как она приходила ко мне в лавку и втихаря следила за Серо.
Впервые Харш перевел внимание с Олли на Ирвелин и задумчиво сузил тяжелые веки. Кукловод вернулся к восхвалению роскошного наряда своей куклы, но сыщик перестал его слушать. Он размышлял о чем-то, и вряд ли предмет его размышлений касался кукольных панталон.
Через несколько минут Харш поднял руку и знаком указал Плунецки замолчать.
– Господин Плунецки, давайте перейдем к следующему вопросу. – Кукловод умолк на полуслове, а его усы зашелестели от оскорбленного выдоха. – У нас есть основания полагать, что граффы, похитившие вас, могут иметь отношение к некой организации под названием «Девять пилигримов». Слышали ли вы о такой?
– Не слышал, – ответил Олли, старательно изображая человека, которого совсем не оскорбили. – Как я уже говорил вам, детектив, они держали меня на чердаке. По утрам сквозь крохотное слуховое окошко я слушал пение птиц – единственный звук, который проникал туда. Приносили еду три раза в день – к слову, довольно сносную. Книги и газеты по желанию. Даже бокал вина однажды принесли! Клекотского вина, представляете? И высший сорт! В общем, условия у меня были нормальные, порой я даже забывал, что нахожусь в заточении. – Кукловод улыбнулся и пригладил свои усы. – Того рослого граффа-штурвала, который оглушил меня в лавке, я больше не видел. Никто из похитителей ко мне на чердак не заходил. Еду и остальное мне передавали через специальное окно – знаете, такие в банковских кассах делают. Поэтому, детектив, даже если эти бандиты и имеют отношение к так называемым пилигримам, то мне об этом ничего не известно.