е. – Господа граффы, минуточку внимания! Позвольте представить вам главного виновника сегодняшнего праздника. Большинство из вас, разумеется, хорошо знают Ида Харша как одного из лучших сыщиков Граффеории. Что ж, на днях он с лихвой подтвердил свой статус, в связи с чем мы и собрались здесь сегодня.
Толпа зааплодировала. Харш не мог определиться, на ком ему сфокусировать взгляд – вокруг было столько лиц и глаз, отовсюду мелькали желтые плащи, под бликами лучей блестели бронзовые конусы клерков.
– Белый аурум, сердце королевства, возвращен в Мартовский дворец! Похититель схвачен! Тайный заговор раскрыт! – высокопарно объявил капитан. Харш открыл было рот, чтобы возразить, ведь объявленные заслуги были преувеличены – похититель схвачен, но только один из трех, их заговор был раскрыт только отчасти, – однако капитан, будучи под мощным влиянием эндорфинов, не заметил его порыва и яростно продолжил речь.
– Более того, благодаря пытливому уму нашего доблестного детектива взята под сомнение одна из основополагающих истин королевства. Кукловоды способны оживлять стекло! Как вам такое, а? – Капитан осмотрел слушателей показательно внимательным взором. – Мы меняем историю, господа граффы! Все мы! История Граффеории творится прямо здесь и сейчас!
Похоже, капитан не отказал себе в бокале клекотского вина, бутылки с которым Харш успел заметить на столах с закусками. За все пятнадцать лет службы в полиции ему еще не приходилось слышать от капитана таких развязных речей.
Харш снова открыл рот и даже начал говорить, объяснять, что со стеклом классического плавления кукловоды, как и прежде, работать не могут, но его слова потонули в громких овациях. Бесполезное напряжение голосовых связок. Когда шум от рукоплесканий чуть поутих, капитан повернулся к Харшу и так же, во всеуслышание, произнес:
– В последнее время, Ид, у нас с тобой были разногласия. Я был напорист, но по справедливости. Я был взыскателен и строг. Не буду скрывать, на миг я потерял в тебя веру. Вместо всегда собранного, готового к любым сложностям полицейского я видел растерянного мальчишку, который слепо метался от одной догадки к другой. Впрочем, поражения бывают у всех. Даже у меня! – Он засмеялся, и его смех подхватили все его подчиненные. – Но, Духа-истины ради, что произошло потом! Когда ты ворвался в галерею дворца и потребовал группу быстрого реагирования – да-да, именно потребовал! У капитана-то полиции! – я сначала засомневался. Ты с жаром начал говорить про тот дом на Робеспьеровской, про некоего Сколоводаля, про своего младшего помощника, который отправился в этот дом и пропал. О, как давно я ждал выхода настоящего Ида Харша! Решительного, дерзкого! И я поверил тебе, Ид! Когда-то, подчиняясь твоему горячему характеру, я сотворил вместе с тобой немало достойных дел. В тот день я снова сделал на тебя ставку и не прогадал!
Аплодисменты, конфетти, улюлюканье. Преисполненный гордостью капитан смеялся и хлопал Харша по спине. Сколько почести, сколько внимания… Кустистые брови Ида приподнялись, его обыкновенно хмурое выражение лица смягчилось. Холеное самолюбие сыщика медленно пробуждалось ото сна.
Да что же это он? Он заслужил признание, как никто другой!
Тут его глаза выловили из толпы Фица и его сверкающий от пота лоб, а позади Фица торчала знакомая курчавая голова. Чват смотрел на своего начальника с тем же восхищением, что и другие, и хлопал изо всех сил.
– Что же, господа. Пришло время для кульминации нашего вечера. Неужто, верно? Ох, мы, эфемеры, такие болтуны! – Капитан подмигнул рядом стоящей Алисе Фанку, но та ответила ему учтивым равнодушием: ей, телепату, явно было не по себе от настолько жизнерадостного капитана. – Ну, милая моя госпожа Фанку, не судите меня строго. Итак! – Он поднял руки, давая сигнал для тишины. – Новость! Дорогой Ид, доношу до твоего сведения, что сам король Ноормант Третий запросил аудиенции с тобой. Что скажешь?
Харш резко отвернулся от Чвата; да что там отвернулся – совершенно забыл о нем. Король запросил аудиенции! С ним, с Идом Харшем! До сих пор только капитан был удостоен такой чести!
Пораженный Харш уставился в раскрасневшееся лицо капитана. Поскольку улыбаться Харш не умел, он смог лишь слегка смахнуть угрюмость, расправить плечи и приподнять тяжелый подбородок. Капитан расцвел еще сильнее:
– О, неужели я вижу радостного Ида Харша! Аудиенции быть! Именно так я и ответил советнику по правопорядку!
Снова овации и солидарные кивки.
– И последнее. – Капитан развернул застывшего Ида и теперь они стояли друг напротив друга. – Детектив Ид Харш, искусный штурвал и заслуженный труженик Граффеории, согласишься ли ты принять должность лейтенанта граффеорской полиции?
Вот он, тот самый момент. Момент, о котором Харш мечтал пятнадцать лет. Высокая честь, оказанная граффу из простой семьи. Вся его жизнь велась к этому событию. Потеря близкого человека, учеба и регулярные прогулы – ведь Харш всегда поступал по-своему, – поступление на службу, дюжины раскрытых дел… Его суть, его предназначение. Свершилось.
– Ну, что скажешь, Ид? – умиляясь его оцепенению, спросил капитан Миль.
Десятки лиц ожидали ответа. Харшу казалось, что все софиты мира сейчас направлены только на него.
– Благодарю вас, капитан, за предоставленную мне честь, но боюсь, что я вынужден отказаться.
Пауза. Домашние фейерверки перестали взрываться, друзья Чвата резко прекратили улюлюкать. Граффы продолжали улыбаться, но каждый вопросительно поглядывал на соседа, как бы уточняя: верно ли я расслышал?
От растерянного выражения капитана у Харша ком встал в горле.
– Если вы позволите, от аудиенции с королем я не откажусь: мне есть что с ним обсудить, – сказал Ид. – Но от должности лейтенанта я отказываюсь.
Никто больше не хлопал, никто не кивал ему в знак понимания. На лицах желтых плащей Харш видел осуждение, но он вдруг осознал, что ему, в общем-то, было наплевать. Он не хотел ни с кем объясняться, не хотел разжевывать всю цепь своего расследования. Все собравшиеся здесь ждали героя. Но он не герой. И если когда-нибудь он и получит должность лейтенанта, то получит он ее заслуженно и с поднятой головой от собственной, а не чужой гордости.
Капитан Миль что-то произнес, – видно, пошутил, так как по кабинету раскинулся хилый смех, – но Харш его не слышал.
– Прошу меня извинить, – бросил он и, нахмурившись, зашагал в сторону выхода.
Граффы медленно расступались перед ним. На пути ему встретилась Доди Парсо, но, в отличие от остальных, она смотрела на Харша с робким любопытством. Он молча прошел мимо нее и вышел за дверь. Тяжелые ботинки с нажимом ступали по темному паркету. Дойдя до конца овального коридора и открыв дверь с табличкой «Ид Харш, детектив, высший ранг», штурвал прошел к своему бюро, сел в излюбленное твердое кресло и, выдохнув, взмахом руки пододвинул к себе печатную машинку.
Эта осень пролетела стремительно. Кажется, что Ирвелин только вчера вышла из дряхлого грузовика и вступила на серую брусчатку Робеспьеровской. Новая жизнь закрутила ее, как винт закручивают в полое отверстие – резко, без единой возможности выбраться. Теперь она графф не только по праву рождения, но и по месту жительства.
Спустя час после встречи с Идом Харшем в королевском саду Ирвелин созвонилась с отцом. Разговор получился долгим и непростым.
Она рассказала ему обо всем, что произошло этой осенью в Граффеории, и на этот раз она не увиливала. Потом она поделилась предположением Ида Харша о замене стекла и о своей догадке про регенерацию. Емельян слушал так внимательно, как умел только он. Временами на том конце провода слышались тяжелые вздохи, а временами было так тихо, что Ирвелин приходилось уточнять, не отсоединили ли их. Когда Ирвелин закончила (с языком на плече), она стала выжидать.
Характерная черта материализаторов – кропотливость. Любой вопрос они склонны решать с завидным усердием. И если вы хотите, к примеру, чтобы материализатор организовал ваш юбилей, то не ждите быстрых решений. Ждите долгих, усердных переговоров, уйму вопросов про качество упаковочной бумаги, ужин из десятка деликатесов и одетых по строгой палитре гостей.
Вот и сейчас Емельян, материализатор по ипостаси, прежде чем ответить своей дочери, некоторое время провел в задумчивом молчании. Он не мог сказать ей первое, что придет ему в голову. Ситуация требовала правильных, уравновешенных слов, а потому Ирвелин пришлось ожидать и от скуки раскачиваться на табурете. Когда она чуть не упала, качнув слишком сильно, в трубке раздался спокойный голос:
– Мне очень жаль, Ирв, что тебе пришлось столько пережить. И я должен признать, что виной всему – ошибки моего прошлого, которые я оплачиваю по сей день. Да, тот сыщик прав. Я в самом деле создал стекло для стеклянного куба. – Он сделал паузу, а Ирвелин, отодвинув табурет подальше, села с телефоном прямо на пол. На ее лице отразилось принятие и… Что же это? Неужели гордость? – В качестве прототипа я взял песок с берегов кровавого карьера из Долины Пуха и с помощью него смог добиться наименьшей плотности, не снизив при этом прочность… Но как бы я ни старался, такое стекло все равно было неподвластно обычному кукловоду, и мне пришлось потратить два года на поиски кукловода, подходящего для моих целей. Привить материалу способность к заживлению, как у той же амфибии, не так-то просто… – Заминка. – Знаешь, Ирв, ты, наверное, удивишься, но я расстроен, что кто-то неизвестный задался такой же целью, что и я когда-то. Слишком высока ответственность, и далеко не каждый графф способен эту ответственность принять.
С продолжением он помедлил, дав Ирвелин хорошенько осмыслить услышанное.
– Восемнадцать лет назад, когда ты была совсем маленькой, мы переехали на Робеспьеровскую, 15/2. Твоей маме нравился район, а я выбрал дом. Твой сосед, Август, оказался прав: дом я выбрал неспроста. Нам с твоей мамой пришлось ждать несколько лет, прежде чем в этом доме освободилась квартира, и как только я наткнулся на объявление о продаже, то тут же взял в банке ссуду.