имов, но их убежденность насчет нашего дома еще не ведет за собой истины.
– Знаю-знаю, – кинула Ирвелин. Филипп вдруг напомнил ей отца, и ей стало не по себе. – На днях у меня появились кое-какие мысли, и, если ты не против, я снова воспользуюсь твоей библиотекой.
По ее упрямому выражению Филипп понял, что спорить было бесполезно, и дал согласие: пусть берет любые книги, которые могут пригодиться. Мимо них провальсировала Мира. Она приветливо махнула им, отчего браслет на ее руке сполз почти до локтя, и снова исчезла в толпе танцующих.
– Как ты поступишь с Нильсом? Продолжишь его искать? – спросила Ирвелин задумчиво.
– Нет. Искать Нильса я больше не намерен, – ответил Филипп своим обычным размеренным тоном, словно его спросили не о двоюродном брате, а о затерявшейся паре старых ботинок. – Нильс доступно дал мне понять, что в моей помощи он не нуждается. В декабре я поеду в «Гранатовый шип», в поместье моей семьи. Я обязан предупредить их. – Он замолчал, разглядывая меню, написанное на стене мелом. – А как зовут здешнего официанта?
Клим подошел к ним с пустыми стаканами под мышкой, и его взгляд упорно не сдвигался левее Филиппа. Иллюзионист заказал крепкого кофе, и Клим, быстро кивнув, уже намеревался отойти, как Ирвелин его окликнула.
– Постой! – Вытянутая спина официанта застыла. – Клим, я хотела бы тебя поблагодарить. За недавнюю услугу. Кто знает, как бы все закончилось, если бы в тот день меня поймали.
Когда Ирвелин пришлось сбежать из кофейни под страхом задержания, желтые плащи – эфемеры настигли бы ее, не исполни Клим ее просьбу. А он исполнил, и это подтвердил его покорный взгляд, который он наконец обратил на Ирвелин. Филипп, не понимая, о чем идет речь, с интересом поглядывал то на нее, то на Клима.
– Спасибо, – повторила Ирвелин и улыбнулась Климу, чтобы хоть немного растопить лед между ними. Клим какое-то время молча смотрел на ее правый висок, а потом произнес:
– Пожалуйста, Ирвелин, – и, бренча стаканами, скрылся за кофемашиной.
Удовлетворенная своим поступком, Ирвелин вновь повернулась к Филиппу. Иллюзионист смотрел на нее с кривой улыбкой, какую она видела впервые.
– Что такое? – спросила она, параллельно проверяя свой воротник на предмет аккуратности.
Филипп придвинулся к ней ближе и тихо, чтобы услышала только она, сказал:
– Этот парень влюблен в тебя.
Лицо Филиппа было так близко, что Ирвелин могла разглядеть морщинки в уголках его синих, как океан, глаз, каждый изгиб сломанного носа…
– Что? – опомнившись, переспросила она.
– Я сказал, что этот парень, Клим, влюблен в тебя, – повторил Филипп и отодвинулся.
Ирвелин часто заморгала.
– Ерунда. Мы с Климом и не общаемся почти. Он меня всячески избегает.
– Так обычно все и начинается, – кивнул Филипп, расплывшись в самодовольной улыбке.
Ирвелин захотелось кинуть в Филиппа чем-нибудь большим и тяжелым, лишь бы он перестал ухмыляться. Никогда прежде он не был ей настолько противен. Строит из себя самого умного, а на деле же…
В этот момент к ним вернулся Клим и протянул Филиппу полную чашку.
– Благодарю, – произнес Филипп и с довольным выражением сделал глоток.
Ирвелин отвернулась от иллюзиониста и уставилась на низкого граффа, исполняющего в центре зала чечетку. Ноги граффа заплетались, он пару раз споткнулся, но усердия в нем только прибавлялось. Ирвелин чувствовала обиду. Обиду того сорта, при которой даже не понимаешь, на кого и на что обижаешься. Рыжая макушка Клима замелькала у боковых столиков. Против воли Ирвелин стала следить за ним, будто таким образом пыталась выяснить, прав был Филипп или нет.
Скоро к ним подошел Август, и Ирвелин с радостью отошла от Филиппа и вернулась за рояль. Как было приятно запустить пальцы в синхронный бег по клавишам и отвлечься от странного разговора, что случился сейчас.
Танцы в «Вилья-Марципана» продолжались до десяти вечера. Когда уставшие и счастливые гости начали расходиться, Тетушка Люсия вышла в зал и стала руководить возвращением столов на прежние места, ей вызвались помогать трое гостей-штурвалов и Клим. Ирвелин начала снимать ноты с пюпитра, когда к ней подошел Август.
– Блестящая игра!
– Спасибо, Август.
– По какому поводу траур?
Ирвелин приподняла брови.
– Ну, – прибавил Август, – ты грустная, Ирвелин. Это видно.
– Я не грустная. Устала. Вот и все.
Во многом это было правдой. Она уже давно не играла так долго и с такой отдачей. Август перестал лезть к ней в душу (за что Ирвелин была ему благодарна), но с места не сдвинулся.
Последние гости вышли из кофейни. Ирвелин закончила со сборами и повернулась к залу. Тетушка Люсия прибиралась за стойкой, Клим ушел на кухню, а у окна в одиночестве стоял Филипп и буравил взглядом Августа.
– Вы домой? – спросила она у левитанта, который продолжал стоять возле нее.
Август не ответил. Он с лукавством ей подмигнул, а после неожиданно крикнул:
– Мира! Можешь выходить!
Растерявшись (хотя с чего бы, давно пора привыкнуть к выходкам Августа), Ирвелин начала искать взглядом Миру. В зале ее не было, но тут кухонная дверь чуть скрипнула, и из нее показалась румяная после танцев блондинка. В руках она несла большой белоснежный торт, украшенный леденцами и эустомами, а в его середине горела свеча. Крохотное пламя колыхалось от приближающихся шагов Миры.
– С днем рождения, Ирвелин! – крикнул Август во все горло. Он захлопал, и его инициативу поддержали Филипп и Тетушка Люсия, которая наблюдала за ними издалека с обычным прохладным выражением.
Мира опустила торт на круглый стол рядом с Ирвелин и затараторила:
– Я сама его испекла. Моя старшая сестра – кондитер, и она поделилась со мной рецептом. Там карамель, сырный крем, бисквит. Правда, бисквит немного подгорел, моя духовка ни на что не годится… Леденцы купила на Скользком бульваре, а вот этот в форме скрипичного ключа. С днем рождения!
Не ожидая от своего дня ничего знаменательного, Ирвелин стояла пораженная.
– Откуда вы узнали? Я же не говорила…
– А вот и говорила! Когда мы были у тебя в гостях, – радостно сказал Август, потирая руки. – Итак, Ирвелин! Время загадывать желание и задувать свечу.
Ирвелин посмотрела на горсть рыжего пламени и задумалась.
Она вновь жила в Граффеории, зарабатывала игрой на рояле. Теперь, после событий этой осени, она по праву могла считать себя настоящим отражателем. Белый аурум вернулся в распоряжение королевства. Вокруг нее стояли граффы, которые стали ей по-настоящему дороги, даже к Тетушке Люсии с ее вечно беспрекословным тоном Ирвелин успела проникнуться. У нее есть любимые родители…
Тут взгляд Ирвелин прошелся по иллюзионисту. Он смотрел на торт и вполголоса уточнял у Миры название эустом. Потом она подумала об отце и его жгучем желании вернуться в Граффеорию. И ее желание было готово. Она нагнулась к торту и задула праздничную свечу.
Он шел по раскиданному наобум гравию. Его душу снедало нетерпение. Он боролся с позывом ускориться, ведь бег в его положении недопустим. Скорость должна оправдывать себя, а неоправданная скорость – признак слабоволия. А потому он только шел, с каждым шагом ощущая, как нетерпение покрывает его левую ладонь липким потом.
Когда он вошел в парадную комнату, в ней было темно. Он прошел по ней, не тратя времени на свет, по памяти открыл следующую дверь и замер на пороге. Запах гари заполонил его нос и горло. Несколько знакомых лиц обратились к нему. Он кивнул им в знак приветствия и прошел по комнате до ее середины. Там, на холодном полу, на коленях сидела новенькая. Заплаты на ее комбинезоне наглядно говорили о бедности, но ему было на это глубоко наплевать. Он поприветствовал и ее, а после – присел рядом.
Возле новенькой лежала фарфоровая кукла. По виду она была вполне обыкновенной, но он знал, что зрение – главный предатель среди чувств, способный разглядеть лишь притворство. Он коснулся руки куклы, настолько тонкой, что при желании ее можно было бы обхватить и пальцем.
Как много мыслей скопилось сейчас у него в голове. Он верил, что после стольких поражений ему улыбнулась вожделенная удача. Сгорая от волнения, он поднял взгляд на новенькую. Ее красивые глаза не выдавали и капли страха перед ним. Она смотрела на него ровно, на грани едкого, как дым, равнодушия, что любого другого граффа могло бы оскорбить, но не его.
Он замер в ожидании ее вердикта, и, когда тонкая рука куклы чуть шелохнулась, новенькая вполголоса произнесла:
– Удалось.