— А меня послала за индийским шербетом, — сонным гнусавым голосом отозвался слуга помоложе, протирая кулаком запухшие глаза. — Уснуть не дают человеку!
Старик, прицелившись в шмеля на ветке, длинно и смачно сплюнул зелёной слюной, но промахнулся: шмель улетел.
— Знаешь что, — предложил старик, — посидим лучше в какой-нибудь чайхане, а потом порознь вернёмся домой и скажем, что не нашли.
— Ты посидишь, а я усну часочек! — обрадовался второй.
С тем они оба и удалились.
Не успел ещё вор толком обдумать их речи, как снова калитка открылась и на дорогу выпорхнули две молоденькие служанки с откинутыми чадрами. Они выпорхнули, словно птички из клетки, и сразу начали вертеться, прихорашиваться и щебетать, стрекотать с непостижимой быстротой, как будто в их маленьких коралловых ротиках было за жемчужными зубками не по одному языку, а по целому десятку! Вор хотя и морщился брезгливо, но слушал.
— Она просто с ума сошла! — щебетала первая. — Она меня посылает в Кизыл-слободу к своей вышивальщице! Подумаешь, нельзя подождать до завтра, когда вышивальщица сама придёт!
— А меня — на Арабскую площадь, к своей кружевнице, — застрекотала вторая. — Зачем, не пойму, ей понадобились так безотлагательно кружева?
— Как зачем? Разве ты забыла о сиятельном Камильбеке?
Обе фыркнули, потом звонко, на весь переулок, захохотали, блестя молодыми глазами.
— А по-моему, никуда нам не надо и ходить, — рассудительно сказала первая служанка. — Здесь неподалёку живёт моя тётя — идём к ней в гости. Поболтаем часок-другой, а хозяйке скажем потом что-нибудь. Пусть посидит одна.
— Пусть поскучает!
Одна! Это слово прожгло одноглазого вора, как искрой, — от макушки до пяток! Одна!.. Если бы удалось как-нибудь выманить её из дома!
Голоса служанок затихли в отдалении.
И вдруг… Вор затаился.
Калитка опять открылась.
Да, это был для вора день удач! Из калитки вышла хозяйка, Арзи-биби.
Вор боялся пошевелиться, боялся вздохнуть. Неужели оно сбылось — его затаённое, трепетное желание?
Арзи-биби осмотрелась. Вора не заметила. Опустив плотную чадру, полностью скрывавшую лицо, заперла калитку на замок и быстрыми шагами, слегка раскачивая полные бедра, пошла по дороге, в сторону базара.
Вор, приподнявшись на локте, излил ей вслед жёлтое пламя своего единственного глаза.
Время пришло! Дорога безлюдна, дом пуст. Великий аллах, всемогущий и милостивый, воистину тебе мы поклоняемся и молим тебя о помощи, — вперёд!.. Длинными стелющимися прыжками вор устремился к забору. О пророк Магомет, о прибежище веры — вперёд!.. Секунда, и вор был уже на заборе. Ещё секунда, и он был во дворе.
Он прислушался. Ни шума, ни крика. Никто не заметил.
Глава двадцать седьмая
Все окна дома и дверь по обычаю того времени выходили во двор. Окна были прикрыты ставнями, запертыми изнутри, на двери висел замок. Но где во всём тогдашнем мире были замки и засовы, способные устоять перед этим искуснейшим вором? Нож, блеснувший в его руке, легко вошёл в щель крайней ставни, качнулся вверх, вниз, что-то лязгнуло, щёлкнуло, и ставня открылась.
Путь к заветной сумке был свободен! Вор перешагнул через широкий низкий подоконник, закрыл за собою ставню, но внутренний засов наложил лишь сверху, чтобы в случае бегства легко откинуть его. Потом — осмотрелся.
Он попал в михмонхану — комнату для приёма гостей. В отдушину под потолком падал прямой сильный луч и ярко, в упор, отражался на задней стене, врезая в неё пёстрое узорчатое пятно турецкого ковра. В глубоких стенных нишах высились кипы атласных и шёлковых одеял, среднюю маленькую нишу занимал кальян, отделанный серебром.
Вор стремительно обшарил все ниши. Под коврами и одеялами сумки не оказалось. Он бросился к сундукам. Каждому из них отдавал не больше двух минут, успевая за это время отпереть, дорыться до самого дна и снова запереть. Сундуки были набиты бархатом, атласом, парчой — но сумки вор не нашёл.
Он метнулcя во вторую комнату, в третью… От сундука — к сундуку… Опять — шелка, опять — парча, сафьяны, бархат. Где же сумка?
Ещё одна комната. Воздух в ней был густо напоен ароматами мускуса, амбры и розового масла, ниши — заставлены кувшинчиками и ларчиками. От множества мелких вещей в комнате было тесно, как в птичьем гнезде; в углу под шёлковым балдахином стояла низкая широкая тахта, над нею в полутьме тускло светилось серебряное зеркало.
Вор догадался: комната Арзи-биби. Начал шарить по ларчикам. О радость! — в глаза ему блеснуло золото, вспыхнули камни. С первого взгляда он узнал драгоценности бедной вдовы. Он возликовал: какая добыча могла быть праведнее?
На этом бы ему и покончить, и уйти, — но заманчивое видение сумки неотступно стояло перед его мысленным взором. Он заглянул под тахту, посмотрел за подушками. В углу напротив стоял большой глубины сундук. Может быть, в сундуке? Он даже не заперт… Вор откинул крышку. Ничего, только на дне — рваная перина. Проклятье! — где же искать ещё? В дымоходах?.. И он, конечно, облазил бы дымоходы, остукал стены и всё-таки нашёл бы заветную сумку, — ведь не превращал же её меняла, уходя из дому, в бесплотность? Он бы нашёл сумку и овладел ею…
Со двора донёсся лязг замка, скрип калитки… Арзи-биби вернулась! Опять лязгнул замок — совсем близко… Входная дверь!
Бежать? Но куда? При всей своей ловкости вор не умел уходить сквозь глухие стены. А приготовленное на всякий случай к побегу окно было далеко, на другой половине дома.
Сундук — вот спасение!
Вор нырнул в сундук, бесшумно опустил над собою тяжёлую крышку и затаился.
Много раз приходилось ему отсиживаться в сундуках, он привык относиться к ним с полным доверием. Он устроился поудобнее, вытянул ноги. Ощупал карман, — драгоценности были с ним.
Вздохнув, он приготовился к длительному сундучному сидению.
Шаги в соседней комнате. Голоса. Дверь открылась. Вошла хозяйка, прекрасная Арзи-биби, с нею — мужчина. Вор в сундуке скорбно и презрительно усмехнулся: вот они, женщины!
Но что за странный звон, сопровождающий шаги мужчины?.. Всё объяснилось, когда вор узнал негромкий, но внятный голос вошедшего: это был сиятельный вельможа, прекрасный Камильбек, начальник городской стражи. А звон исходил от его медалей и сабли.
— Как безжалостно вы терзаете своими несправедливыми упрёками моё сердце! — говорил Камильбек, продолжая ранее начатый разговор. — Ещё и ещё раз повторяю: только вам одной принадлежит вся моя любовь, весь огонь души!
— Не надо лгать, — прервала Арзи-биби; её грудной, бархатистый голос задрожал. — Будьте правдивы хотя бы раз в жизни, на этом нашем последнем свидании.
— Последнем? Но почему, о прекрасная султанша моего сердца?
— Вы сами знаете, почему.
— Тише, о несравненная Арзи-биби! Могут услышать.
— В доме, кроме нас, нет никого.
— Вы уверены?
— Как вы боитесь! — засмеялась она оскорбительным смехом. — Ну посмотрите сами! — По комнате зашуршали её быстрые шаги. Визгнули медные кольца занавески над тахтой. — Видите — никого. Можете заглянуть в сундук.
Вор похолодел.
— Загляните ещё и в этот кувшинчик, — выручила его своей насмешкой Арзи-биби. — Право, я предполагала в сиятельном Камильбеке большую смелость. А вы — как трусливый заяц…
Уязвлённый вельможа прошёлся гневными шагами из угла в угол по комнате, наполнив её звоном своих медалей.
— Я не труслив, а предусмотрителен. Вы сами знаете, какое ужасное наказание ожидало бы нас обоих…
— Когда я люблю, я не думаю о наказаниях! — надменно ответила Арзи-биби. — Фархад не страшился опасностей, добиваясь любви Ширин, а Меджнун не думал о наказаниях, стремясь к своей Лейле. Впрочем, я далека от мысли сравнивать высокочтимого, но слишком уж осторожного Камильбека с Фархадом или Меджнуном. Я пригласила вас для других разговоров: мне нужна правда!
— Вот я и хочу открыть вам правду. Хочу предупредить об опасности, грозящей нам обоим…
Пылкая Арзи-биби не слушала вельможу. Слова горьких упрёков неудержимо лились из её уст, и каждое было раскалено в пламени жгучей ревности:
— Я хочу знать, почему раньше вы не думали о наказаниях и смело приходили ко мне, повинуясь велениям сердца? Почему теперь вы стали вдруг так боязливы, что целых две недели — целых две недели! — ни разу не навестили меня? Сегодня мне пришлось, позабыв и стыд, и приличия, самой идти за вами на базар и вызывать вас через какую-то нищую старуху из караульного помещения. Скажите — почему вы стали вдруг избегать меня и уклоняться от встреч, которые раньше — если только память не обманывает меня — были вам как будто бы приятны? Или, может быть, я в этом ошибаюсь, может быть, вы и раньше только снисходили до меня?.. Вы молчите; хорошо, я сама отвечу за вас. Вы разлюбили меня, и моё место в изменчивом и жестоком вашем сердце ныне принадлежит другой! Вот в чём причина! Нет, не оправдывайтесь, не пытайтесь лгать: ваши поступки говорят яснее всяких слов!
— О несравненная Арзи-биби, как вы ошибаетесь! О цветущая роза моих самых сокровенных помыслов, неужели я слеп и не вижу ваших совершенств, неужели я мог бы сменить вас на какую-то другую женщину?
— Однако сменили!
— Клянусь честью, клянусь прахом всех моих знатных предков!..
— Почему же вы ни разу не пришли? Какая тому причина?
— Ваш уважаемый супруг.
— Мой супруг?.. Но ведь он был и раньше, однако это нам нисколько не мешало.
— Произошли весьма важные перемены. Помните мою с ним ссору из-за пропавших коней?
— Он что-то мне говорил, но я хотела спать и не слушала. Так неужели, поссорившись с моим мужем, вы обратили свой гнев на меня?
— Дослушайте до конца. Он подозревает…
— Подозревает? Он?..
— Да! Он пронюхал о нашей любви. Он следит. Вот почему я ни разу не пришёл после этих скачек, хотя моё сердце и рвалось к вам, как сокол — в небо!
— Не понимаю, при чём здесь кони, скачки и прочие глупые забавы моего мужа? Какое имеет к ним касательство наша любовь?