В кратких словах вельможа рассказал о своей беседе с гадальщиком в подвале сторожевой башни.
— Вы помните, пленительная Арзи-биби, он открыл передо мною ваше лицо? Вы думаете — спроста? Нет, он испытывал нас. Мы смотрели друг на друга, охваченные пламенем страсти, а он следил за каждым нашим движением, считал удары наших сердец!..
— Не может быть! — сказала Арзи-биби. — Этот ваш гадальщик просто-напросто лжец. Я знаю своего мужа, знаю все его хитрости, уловки и помыслы. Чтобы он вздумал тайно следить за мною? Да если бы он только осмелился!..
— Он задумал и осмелился.
— Нет и нет! — Арзи-биби тихонько засмеялась. — Нет! Вы испугались призрака, испугались тени, о Камильбек! — Голос её звучал нежно, воркующе: ревность отхлынула от её сердца. — И ради этого лживого гадальщика вы заставили меня так страдать?
— Арзи-биби, но если мы стоим над гибельной пропастью?
— Ах нет, мы возлежим в цветущем саду любви! Садитесь рядом, Камильбек, и сейчас я вам докажу всю нелепость ваших опасений. Садитесь ближе. Ах, да снимите же наконец вашу саблю и ваш колючий халат!
— Но если вдруг придут?
— Никто не придёт. Мы — одни.
— А ваш супруг?
— Он пошёл играть в кости к ростовщику Вахиду. Это — до поздней ночи.
Вор услышал звяканье пряжек, жёсткое шуршание парчи: вельможа снял халат и саблю. После этого пленительная Арзи-биби принялась доказывать ему всю неосновательность его страхов. Воздержимся от описания этих доказательств, — скажем лишь, что они были разнообразны и длительны.
Между тем жаркая духота в сундуке сгустилась до невозможности. Вор сидел весь в поту; пух и перья липли к его лицу, лезли в нос, щекотали в гортани. Пользуясь пылкостью Арзи-биби, он трижды поднимал крышку и жадно пил свежий воздух.
Но случая поднять крышку в четвёртый раз ему пришлось ждать долго. Он задыхался. При всём своём отвращении к женщинам он готов был выскочить из сундука на помощь вельможе. Не ради прелестей Арзи-биби, но ради воздуха!
Наконец!.. Он приоткрыл сундук. Воздух, воздух, минуты блаженства! Он дышал полной грудью, глубоко и свободно, нисколько не боясь, что его дыхание будет услышано. Какой-то посторонний звук! Что это? Здесь, в комнате, или — со двора?
Да, этот звук шёл со двора и нёс в себе опустошительную бурю, грозу!.. Когда вор, опустив крышку, опять погрузился в темень и духоту и в комнате установилась тишина, полная изнеможённых вздохов, снова брякнуло железное кольцо калитки и послышался голос менялы:
— Откройте же наконец! Вы что — заснули там все?
И с этим голосом в комнату ворвался ветер смятения и пошёл кружить и вихрить, взметая и ставя вверх дном всё вокруг.
Вельможу он сбросил с мягкой тахты на пол и пошёл гонять по комнате кругами, как зайца.
— Муж! Рахимбай! — сдавленным шёпотом восклицал вельможа, мягко топоча босыми пятками по каменному полу, застланному коврами. — Великий аллах, о прибежище верных! Он подстерёг! Я погиб! Я пропал!
В эту роковую, страшную минуту он думал и помнил только о себе, заботился только о своём спасении, готовый выдать Арзи-биби с головой, лишь бы самому как-нибудь уцелеть! Таковы, за малым исключением, все сластолюбцы.
Совсем иначе встретила опасность Арзи-биби, проявив такую силу духа, такую доблесть, которые могли бы украсить любого закалённого в битвах воина. Впрочем, разве не была она самой доблестной воительницей на бранном поле любви?
Только две-три секунды понадобилось ей, чтобы от растерянности перейти к действию.
Мгновение — и все следы любовного беспорядка на тахте были уничтожены.
— Подожди, не стучи так громко: у меня нестерпимо болит голова, — расслабленным стонущим голосом сказала она в окно, обращая эти слова к меняле, бесновавшемуся за калиткой. А к вельможе — другие слова, шёпотом: — Не бегайте, не шлёпайте пятками — слышно. Ах, наденьте же шаровары, ведь это неприлично — поймите! Что вы берёте — это моя чадра… Вот они, вот — надевайте! Ах, да не тем концом — переверните! — Опять в окно, мужу: — Сейчас, сейчас; куда-то задевались туфли, не могу найти. — Шёпотом, вельможе: — Прячьтесь в сундук! Скорее! Через полчаса я выпровожу его! — В окно, мужу: — Иду, иду! Великий аллах, ни минуты покоя в этом доме!..
Вельможа с побелевшими от страха глазами, ничего не видя и не соображая, полез в сундук:
— Здесь что-то мягкое.
— Это перина. Лезьте!
Он погрузился в жаркую, душную глубину. Крышка над ним опустилась.
Арзи-биби вышла из комнаты.
Вельможа засопел, заворочался в сундуке. Он сидел скрючившись, уткнув подбородок в колени, как младенец в материнском чреве. Что-то мягкое мешало ему вытянуть ноги верно, сбившаяся в комок перина.
Он спиной упёрся в стенку сундука, ногами — в это мягкое и надавил.
И вдруг сундучная темнота ожила.
— Тише, почтенный! — услышал он близкий негодующий шёпот. — Тише, вы продавите мне живот!
Какими словами передать ужас вельможи? Он отпрянул, подпрыгнул, глухо стукнулся головою о крышку.
— А?.. Что?.. Это кто?.. А?.. — судорожно вскрикивал он, вконец обезумев и тыча в темноту перед собой растопыренными пальцами.
— Тише, — повторил тот же таинственный шёпот. — Куда вы суете свой палец — мне прямо в ухо!
Кто-то невидимый схватил вельможу за руки, цепко сжал их в запястьях.
— А?..Что?.. — вскрикивал вельможа, лязгая зубами, дрожа и вырываясь. — Это кто?.. А?.. Это кто?..
— Ни слова! Ни звука! Уже идут. Не бойтесь, сиятельный Камильбек, — от меня вам не будет вреда.
Замутившийся разум вельможи не воспринимал ничего.
Последовал сильный удар невидимым кулаком в лоб.
— Молчи, — иначе, клянусь аллахом, я пущу в дело нож!
Вельможа затаился, не шевелясь и даже не дыша.
В комнату вошли меняла и Арзи-биби:
— Как хорошо, что сегодня ты вернулся рано.
— Вахида не оказалось дома. Какие-то срочные дела.
Меняла уселся на сундук, придавив крышку своим толстым задом.
Теперь к вельможе и вору не проходило ни одной струйки воздуха.
— Я совсем больна, — простонала Арзи-биби. — Если бы ты позвал ко мне лекаря Саидуллу. Его дом совсем недалеко, в двух минутах ходьбы.
— А где же все наши слуги?
— Я отпустила их. Они так надоели мне своей болтовнёй. Хотела немного поспать. Одна, в тишине…
— А тут — я некстати, — благодушно усмехнулся меняла. — Ты крепко уснула: я никак не мог добудиться. Пойду позову лекаря.
Он встал, направился уже к двери, но в эту самую секунду злосчастный вельможа, не привыкший к сундучным сидениям, пошевелился.
Вор изо всей силы яростно сжал его руки.
Поздно: купец услышал.
— Какой-то шум?
— Мыши, — небрежно отозвалась Арзи-биби. Поистине, со своим самообладанием она была рождена для дворцов, заговоров и тайной борьбы, а вовсе не для тесного дома менялы!
— Кстати, ты слышала новость! — продолжал меняла, остановившись в дверях. — Помнишь Нигматуллу, торговца ножами? Ну, толстый, рыжий, что торгует неподалёку от главной базарной мечети. Так вот, вчера он застал у своей жены… кого бы ты думала? Главного мираба из управления городских арыков и водоёмов!
— Чужого мужчину! — с ужасом воскликнула Арзи-биби.
— Дело дойдёт, надо полагать, до самого хана. Не завидую мирабу.
— Так ему и надо за распутство!
— А изменница подвергнется наказанию плетьми. Пятьсот плетей — ни больше ни меньше.
— Ещё мало! Таких жён следует жечь на кострах или бросать в кипящие котлы!
— Ты уж слишком, Арзи-биби! Ей хватило бы и сотни плетей. Нигматулла теперь и сам не рад, что поднял такой шум. Он жалеет жену и всячески старается её выручить, но уже поздно.
— Жалеть подобную тварь!
— А по-моему, — на всякий случай меняла понизил голос, — по-моему, власти вообще не должны были бы вмешиваться в домашние дела…
Вор в сундуке почувствовал под своими руками, сжатыми на запястьях вельможи, мгновенную судорогу — отблеск внутренней вспышки, порыва схватить вольнодумца! Даже здесь, в сундуке, на краю собственной гибели, этот доблестный охранитель устоев не мог до конца подавить в себе хватательного рвения.
— Если бы ты когда-нибудь изменила мне, — шутливо продолжал меняла, — то всё-таки я не хотел бы видеть тебя в руках палачей. Бедный Нигматулла!.. Опять шорох. И как будто в сундуке?
— Это не в сундуке — под полом. Опять мыши.
— Надо завести кота. Может быть, найдётся у лекаря лишний кот — тогда я принесу. Не вставай, не надо: я сам запру калитку снаружи, чтобы не беспокоить тебя, когда вернусь.
И вдруг он запнулся, словно подавившись собственным языком.
Что-то произошло. Но что — вор из сундука понять не мог.
Снова послышался голос менялы — хриплый, глухой, на этот раз далёкий от всякого благодушия:
— Откуда здесь этот парчовый халат? Эта золотая сабля?
Сердце вора дрогнуло, дыхание прервалось. О глупцы! Забыть халат, забыть саблю! На самом виду!..
А над сундуком начиналась буря.
— Это?.. Это?.. — лепетала Арзи-биби и ничего не могла сказать: удар был слишком внезапным. Даже она, бестрепетная, смутилась и, могучая, пошатнулась!
— Да, это! Именно это! — наседал купец; голос у него был горячечный, с визгом.
— Это — подарок. Я приготовила тебе подарок…
— Подарок? Мне? Сабля? Парчовый халат с медалями? Ты лжёшь! — загремел меняла. — Говори, чей это халат, чья сабля?
— Да твои, твои! — пыталась отговориться Арзи-биби. — Не кричи же так — услышат соседи.
— Пусть! Пусть они слышат! — вопил меняла. — Пусть они знают! Я вижу, что распутство проникло не только в дом Нигматуллы! Кто здесь был без меня? Ага, ты молчишь! О презренная распутница, о дочь шайтана! Кто? Говори — кто?
Арзи-биби молчала, обезоруженная и подавленная.
Вельможа в сундуке от ужаса лишился чувств и мягкой безжизненной грудой навалился на вора.
Да и сам вор — на что уж был привычен ко всяким испытаниям! — тоже поддался гибельному страху. Пропал!.. Сейчас меняла позовёт людей, начнёт обшаривать дом. Подземная тюрьма, пытки, палач, виселица!.. Погиб!