— Хозяин, ты плохо выполняешь поручение принца, — сказал Ходжа Насреддин, принимая из рук Агабека чашу, налитую с краями. — Близок мой отъезд, а ты до сих пор ещё ничем не подготовил меня к приятию должности визиря и дворцового казначея в Египте.
— Разве ты думаешь двигаться?
— Дорога в Каир не близка.
— Но совсем недавно ты говорил, что не примешь должности визиря. Ты думал о своих учёных делах — об уединённом жилище и скромном пожизненном доходе.
— Я и сейчас думаю, но султан ведь может не согласиться на это. Скажет: принимай должность или отправляйся на плаху! С ним не поспоришь. Вот я и решил на всякий случай приготовиться к должности.
Агабек беспокойно замигал мутными глазами и засопел.
— А тайная комната? — напомнил он.
— Об этом как раз я и хотел с тобою побеседовать, — о наилучших способах избежать её. Ты многоопытен и мудр — научи меня. А в награду — клянусь! — я пришлю тебе из Египта кальян, отделанный золотом, и серебряный кувшин для вина.
Кальян и кувшин! — это было всё равно, что пообещать жаждущему в пустыне две капли воды. Не кальян и не кувшин мерещились Агабеку, а дворцовые подвалы в Каире, полные золота. И кроме того — ещё дороже денег! — почёт и великая власть.
Ходжа Насреддин сидел, опустив голову: он в лицо Агабеку не смотрел, зато не отводил глаз от его рук. И по дрожанию толстых пальцев, по трепету вздутых жил читал всё в его душе так же ясно, как по волшебной книге. Поэтому для него не были неожиданными слова Агабека:
— Узакбай, а что, если ты уступишь принца мне?
Соглашаться сразу не следовало: пусть он распалится!
— Тебе? — усмехнулся Ходжа Насреддин. — Не такие люди предлагали мне то же самое. Но, во-первых, принц желает иметь провожатым в Каир только меня, во-вторых…
— Принца можно уговорить. Кроме того, пока он в этом обличье, в ишачьем…
— Можно поступить с ним и бесчестно, хочешь ты сказать? Обмануть его? О хозяин!..
— Вовсе не то я подумал. Но можно его ответ истолковать в желаемую сторону. Поскольку человеческих слов он произносить не в силах…
— А махание хвостом и двиганье ушами?
— Вот их-то и можно истолковать!
— Поистине, хозяин, ты рождён для придворных должностей! Но есть и второе препятствие — ты сам.
— Я?..
— Чем ты можешь вознаградить меня?
Неистовое желание быть египетским визирем так разожгло Агабека, что он даже обрёл в себе красноречие.
— Ты жаждешь уединения? — говорил он, наклоняясь к Ходже Насреддину. — Где найдёшь ты уединение большее, чем здесь, и тишину совершеннее? — Действительно, тишина вокруг была, как в светлом сне. — Ты хочешь иметь пожизненный доход? Моё озеро даст тебе достаточно для богатой жизни.
— Да, но хлопоты с этим озером и с отпуском воды, — упирался для вида Ходжа Насреддин. — Они будут меня отвлекать от учёных занятий.
— Найми управителя. За малые деньги он всё будет делать сам.
— Верно, можно ведь нанять управителя! Как это мне в голову не пришло!
— Конечно! Передашь дела управителю, тебе же останется только собирать волшебную траву.
— Волшебную траву! — оживился Ходжа Насреддин. — Это как раз для меня — собирать волшебную траву!
— Вот, вот! — подхватил Агабек, обрадовавшись, что нашёл верный ключ; его разум, давно уже переродившийся в хитрость, зашевелил и задвигал всеми своими четырьмя десятками ножек. — Именно волшебную траву! Её здесь — неисчислимо, я только не хотел тебе говорить. Везде растёт! Одну ты уже нашёл. Но это что? Сотая доля!..
— Неужели — сотая доля? — прошептал, как бы замирая, Ходжа Насреддин.
— Тысячная! Тысячная доля!.. Ты ещё не знаешь, сколько здесь растёт волшебной травы!
Агабек, подогретый вином, болтал уже безоглядно, ничуть не опасаясь быть пойманным на своей лжи, ибо перед ним сидел человек учёных занятий, следовательно — в обыденных делах подобный малому ребёнку и подлежащий неукоснительному обжуливанию. Но перед ним сидел Ходжа Насреддин, умевший соединить крылатость души с величайшей проницательностью ума и вовсе не склонный изображать собою жирного барана для всяких ползающих по земле хитреньких проходимцев, — вот с кого следовало бы всем учёным людям, всем мудрецам и поэтам брать пример в их повседневной жизни!
— Вот, например, видишь — плющ! — захлёбывался Агабек. — Тоже — волшебный! И вон тот лопух — тоже! Кругом — волшебная трава! Простой даже и нет, всё — волшебная. Здесь был задолго до тебя один чернокнижник, он мне всё это и разъяснил. Кроме того, здесь и камни — волшебные. Прямо валяются на земле — только подбирай! Этот чернокнижник увёз целый мешок! И ещё два кувшина волшебной воды! Я забыл сказать, что здесь неподалёку есть волшебная вода. Совсем рядом. Здесь всё, всё — волшебное!
Против такого сочетания — волшебной травы, волшебных камней и волшебной воды — кто бы мог устоять?
Ходжа Насреддин согласился. Да, он уступает принца в обмен на озеро, дом, сад и всё прочее, принадлежащее озеру, и за десять тысяч таньга сверх того.
— Десяти тысяч у меня наличными нет, — говорил Агабек. — Только семь. Но ведь я должен оставить что-нибудь себе на дорогу в Каир.
— А драгоценности, что недавно ты получил от Мамеда-Али? — напомнил Ходжа Насреддин.
Сошлись на пяти тысячах. Агабеку на дорогу оставались две тысячи и драгоценности.
— А принц не откажется! — говорил Агабек. — Он меня достаточно узнал за это время. Наконец, ты можешь заболеть. Даже притворно умереть. Мы всё обделаем так, что он ничего не заподозрит и никогда не узнает.
Ходже Насреддину умирать не хотелось ни истинно, ни притворно.
— Это уже лишнее, — сказал он. — Зачем обманы в таком праведном деле? Попробуем уговорить принца.
Пошли уговаривать. Было махание хвостом, и было двиганье ушами. Истолковали. Вернулись в беседку.
— Теперь дело за малым! — торжествовал Агабек. — Каждую весну в наших местах появляется кадий Абдурахман из большого селения Янги-Мазар, где он постоянно живёт. Он разбирает тяжбы и закрепляет сделки. Он сейчас где-нибудь неподалёку; сегодня же пошлю верховых на розыски. А ты, Узакбай, приготовь пока побольше волшебного состава. И напиши на бумаге все заклинания, чтобы я не забыл.
— Принц тебе уже вручён, а своего вновь приобретённого дома я ещё не видел, — сказал Ходжа Насреддин.
— Пойдём посмотрим.
Осмотрели дом. Он оказался очень хорошим, построенным на долгие-долгие годы. «Вот и свадебный подарок этим молодым безумцам — Саиду и Зульфие; хватит им здесь места расселить потомство!» — думал Ходжа Насреддин, следуя за Агабеком из комнаты в комнату. В доме было тихо, чисто, просторно, светло; в открытые настежь окна щедро лились полуденные лучи, расстилая Ходже Насреддину под ноги свои весёлые коврики, сотканные из горячего света, и гоняя по стенам целые стада пугливо-трепетных зайчиков, когда ветер, летевший из сада, шевелил оконные рамы.
Глава тридцать пятая
С этого дня Агабек перестал быть прежним Агабеком. Опередив медлительное время, он уже переселился мечтами в Каир, ко дворцу, он уже был для самого себя египетским визирем Агабеком-ибн-Муртазом Хорезми, уже чувствовал на плечах тяжесть золотом расшитого придворного халата, уже слышал мысленным предчувственным слухом позвякивание медалей и блях на груди, золочёной сабли на боку. Отныне каждый лишний день, проведённый в Чораке, казался ему похищенным из его будущего величия; каждая пролетевшая минута безвозвратно уносила с собой обильные семена всевозможных благ и всяческих прибылей. Он надулся нестерпимой чванливостью. Разговоры с ним стали для Ходжи Насреддина истинной мукой. Своего единственного слугу, слепого и глухого старика, он заставлял по утрам кланяться себе земно. К ишаку он Ходжу Насреддина теперь не допускал вовсе.
Между тем жизнь селения шла своим обычным кругом: наливались душистой сладостью плоды в садах, шелковичные черви завернулись в коконы и первый раз и второй, объягнились овцы на пастбищах. У каждого чоракца прибавилось летних забот; в чайхане Сафара гостей по вечерам собиралось теперь не много, человек пять, — остальные, наработавшись за день, ложились ещё засветло спать.
К новому хранителю озера и к его странностям чоракцы успели привыкнуть; разговоры о нём велись в чайхане только вскользь, мимолётно. Зато по-прежнему неотступно висела над чоракцами зловещая тень Агабека: опять — полив, опять — дни, полные томительного страха.
И вдруг, словно громовые удары с неба, посыпались новости — одна другой оглушительнее.
Первую новость возгласил мулла в пятницу после утренней службы: Агабек, обратившись мыслями к богу, пожертвовал в мечеть полторы тысячи таньга, заказав заупокойные молитвы на весь предстоящий год.
Полторы тысячи! Перед поливом! Сколько же возьмёт он за полив?.. Заупокойные службы! По каким усопшим?.. До стеклистых червячков чоракцы, конечно, додуматься не могли и терялись в догадках. «Быть может, по тем, которых решил он уморить голодом?» — зловеще пророчествовал Сафар.
Вторая новость исходила от самого Агабека. На днях он покидает Чорак и уходит в хадж — паломничество к священному камню Кааба. Агабек счёл полезным затемнить таким способом свой отъезд в Египет.
Новые тревоги, новые недоумения! До полива он уйдёт или после полива? И главное, самое главное, — какую же всё-таки цену назначит он за полив?
Третья новость — зловещая, страшная: Агабек послал верховых в три конца на розыски кадия Абдурахмана. Он вызывает кадия в Чорак. Зачем? С кем думает затевать он тяжбу перед отъездом, какие сделки понадобилось ему закреплять?
По этому поводу было великое сборище в чайхане. Забыли сады, поля, пастбища. И опять пророчествовал Сафар: «Погодите, до своего отъезда он ещё успеет всех разорить!..» Один Мамед-Али видел радость среди тревог: что бы то ни было, но Зульфию он уже больше не потребует в свой дом!
Решили пойти навстречу судьбе — спросить Агабека: сколько он думает взять за полив? Направили к нему четырёх стариков.