Видя, как советский полковник рассматривает фотографию жены и детей, эсэсовец насторожился. Не поворачиваясь к переводчику, Степан Иванович сказал негромко, но многозначительно:
— Сейчас мы проверим его показную храбрость. Переведи ему, капитан, что район Берлина, где проживает его семья, этой ночью сильно пострадал от налета нашей авиации. Вполне возможно, что его семья погибла.
Капитан перевел. Обер-лейтенант изменился в лице и, мотнув головой, заговорил горячо, возбужденно:
— Найн, найн! Не может быть! Зенитные части и авиация Геринга не допустят этого! Небо Берлина хорошо охраняется. Гитлер не позволит, чтобы русские бомбили столицу рейха. Нет, нет! Не обманывайте, я все равно ничего не скажу. Фюрер скоро будет в Москве, наши войска пройдут по Красной площади. Вот увидите.
Эсэсовец сомневался в том, что бомбили Берлин, и все же возмущался, как смели русские сбрасывать бомбы на женщин и детей, убивать беззащитных! Это жестоко! Варвары! Убийцы!
Эсэсовец кипел негодуя. Глядя на него, Степан Иванович покачал головой. Он и без перевода понимал смысл возмущения обер-лейтенанта. Но капитан переводил дословно.
Жестоко? Они хорошие, а мы — варвары?! Перед Юрой мгновенно пронеслась ужасная картина налета немецких бомбардировщиков, гибель родных и многих беззащитных людей. За что, за что они погибли? Юра, не помня себя, подскочил к эсэсовцу, с негодованием закричал ему в лицо:
— А мою маму убили и других убили, это не жестоко, да? Не жестоко?!
Юра оглянулся вокруг, думая, чем бы огреть фашиста. Увидел в руках часового винтовку, подскочил к нему, выхватил и бросился на обер-лейтенанта. Тот испуганно отскочил в сторону, едва увернувшись от штыка. Степан Иванович перехватил Юру и стал успокаивать. Но Юра не мог успокоиться, он ненавидев этого фашиста и всех остальных, сколько бы их ни было. Ненавидел жгучей ненавистью, на какую способен человек.
Капитан, знавший про Юру от полковника, торопливо переводил эсэсовцу, почему мальчик бросился на него с винтовкой. Растерянный, сникший, тяжело дыша, немец со страхом смотрел на русского мальчишку.
Часовой взял у Юры свою винтовку и замахнулся прикладом на эсэсовца.
— Не сметь! — успел предупредить часового Черных и приказал: — Уведите!
Часовой зло глянул на пленного и, кивнув на дверь головой, штыком подтолкнул к выходу.
— Погодите, Чухаев! — остановил Черных часового. — Переведите, капитан, что мы не знаем точно, погибла его семья или нет, но налет нашей авиации на Берлин был. И пусть подумает, кто действительно проявляет жестокость и кто вынужден отвечать на нее. Через два часа вызовем. И если не скажет, какие части против нас сосредоточены и в каком направлении намечен главный удар, то пощады ему не будет! Пусть это запомнит. Все!
Капитан перевел. У немецкого офицера вырвался вздох облегчения. В словах капитана была надежда на жизнь. Глаза обер-лейтенанта вспыхнули радостью, но глянули на Юру и тут же погасли.
Пленного увели. Капитан повернулся к Черныху.
— Я бы на него, товарищ полковник, не тратил времени зря. Когда, вы ему про бомбежку Берлина сказали, он даже в лице изменился, видать, струхнул. Да и за свою шкуру испугался — под штыком в руках Юры. Одним словом, фашист. С нашими они другим языком разговаривают, стреляют в женщин, детей, стариков, и совесть их не мучит. — Капитан сложил в папку протокол допроса и документы эсэсовца. — Разрешите идти, товарищ полковник? Через два часа я буду здесь.
— Идите, — разрешил Черных и, закуривая, посмотрел на Юру. — Здорово ты его припугнул.
— Я не пугал, — буркнул Юра. — Я убить хотел!
Все переглянулись, но промолчали. Тон, которым были произнесены эти слова, не вызывал сомнений…
Вскоре Степан Иванович освободился. Юра с Петром Смыком ожидали его в палисаднике на скамеечке под молодыми березками.
— Вы еще здесь? — удивился Черных. — Ну раз так, пойдемте прогуляемся, чтобы спать не тянуло.
Он с удовольствием вдохнул в себя свежий утренний воздух.
— А ты, Юра, молодец. Быстрее нас сбил спесь с эсэсовца. Конечно, все нужные нам данные он сообщит. Правда, мы и без него многое знаем, но перепроверить и уточнить необходимо. Сегодня в тыл врага снова ушли две группы разведчиков, от них тоже ждем важных сведений.
Они проходили по тихой улочке Старого Оскола. Война пока не тронула этот небольшой, уютный городок. Все улицы были усеяны пожелтевшей осенней листвой.
На развилке дорог остановились. Степан Иванович почему-то повернул не к дому, а в другую сторону. Петро с Юрой замешкались: куда это он?
— Чего встали? — оглянулся Черных. — Шагом марш за мной! Идем в армейские мастерские. Тебе, Юра, обмундирование закажем. Будешь по всей форме бойцом Красной Армии! Не возражаешь?
Юра даже не поверил. Ему закажут настоящую военную форму?! Степан Иванович смотрел на Юру добрыми, отцовскими глазами.
И Юра мгновенно представил себя в пилотке с красной звездочкой, новенькой гимнастерке под широким ремнем с пряжкой, форменных шароварах, заправленных в сапоги. Все было на своем месте. Не хватало только… И совершенно неожиданно для себя Юра спросил:
— А винтовку дадите?!
— Винтовку? — переспросил Степан Иванович. — Там видно будет. Одно скажу — вместе фашистов бить придется!
Он произнес это твердо, уверенно, и они втроем быстрее зашагали в сторону армейских мастерских.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Андрей Суслов лежал на кровати и, облокотившись о подушку, рассказывал Юре, как они взяли в плен эсэсовского обер-лейтенанта. Слушая, Юра чистил и смазывал его трофейный пистолет. Разведчик внимательно следил за правильностью смазки и сборки оружия.
По характеру Андрей был общительный, веселый. И потому в рассказе у него все получалось просто, легко, хотя на самом деле все обстояло гораздо сложнее и опаснее…
К деревне Орловка разведчики вышли в пять часов утра. Было морозно, дул холодный, пронизывающий ветер. Деревня спала. Только в одном окне виднелся тусклый огонек.
Старший группы лейтенант Пирогов поручил Суслову и Верещагину выяснить, кто находится в этом доме, а заодно разведать обстановку в деревне.
К дому разведчики подбирались осторожно. Видели, что вдоль улицы в походном строю застыли танки, тягачи, крытые грузовики. Вероятно, колонну застала ночь, и немцы остановились здесь до утра.
Во дворе нужного дома стояла легковая автомашина.
— «Мерседес», — шепнул Верещагину Суслов. — Здесь определенно начальство ночует.
За окном маячила длинная тень немецкого солдата. Он что-то делал. Наклонялся, выпрямлялся. Казалось, чего-то ждал.
— Не спится фрицу… — шепнул Суслов. — Доложи лейтенанту, что в доме находятся немцы, а в деревне стоит колонна немецкой техники.
Верещагин бесшумно исчез. Суслов выбрал удобное место и стал наблюдать за домом.
Отворилась дверь, на крыльце появился немец с ведром воды. От ведра клубами шел пар. «Воду на печке грел» — догадался Суслов. Немец подошел к машине, открыл капот, залил в радиатор горячую воду. Попробовал запустить мотор. Холодный двигатель капризничал: чихал и не хотел заводиться.
К Суслову подполз Пирогов.
— Похоже, подъем скоро. И в других домах свет зажгли.
— Товарищ лейтенант, может, «язычка» нам здесь взять? Прямо с постельки, тепленького, пока не очухались, а?
Немец принес второе ведро горячей воды. Мотор заработал, запахло бензиновой гарью.
— Берем! — решил Пирогов. — Суслову с Иванцовым заняться шофером, а мы с Верещагиным врываемся в дом. Если что, глушим фашистов гранатами и отходим к лесу.
Прижимаясь к стене дома, Суслов пополз к машине. Вдруг шофер убавил газ, взял пустое ведро и направился к сараю. Он шел прямо на Суслова. Еще несколько шагов, и он увидит советского разведчика. Что делать, как спасти положение?! Пирогов поднял какую-то чурку и швырнул в шофера. Тот остановился удивленный. Суслов в прыжке сбил его с ног, прижал к земле. На помощь бросился Иванцов. Они скрутили шофера, забили в рот кляп.
Пирогов дернул Верещагина и первым ворвался в дом. В полумраке два офицера медленно одевались.
— Хенде хох! — крикнул Пирогов и замахнулся гранатой.
Верещагин схватил лежавшие на столе пистолеты. Немцы не растерялись, бросились на Верещагина. Завязалась борьба.
— Не стрелять! — предупредил Пирогов, сшибая с ног немецкого майора.
Верещагин катался по полу с эсэсовским обер-лейтенантом. Прежде чем Пирогов пришел на помощь, немец выстрелил.
— Эх, дьявол, успел-таки, — зло выругался Пирогов.
Вбежал Суслов. Втроем они быстро скрутили фашистов и повели во двор. Немцы не сопротивлялись, но тащиться с ними было небезопасно.
— Фашисты всполошились, сюда бегут! — доложил Иванцов.
Пирогов скомандовал:
— В машину, живо! Суслов, за руль! — и втолкнул майора на переднее сиденье.
Разведчики быстро уселись на заднем сиденье, приготовились к бою. Эсэсовца положили в ноги.
Машина с места рванула вперед. Выстрел действительно поднял по тревоге всех фашистов. Они отовсюду спешили к дому.
Суслов крутанул вправо, увидел бежавших навстречу врагов, свернул в проулок и до предела нажал газ. Вслед загремели выстрелы.
Из-за угла выскочили другие фашисты, тоже открыли по машине стрельбу. Автоматные очереди прошили кузов, вдребезги разлетелось стекло. Пирогов, Иванцов, Верещагин пригнулись. Суслов пригнуться не мог: он вел машину. Вел прямо на врага! Отскакивая в сторону, фашисты продолжали стрелять. Суслова резко толкнуло в плечо, прожгло болью. Рядом вскрикнул и тут же затих майор.
Опустив стекла, разведчики в упор стреляли в немецких солдат. Машина вырвалась на проселочную дорогу и помчалась в темную осеннюю степь. Суслов понимал, что ранен, но молчал. Крепился, сознавая критическое положение всей группы. Сейчас дорога была каждая минута.
— Сворачивай в лес, Андрей, — приказал Пирогов. — Дальше опасно. Засаду могут устроить.
Рука онемела, Суслов с трудом поворачивал руль.