Высокий деревянный поморский крест поднимался к небу. Он был сооружен пятнадцать лет назад экспедицией лейтенанта Седова как астрономический знак.
Все здесь напоминало о мужественном и настойчивом русском исследователе Арктики Георгии Яковлевиче Седове. В 1914 году в этой бухте встало его небольшое зверобойное судно «Святой Фока» на вторую зимовку. Отсюда тяжело больной цингой Седов ушел с двумя матросами и пятнадцатью собаками к Северному полюсу. Ушел, чтобы не вернуться. Это был героический поступок человека, решившего самой своей гибелью еще раз привлечь внимание к тому, чего он так страстно добивался всю жизнь, — к достижению той заветной точки, в которой сходятся все земные меридианы.
В. Ю. Визе в молодости был сподвижником Г. Я. Седова. Он тщетно пытался тогда отговорить Седова от похода на полюс и с грустью проводил его в последний путь.
Присутствие на пароходе непосредственного участника происшедших здесь трагических событий вызвало у седовцев сосредоточенно-грустное настроение, хотя ярко освещенная солнцем бухта Тихая была одним из красивейших уголков за полярным кругом. Вокруг нее с севера, востока и юга поднимались, защищая бухту от свирепых арктических ветров, скалы высотой до 200 метров с нагроможденными на них ледниками.
Бухта Тихая расположена в северо-западной части острова Гукера, занимающего центральное место в архипелаге, вдавалась в остров почти на 2 километра.
— Кажется, лучшего места для зимовки нам не найти, — сказал Шмидт, обращаясь к Визе и Самойловичу; с ним согласились.
1 августа начальник экспедиции записал в свою тетрадь:
«…Решили строить полярную станцию здесь, под крестом, поставленным Седовым. Рано утром капитан, промеряя глубину, подошел к этому месту. Ему удалось встать в 30 метрах от берега. Идеальные условия выгрузки».
Но и при «идеальных» условиях выгрузка была очень тяжелой и трудоемкой задачей. Одно дело разгружать корабль у оснащенного механизмами причала порта, совсем другое у девственного берега арктической земли, забитого стоящими на мели айсбергами.
На два больших карбаса лебедки опускали строительные материалы — доски и бревна. В бухте Тихой почти никогда не бывало по-настоящему тихо, и свежий ветер кренил карбасы набок. Доски сползали в воду вместе с матросами, которым приходилось поэтому не раз искупаться в студеной воде Ледовитого океана. Только что бывшие в воде продрогшие люди садились за весла, а потом на берегу, на собственных плечах, спотыкаясь о скользкие камни, переносили тяжелый груз. И все же за четыре дня все строительные материалы были доставлены на берег. Запылали костры, отогревавшие промерзшую землю под фундаменты. Плотники начали возводить стены кладовой. Все шло хорошо. Но в эти дни Арктика принесла путешественникам новое испытание. 6 августа корабль сел на мель.
«…Периодически в бухту надвигаются льды, тогда ночью будят капитана. А сегодня они внезапно надвинулись днем сплошной массой, — записал в дневнике Отто Юльевич. — Это произошло во время обеда. Вахтенный штурман поздно их заметил и поэтому поздно доложил капитану. Уже ничего нельзя было сделать.
Льдины вперемежку с айсбергами двигались с быстротой хороших гребцов, напирали на корабль, громоздились у него. Мигом они содрали ржавчину с бортов, и море вокруг стало красным. „Седова“ оттащило к берегу и крепко посадило на мель. Большой пароход стал беспомощной игрушкой… Теперь целый день возимся. Крен порядочный, сидим основательно. К тому же льдина (айсберг) села на якорь, ее взрывают (толом). После каждого взрыва отлетают осколки, откалываются части и она покачивается, поворачивается, но опять сидит…»
Напрасно изо всех сил работали машины. На айсберг закинули тросы, пытались подтянуться, но все безуспешно. К концу дня седьмого августа удалось развернуть корабль, но корма продолжала сидеть на мели. На помощь команде были брошены все участники экспедиции. Разгрузили кормовой трюм и начали перекачивать водяной балласт в носовую часть корабля. Это и решило дело. Через 36 часов непрерывного труда «Седов» под громкое «ура» сполз с мели на воду.
Шмидт всегда, всю жизнь, где бы он ни находился, познавал и осмысливал новое. Участвуя в аврале по снятию корабля с мели, он воспользовался случаем, для того чтобы овладеть и морской терминологией.
…«Надо выучиться целому словарю. „Канат“ — это якорная цепь. А наш канат, если толстый, особенно металлический, будет „строп“, поменьше, как веревка, — „конец“.
8 августа в бухте снова показались льды. Появилась опасность, что „Седова“ теперь выбросит на скалу и судно погибнет. Мгновенно были подняты якоря, и корабль спрятался между стоящими на мели айсбергами.
Льды то заходили в бухту, то уходили в океан. „Седов“ все время был под парами, капитан то и дело менял место стоянки. Эта игра в „кошки-мышки“ со льдами продолжалась до 13 августа, когда бухта Тихая очистилась ото льдов.
На берегу тем временем полным ходом велись строительные работы. В них участвовали в качестве подсобной силы все, кто не был занят разгрузкой трюмов корабля. Следуя примеру начальника экспедиции, его заместители, журналисты и врач, научные работники и зимовщики таскали щебень для бетонной подушки радиомачты, укладывали каменный фундамент для мотора, носили кирпичи для печей.
Наконец разгрузка была закончена.
„Надо отдать команде справедливость, — констатирует Шмидт, — работу выполнили на славу, быстро, дружно и очень тщательно. Ничего, кроме пустяков, не разбито, не потеряно…“
Начались научные экскурсии на архипелаг. Большая группа отправилась в Долину молчания, так поэтически окрещенную Визе пятнадцать лет назад.
Стояли последние дни полярного лета. Солнце светило так ярко, что пришлось одеть „консервы“ — синие защитные очки. Освещенная солнцем долина была очень красива. По ней раскинулись яркие ковры из болотного красного мха с желтыми и голубыми цветами. На острых вершинах окружавших ее скал лежали сугробы снега, казавшегося на солнце розовым. Со скалистых склонов бежали журчащие ручейки. Зимой же, когда задуют пурги и все кругом покроет белоснежный саван, этот живописный и оживленный уголок станет пустынным, молчаливым.
В Долине молчания была сделана любопытная находка. Геолог экспедиции увидел здесь, среди лишайников, кусок окаменелого дерева. Откуда он взялся здесь? Росли ли когда-то на склонах долины деревья, или их выкинуло сюда морем?
— Безусловно, это плавник, — сказал профессор Самойлович, внимательно осмотрев находку, — он сюда занесен морем и, пролежав здесь сотни лет, обуглился.
Огромный язык ледника, который повис над Долиной молчания, привлек к себе внимание Шмидта, и на следующий день туда отправились „целой альпинистской группой…“ Шли по верхнему плато, медленно поднимаясь на купол ледника.
„…Странные здесь ледники — новый для меня тип северного глетчера, — отмечает Отто Юльевич. — Плоский купол с очень слабым подъемом. Крепкий в это время года снег сверкал на солнце. Было своеобразно красиво идти, идти без конца по ровному бело-голубому блестящему полю, местами покрытому ледяной глазурью. Но никаких трещин, и со спортивной точки зрения — однообразно. Зато вид с вершины куполов (мы были на трех) великолепен. Далеко-далеко видна сеть каналов и островков. В одних полосах набито льда, другие совсем чистые, синие. На обратном пути была вознаграждена спортивная жилка. Спустились с ледника к мысу Седова. На спуске, уже менее пологом, конечно, масса трещин. Я взял веревку и ледоруб. Они пригодились. Давал практические уроки перехода через трещины и вытягиванья из них. Географ Иванов насчитал 271 трещину, через которые мы прошли“.
Наблюдая за строительством первого жилья на такой широте, Отто Юльевич много размышлял о том, как человек сможет жить в арктических просторах? Его наблюдения приводят к мысли, что „бедная“, казалось бы с первого взгляда, Арктика на самом деле очень богата продовольственными ресурсами.
„Морское население здесь, в Арктике, исключительно богатое. Если бы этих устриц, съедобных червей, морскую капусту ели бы наши зимовщики, они были бы застрахованы от цинги и обеспечены здоровым и разнообразным питанием. На этом пути, а не на пути дорогого снабжения однообразными мясными продуктами лежит проблема заселения Арктики — морские плоды плюс медведь, тюлень, морж, рыба и, конечно, кайра“. Подстреленные на побережье, кайры оказались очень вкусными. Начальник экспедиции взялся заготовить их побольше. Он поехал на шлюпке на охоту и, по его словам, „настрелял много и без промаха“, чем был несказанно доволен: „Может быть, и выйдет из меня охотник?“
Ранним утром 20 августа „Седов“ подошел к леднику Юрий. Этот гигантский ледник сползает к морю между красавицей скалой Рубини-Рок и мысом Медвежьим. Он заканчивался рождающейся ледяной горой — громадным, еще не оторвавшимся айсбергом.
Ледник Юрий назван по имени сына известного русского полярного исследователя художника Пинегина, участвовавшего в 1912–1914 годах в экспедиции лейтенанта Седова и с тех пор отдавшего всю свою жизнь изучению Арктики.
Ледник Юрий, таинственный и мрачный, поднимался на 30–40 метров над уровнем моря.
Корабль шел прямо на высокое нагромождение льдов. Осторожно, с опущенным на дно якорем, „Седов“ пробирался вперед. Он остановился метрах в 30 от ледяной стены. В середине ее виднелся глубокий грот, скупо освещенный отблесками ледяных стен. Этот грот, вернее подледный канал шириной в 8-10 метров, уходил в глубь ледника.
Отто Юльевич на одноместном тузике отправился в плавание по подледному каналу, захватив с собой бутылку для взятия пробы воды, нужные гидрологу экспедиции Лактионову, занимавшемуся изучением вопроса влияния ледников на состав и температуру морской воды.
Ледяная пещера, в которую проник О. Ю. Шмидт.
Маленькая лодочка бесстрашно плыла мимо блестящих ледяных стен под причудливым сводом, с которого свисали ледяные сосульки, сиявшие бледным фосфорическим светом. Чем дальше в грот, тем теплее становилось призрачное, голубовато-зеленое свечение.