На каждом корабле экспедиции есть несколько коммунистов. Они должны быть готовы к тому, что могут оказаться на известный, возможно и длительный, период времени самостоятельной партийной организацией. Поэтому было бы целесообразно избрать на каждом корабле парторга, который будет партийным руководителем корабля. Он обязан досконально знать своих людей, следить за их настроением, поднимать их дух, вовремя предупреждать психологические срывы. Это можно сделать по-разному. Иногда выручает шутка, иной раз — беседа, инициативный поступок… Мы делаем наше дело не для личной славы. Поведение каждого из нас — не его личное дело. Мы должны дать такой образец поведения, которым Родина, пославшая нас, будет гордиться…
После речи Шмидта были выбраны парторги. Участники собрания разошлись, почувствовав еще острее, после слов своего руководителя, ту ответственность, которую взяли на себя.
…Летной погоды все не было и не было.
Тянулись дни томительного ожидания. Их скрашивали гостеприимные жители Нарьян-Мара. Ежедневно участники экспедиции получали приглашение в клуб на спектакль, на просмотр картины. Ненцы устраивали вечера самодеятельности, пели песни, показывали свои танцы.
И все же каждый лишний день пребывания в Нарьян-Маре казался вечностью. Дзердзеевскому боялись задавать вопросы о погоде, такой безнадежностью веяло от его прогнозов. Но синоптик все-таки «сжалился» и 12 апреля разрешил вылет.
На мягком подтаявшем снегу, к которому прилипали лыжи, максимальная скорость при взлете была не больше 60–65 километров в час. Этого оказалось недостаточно для того, чтобы тяжело нагруженные машины смогли оторваться от земли. Шесть раз флагманский самолет пробегал посадочную площадку, но так и не мог подняться в воздух.
Решили облегчить машины и сделать еще одну, непредусмотренную планом, остановку. Был объявлен приказ начальника экспедиции:
«Слить по четырнадцать бочек бензина. Оставить в баках по 4700 литров и лететь на Маточкин Шар».
Шмидт напомнил механикам:
— Только, пожалуйста, сливать бензин по-честному. А то ведь известно, что у каждого из вас есть неучтенный запас горючего «на всякий случай».
В полчаса все было закончено. Каждый из кораблей стал легче на несколько тонн.
Самолеты поднялись в воздух, взяв курс на Новую Землю.
Маточкин Шар — место редкой красоты. Все, кто прилетели сюда впервые, несмотря на усталость, любовались суровым, но живописным ландшафтом и вслух выражали свой восторг.
— Вот теперь и вы начинаете понимать, за что любят Арктику! — говорил, улыбаясь, Отто Юльевич.
У Маточкина Шара есть свои особые качества. Он отличается «стоками» (местными ветрами). Бывает, что кругом небольшой ветер, а в проливе свирепствует шторм. Самые худшие предположения участников экспедиции здесь сбылись. На другой день после их прилета поднялась пурга, продолжавшаяся трое суток.
Приказом начальника экспедиции на время пурги было введено «осадное положение». У самолетов установили усиленное дежурство. Люди менялись каждые два часа, продвигаясь чуть ли не ползком, держась за протянутый для безопасности трос. Всем, кроме дежурных, было запрещено покидать помещение станции.
Шмидт в очередь со всеми ходил дежурить у самолетов, которые сплошь занесло снегом. Над ними выросли огромные сугробы. Два дня напряженного труда понадобилось потом, чтобы откопать воздушные корабли.
Наконец, погода на Маточкином Шаре установилась; на небе — ни облака. Тихо и солнечно. Но, как на зло, остров Рудольфа закрыт туманом. Когда же на Земле Франца-Иосифа погода улучшилась, на Новой Земле поднялся восьмибальный ветер.
О. Ю. Шмидт угощает любимца зимовщиков острова Рудольфа.
В Арктике нужно дорожить каждой минутой летной погоды. И хоть нет уверенности, что удастся скоро вылететь, все равно надо готовить машины.
…Через час все машины поднялись в воздух.
Незримыми нитями они связаны между собой.
Каждые четверть часа флагманский корабль заботливо запрашивает по радио:
— Все ли в порядке, Молоков? Мазурук? Как идут дела, Алексеев?
В ответ командиры сообщают:
— Все в порядке… Благодарим…
Под самолетами разошлись облака и в просветах блеснуло Баренцево море, покрытое крупными льдинами.
Затем внизу появились острова архипелага. Еще час полета и показался ледяной купол острова Рудольфа.
С воздуха отлично была видна площадка с посадочным знаком, мачта радиостанции и «колбаса» ветроуказателя.
Зимовщики радостно встретили участников экспедиции.
— А мы боялись, что вы, не заглядывая к нам, махнете на полюс, — шутили они.
Девятьсот километров воздушного пути только пять-шесть часов полета.
И как долго пришлось ждать, прежде чем можно было сделать решающий прыжок на полюс!
Шмидт ни на минуту не отступал от своего слова, данного в Кремле, — не рисковать!
В ожидании летной погоды участники экспедиции по-разному коротали время. Играли в домино, преферанс, устраивали лыжные прогулки, охотились на белых медведей и часто по вечерам слушали беседы-лекции Отто Юльевича по истории искусства, по западной литературе и многим другим вопросам.
…Пурга бушевала и бушевала, казалось, не будет конца слепящему снежному смерчу. Правда, иногда на короткое время стихал вой ветра и небо прояснялось. Тогда летчики бросались к Дзердзеевскому.
— Нельзя лететь — говорил синоптик. — Нельзя! Через три-четыре часа погода испортится. Со стороны Гренландии идет мощный циклон, несущий осадки…
И, увы, он всегда оказывался прав.
Шмидт охлаждал пыл летчиков:
— Терпение, товарищи командиры, терпение! Дождемся такой устойчивой погоды, при которой можно выпустить Головина в глубокую разведку. А если погода по маршруту окажется хорошая, дадим старт большим кораблям…
— Отто Юльевич, — неожиданно раздался спокойный, чуть глуховатый голос Спирина. — Разрешите с радистом Ивановым полететь и сесть за восемьдесят-сто километров от зимовки и там проверить радиомаяк.
— Очень хорошо, — ответил Шмидт, — маяк проверить нужно. На каком самолете полетите?
— На У-2,— ответил Спирин.
— А кто из летчиков идет с вами?
— Я поведу самолет сам.
Спирин пришел из военной авиации, и Отто Юльевич не знал, что флаг-штурман одновременно является летчиком.
Воспользовавшись прояснением погоды, Спирин решил лететь.
В трехместный самолет, кроме летчика и радиста, еще сел будущий житель северного полюса — астроном Е. Федоров.
Полет был рассчитан на три часа. На всякий случай взяли с собой пять плиток шоколада и полкило сухарей. Хотели прихватить палатку, но оказалось, что ее некуда погрузить.
— Да и не нужна она нам! Что, мы отдыхать там собираемся? — махнул рукой Спирин.
…Участники экспедиции спокойно сидели в жарко натопленной комнате. Но вот прошло три часа, потом еще час и всеми начала овладевать тревога за товарищей.
— Что-то они долго не возвращаются, — перелистывая книгу, сказал Шмидт.
— Да. Наши радисты слушают, но ни звука. Погода портится, — ответил Шевелев.
Отто Юльевич с тревогой спросил:
— Что же могло с ними случиться?
— Вероятно, они заморозили мотор и не могут его запустить.
— Тогда почему нет связи? Признаться, это меня немного пугает… Вдруг они сели неудачно, поломали машину и радио?
— Нет, Отто Юльевич. Спирин — прекрасный летчик. А на У-2 всюду можно сесть. Связь, наверное, отсутствует из-за непрохождения волн. Будем надеяться, что они скоро прилетят.
Отто Юльевич, подумав немного, отдал распоряжение:
— Пусть механики на всякий случай подготовят один из больших кораблей.
Через два часа поднялась пурга. Ночью она усилилась. Начальник экспедиции собрал командиров кораблей. Совместно был разработан план поисков пропавшего самолета. Решено было послать на собаках двух опытных полярников — механика радиостанции Сторожко и авиатехника Латыгина. Они не раз совершали большие переходы, даже в условиях полярной ночи.
Прошли сутки.
Шмидт ни на минуту не прилег.
Пурга не прекращалась. Послать на розыски самолет нельзя. Все очень тяжело переживали неизвестность. Наверняка что-нибудь случилось с товарищами. Экспедиция может сорваться.
И еще одна мучительная ночь. Шмидт не уходит из радиорубки.
— Какое отвратительное состояние, — сказал он, крайне утомленный волнениями и двумя бессонными ночами, — где-то недалеко находятся товарищи, нуждающиеся, может быть, в срочной помощи, а у нас связаны руки и ноги.
— Тише! — прервал его Бабушкин. — Мне показалось, что я слышу звуки мотора.
— А по-моему гудят провода — возразил Молоков. — Услышишь мотор в такую погоду!
Неожиданно за дверью раздались возбужденные голоса:
— Летит! Летит!
Шмидт, на ходу одевая куртку, бросился к выходу.
Далеко в небе, сквозь пелену падающего мокрого снега, просвечивались контуры самолета.
Спирин, Иванов и Федоров вернулись из ледяного плена. Не успели они выйти из машины, как начались приветствия, поздравления, объятия. Полярники народ закаленный, не сентиментальный, но здесь в ледяной пустыне, далеко от родных и близких, возникла особенно крепкая и нежная дружба между членами экспедиции.
— Что же с вами случилось, друзья? — нетерпеливо спросил Шмидт, обнимая Спирина.
Вот что рассказал Иван Тимофеевич:
— Сели мы километрах в 80 на юг от Рудольфа, в проливе Бака. Сейчас же принялись за работу. Иванов установил рацию. Рудольф на длинных волнах был слышен хорошо. Мы отвечали аккуратно, но почему-то Рудольф нас не слышал. Иванов проверил передатчик. Все оказалось в порядке. Сделали еще одну попытку связаться с Рудольфом. Безуспешно. Дело было, очевидно, не в передатчике. По-видимому, какое-то необъяснимое непрохождение радиоволн в атмосфере.
Занялись астрономическими наблюдениями. Закончили их, начали готовиться к отлету.
Улететь, оказалось, не так просто. Мы упустили из виду, что было около двадцати градусов мороза. Мотор остыл и не запу