Отто Юльевич спокойно заметил:
— Очень хорошо. Можно сказать, отлично!
И действительно, вскоре сквозь снежную пелену показалась черная полоска земли.
Это была Земля Франца-Иосифа.
Может показаться странным, что северный советский архипелаг носит имя предпоследнего австрийского императора, в то время как он с большим правом мог называться именем русского моряка, предугадавшего его открытие.
В 1865 году в «Морском сборнике» была напечатана статья русского флотского офицера Николая Густавовича Шиллинга «Соображения о новом пути для открытий в Северном Полярном океане». Анализируя течение и дрейф льдов, он высказал мысль, что между Новой Землей и Шпицбергеном находится еще не открытая земля. Если бы не было этой преграды, ледяные поля шли бы дальше к югу. «…Вряд ли одна группа островов Шпицбергена в состоянии удержать огромные массы льда, занимающие пространства в несколько тысяч квадратных километров…» — писал высокообразованный, пытливый русский моряк, товарищ создателя первого аэроплана А. Ф. Можайского.
Когда секретарю Русского географического общества, известному ученому П. А. Кропоткину было поручено составление плана большой экспедиции для исследования русских полярных морей, он привлек к этому делу Н. Г. Шиллинга.
Кропоткин был настолько уверен в его теоретических расчетах, что открытие неведомой миру земли намечал как одну из задач планируемой экспедиции, которая «могла бы сделать также попытку добраться до большой неизвестной земли, которая должна находиться в недалеком расстоянии от Новой Земли».
Замечательный план экспедиции остался неосуществленным, царское министерство финансов отказало в ассигнованиях на нее. Но предвидение русского моряка довольно скоро блестяще подтвердилось австрийской экспедицией Пайера и Вейпрехта на судне «Тегетгоф».
30 августа 1872 года с «Тегетгофа» неожиданно увидели суровые скалистые горы. Совершенно случайно был открыт огромный архипелаг площадью до сорока тысяч квадратных километров, названный австрийскими путешественниками Землей Франца-Иосифа.
Кропоткину оставалось только отметить с нескрываемой горечью: «Земля, которую мы провидели сквозь полярную мглу, была открыта Пайером и Вейпрехтом».
…За полустолетие с лишним, с 1873 по 1929 год, на Земле Франца-Иосифа побывало около ста тридцати кораблей. Чуть ли не все страны мира посылали сюда своих представителей. Здесь были и русские, и норвежцы, и англичане, и американцы, и австрийцы, и немцы, и французы, и итальянцы. Однако большинство экспедиций носило не научный, а спортивный, нередко промысловый характер — охота на моржей и тюленей. Для многих путешественников архипелаг служил лишь трамплином для «прыжка на полюс», поскольку от северных его берегов расстояние до Северного полюса составляет всего тысячу километров.
Годами Земля Франца-Иосифа была ничейной землей. Австрия никогда не претендовала на архипелаг, открытый по существу русским моряком.
Декретом Совнаркома от 15 мая 1926 года Земля Франца-Иосифа была объявлена советской территорией. И ее надо было изучить и обжить.
…«Седов» дошел до Земли Франца-Иосифа, до земли, на которой испытал множество бедствий всяк, кто вступал на нее.
Земля была рядом, но подойти к ней «Седову» при почти полном отсутствии видимости было невозможно.
Впереди лежал неровный, гористый берег. Стояла мертвая тишина.
Вдоволь налюбовавшись на суровый пейзаж, на айсберги причудливой формы, торосы, ледяные поля, а за ними зубчатые скалы, Шмидт пошел в каюту и раскрыл тетрадь в клеенчатой обложке:
«Первый этап пройден. Хорошо на душе, но думается уже о следующем — как подойти, где строить станцию. На завтра утром я назначил высадку и поднятие флага. Не хочу медлить».
…Берег Земли Франца-Иосифа медленно приближался при каждом взмахе весел… Справа скала Рубини-Рок.
Никаких мореходных карт подхода к Земле Франца-Иосифа тогда еще не было. Осторожно, «ощупью», с выпущенным якорем среди айсбергов сквозь серую мглу вел Воронин «Седова» к берегу. На мачтах корабля, как в торжественный день, были подняты флаги расцвечивания.
В миле от южного берега острова Гукера «Седов» остановился. На воду были спущены две шлюпки. Начальник экспедиции пригласил с собой на берег своих заместителей, капитана, председателя судового комитета, секретаря партийной ячейки, представителей прессы, кинооператора.
Берег Земли Франца-Иосифа медленно приближался при каждом взмахе весел. Отвесные, неприступные базальтовые скалы поднимались на высоту в 200–300 метров.
Среди черных камней немного серого лишайника, красноватый мох, нежные альпийские маки канареечного цвета, голубые полярные незабудки.
Участники экспедиции водрузили среди камней флаг своей Родины, приславшей их сюда.
«Торжественная часть прошла хорошо, — записал в дневник начальник экспедиции, — просто и в то же время серьезно, в духе севера. …В тишине прозвучал салют — залпы из винтовок и револьверов. Судно, невидимое в тумане, отвечало каждому залпу протяжным гудком».
Внезапно налетевший шторм хотя не испортил торжества, но несколько сократил его. С трудом шлюпки добрались до корабля.
…Корабль двинулся дальше вдоль южной части архипелага, выбирая место для строительства самой северной в мире зимовки.
Опять туман. «Седов» остановился у маленького острова Ньютона, еще никем не посещенного, хотя и отмеченного на карте. Самойлович и несколько человек с ним отправились на остров собирать коллекции. Вернувшись, он внес предложение строить станцию здесь на острове Ньютона. Но Шмидт с ним не согласился «из психологических соображений: на небольшом острове будет слишком тоскливо…» Визе считал наилучшим местом для строительства станции остров Гукера в бухте Тихой. Отто Юльевич полагал, что строить надо на острове Флора, как наиболее посещаемом из всех островов архипелага. Созвали совет и решили осмотреть все предполагаемые места.
30 июля корабль остановился в трех милях от мыса Флора. Подойти ближе не давал сплошной лед.
Небольшая группа во главе со Шмидтом, таща на плечах тяжелый металлический флаг, отправилась пешком на берег. По льду, испещренному разводьями, идти было очень трудно. Местами через расщелины перекидывали железный флагшток и, сидя верхом на этом импровизированном мостике с ногами в холодной воде, переправлялись дальше. Чем ближе люди подходили к берегу, тем отчетливее слышали шум, словно от громадного водопада.
Только взобрались они на низкий берег, усеянный обломками базальтовых глыб, как стало ясно, что этот оглушительный шум производит не вода, а птицы. На высоких серых прибрежных скалах разместился «птичий базар». Десятки тысяч белогрудых кайр и чаек не боялись людей, и только, когда пришельцы близко подходили к гнездам и чересчур бесцеремонно рассматривали их маленьких, еще не совсем оперившихся птенцов, птицы, хлопая крыльями, поднимали отчаянный крик.
Мыс Флора — своеобразная «Международная гостиница» Арктики. Сюда заходят все суда, плавающие в этих широтах. Многие исследователи, мечтавшие о славе завоевателей Северного полюса, побывали здесь.
На берегу возвышалась высокая серая пирамида из зернистого мрамора. На обращенной к северу стороне памятника была высечена надпись:
«Кверини, Стеккен, Олльера
„Стелла Поляре“
1900 г.»
Этот памятник поставлен итальянским исследователем герцогом Абруццким в честь трех участников его экспедиции, погибших на пути к полюсу.
Шмидт нашел недалеко от памятника кусок развалившегося спасательного круга с надписью «Стелла Поляре» и взял его себе на память.
Мраморный обелиск на мысе Флора служил и своеобразным арктическим почтамтом. В углублении памятника находился железный пенал для писем. В нем были полуистлевшие от времени записки, оставленные многими побывавшими здесь за четверть века экспедициями. Наиболее ветхие из них страшно было развернуть. Рядом со старыми письмами белели новенькие визитные карточки американских туристов, приплывавших сюда на зафрахтованных ими норвежских зверобоях.
Последняя карточка была вложена в 1928 году участницей поисков потерпевшего аварию на пути к полюсу дирижабля генерала Нобиле американкой Бойд.
Краткое письмо, оставленное в «почтовом отделении» мыса Флора и написанное рукой Шмидта, гласило:
«Всегда будем чтить память героев Арктики».
Мыс Флора на картах всего мира значится как международная продовольственная база для терпящих бедствие в Арктике. Но в действительности, если бы кто-нибудь и попытался найти здесь спасение, то только ускорил бы приближение конца своих страданий.
На болотистом берегу среди огромных валунов были разбросаны обрывки собачьей упряжи, сломанные ящики, заплесневевшие галеты, ржавые банки. Эту печальную картину Отто Юльевич описал в дневнике:
«Все разрушено, разбито, расковырено. На земле разбросаны зерна кофе, патроны. Кто-то не просто воспользовался продуктами, а дико разграбил, хищно и поспешно, бросая менее нравившееся. Русских не было здесь с 1914 года, значит, это дело иностранных промысловиков или туристов».
Приводить в порядок тот хаос, который нашли на мысе Флора, седовцы не имели времени. Капитан нервничал: льды надвигались на корабль, а идти до него было далеко.
Не отдохнув после тяжелого перехода по льдам, приступили к установке Советского флага. Укрепили его основательно, грудой камней. Красный металлический флаг было хорошо видно издалека.
На обратном пути при переходе через трещины вместо флагштока пользовались найденными на берегу бревнами. Кем-то оставленную здесь шлюпку не тронули. Она может кому-нибудь пригодится.
…Корабль медленно входил в бухту Тихую. С палубы хорошо была видна огромная квадратная скала черно-зеленого цвета — Рубини-Рок, вздымающаяся прямо из воды напротив невысокого мыса Седова.