Так или иначе, но почти все предсказывали войну.
Крупы, растительное масло, свечи, сахар, сухое молоко, мука исчезли с полок бакалейной лавки господина Остера: люди запасались продуктами впрок. Мама тоже купила мешочки с мукой, пачки сухарей, жестяные коробки с кашей “Квакер”, а также растительное масло и консервы, маслины и сахар. Папа принес две запечатанные канистры с керосином.
Папа по-прежнему каждый день уходил в половине восьмого на работу в Национальную библиотеку. По дороге его автобус проезжал через арабский квартал Шейх Джерах, неподалеку от виллы Силуани. Около пяти пополудни папа возвращался. Его потертый портфель разбухал от книг и журналов, еще стопку он обычно держал под мышкой, прижимая локтем. Мама каждое утро умоляла его не садиться в автобусе у окна. Даже наши субботние визиты к дяде Иосефу и тете Ципоре мы на какое-то время отложили.
Мне едва исполнилось девять, но я уже был пожирателем газет. Потребителем новостей. Страстным комментатором и спорщиком. Экспертом по военно-политическим проблемам, весьма авторитетным среди соседских ребят. Я подбирал остроумнейшие аргументы, способные обратить в нашу пользу самое черствое, самое застывшее британское сердце. Я постоянно твердил про себя речи, которые уж точно развернут арабов к пониманию и примирению, да что там, они будут просить у нас прощения. Арабы расплачутся от сочувствия к нашим страданиям и вместе с тем восхитятся нашими благородством и величием духа. Я вел беседы с Даунинг-стрит, с Белым домом, с Папой Римским, со Сталиным, с королями арабских стран.
“Еврейское государство! Свободная репатриация!” – выкрикивали демонстранты на митингах и шествиях. На одно такое шествие папа, с согласия мамы, взял меня с собой.
Толпы арабов каждую пятницу, выходя из мечетей, со злобой и ненавистью вопили: “Смерть евреям!” Или: “Палестина – наша земля, евреи – наши псы!”
Я запросто растопил бы их сердца, если бы мне предоставили такую возможность. Я указал бы им, что если в наших лозунгах и требованиях нет призывов причинить им ущерб, то лозунги, которые вопит арабская толпа, – очень непорядочные и только выставляют крикунов в неприглядном свете. В те дни я уже был не мальчиком, а скопищем праведных доводов. Маленький шовинист в шкуре миролюбца. Велеречивый националист-ханжа. Девятилетний сионистский пропагандист: мы – самые лучшие и справедливые, мы – безвинные жертвы, мы – Давид, вышедший против Голиафа, мы – жертвенные агнцы, мы – краса и величие Израиля. А они, все они – и англичане, и арабы, и прочие народы, – лицемеры, жаждущие нашей крови, стыд им и позор.
После того как правительство Великобритании объявило о намерении завершить свою административную деятельность в Эрец-Исраэль и вернуть ООН мандат на управление страной, назначен был специальный комитет для расследования ситуации в Палестине. В мае 1947 года на Генеральной Ассамблее ООН советский представитель Андрей Громыко от имени своего правительства выразил поддержку стремлению евреев создать собственное государство в Палестине. Годом раньше, в мае 1946-го, англо-американская комиссия, посетившая в Европе лагеря для перемещенных лиц, где томились сотни тысяч еврейских беженцев, избежавших уничтожения от рук нацистов, рекомендовала немедленно разрешить въезд в страну ста тысячам еврейских беженцев. Британские власти тогда отвергли эту рекомендацию…
И вот в конце августа 1947 года специальный комитет опубликовал свои решения: большинство его членов пришло к выводу о необходимости немедленно прекратить действие британского мандата. Комитет высказался за раздел Палестины на два независимых государства – арабское и еврейское. Территории, выделенные обоим государствам, были примерно равны по площади. Граница между ними, сложная и запутанная, была прочерчена в соответствии с особенностями расселения евреев и арабов. Предполагалось, что оба государства будут связаны общей экономикой, единой валютой и т. п. Иерусалим, по рекомендации комитета, станет особой нейтральной зоной, управляемой губернатором от имени ООН.
Евреи согласились принять этот раздел, хоть и со скрежетом зубовным: территории, выделяемые им, не включали ни еврейский Иерусалим, ни Верхнюю Галилею, ни Западную Галилею. Семьдесят пять процентов территории, предназначаемой евреям, составляла безжизненная пустыня. Но лидеры палестинских арабов и все арабские государства объявили, что не пойдут ни на какой компромисс, что они намерены “силой предотвратить реализацию рекомендаций комитета, утопить в крови любое сионистское государственное образование, которое попытается подняться хоть на одной пяди палестинской земли”. В глазах арабов вся Эрец-Исраэль была палестинской землей вот уже сотни лет – пока не пришли британцы, поощрявшие толпы понаехавших чужаков расселяться на этой земле; чужаки спрямляли холмы, выкорчевывали оливковые деревья, плодоносившие испокон веков, с помощью хитроумных уловок приобретали земли, участок за участком, покупая их у погрязших в коррупции землевладельцев, отбирали землю у феллахов, обрабатывающих ее многие поколения. Если их не остановить, то пронырливые еврейские колонисты проглотят всю землю, уничтожат любые признаки, что она принадлежит арабам, застроят ее своими домами под красными крышами, внедрят повсюду свои омерзительные обычаи, а еще немного – и они завладеют исламскими святынями и растекутся по соседним арабским странам. Если позволить им создать здесь государство, пусть даже самое крошечное государство, они наверняка воспользуются им как форпостом, и миллионы их ринутся сюда, словно саранча, и поглотят все, прежде чем арабы успеют отряхнуться от своей дремы.
В середине октября британский Верховный комиссар генерал сэр А. Г. Кеннингем, беседуя с Давидом Бен-Гурионом, тогдашним главой руководства Еврейского агентства, произнес фразу, прозвучавшую как скрытая угроза: “Когда придет катастрофа, боюсь, что мы не сможем ни защитить вас, ни помочь вам”.
– Герцль пророчествовал и знал, о чем пророчествовал. В дни Первого сионистского конгресса в Базеле в августе 1877 года он заявил, что через пять, самое большее – через пятьдесят лет будет создано еврейское государство в Эрец-Исраэль. И действительно, прошло ровно пятьдесят лет, и государство стоит у ворот.
Мама возразила папе:
– Не стоит. И нет никаких ворот. Есть пропасть.
В ответ папа сказал по-русски что-то резкое.
А я с радостью прокричал:
– Скоро война в Иерусалиме! Мы всех победим!
Но иногда, в одиночестве, под вечер или ранним субботним утром, пока родители еще спят и спит весь наш квартал, я вдруг застывал от острой тревоги, перед глазами моими вставала картина – девочка Айша несет на руках раненого малыша. Этот образ напоминал христианскую картину, которую однажды, когда зашли мы в одну из церквей, показал мне папа, шепотом объяснив ее содержание.
Дай мне минутку, нет у меня минутки, дай мне нет у меня, даймненетуменя, даймненетуменя…
В ноябре уже стал осязаемым занавес, разделявший Иерусалим. Городские автобусы еще курсировали, еще появлялись на наших улицах торговцы из окрестных арабских деревень со своими подносами, на которых лежали фиги, миндаль, плоды кактуса, называемые “сабра”. Но часть евреев уже покинула арабские кварталы, перебравшись в западную часть города, а кое-кто из арабских жителей западной части оставил свои дома и переехал в южные и восточные кварталы.
Только в мыслях своих мог я шагать на северо-восток по дороге, продолжающей улицу Сент-Джордж, под изумленным взглядом широко раскрытых глаз другого Иерусалима. То был Иерусалим старых кипарисов – черных, а не зеленых, высоких каменных заборов, забранных решетками окошек, потемневших от времени стен; Иерусалим чужестранный, притихший, скрытный; Иерусалим эфиопский, мусульманский, оттоманский; город паломников и миссионеров, город крестоносцев и тамплиеров; город, отяжелевший от козней; город греческий, армянский, итальянский, англиканский, православный, коптский, католический, лютеранский, шотландский, суннитский, шиитский, суфийский, алавитский; город монастырей; город, залитый колокольным звоном и завыванием муэдзинов; город сосновых чащ и лабиринтов переулков – запретных для нас, враждебно глядящих на нас из темноты; город, внушающий страх и притягивающий своими удивительными чарами, скрывающий тайну, таящий в себе несчастье… Темными призраками плывут там по улицам, в сумраке каменных стен, тени монахов-паломников в черных рясах и женщин, закутанных в черные покрывала.
Все члены семейства аль-Силуани, как стало мне известно после Шестидневной войны, еще в конце пятидесятых – начале шестидесятых оставили Восточный Иерусалим, который являлся тогда частью Иордании. Кое-кто из них эмигрировал в Швейцарию и в Канаду, некоторые поселились в Арабских Эмиратах или добрались до Лондона, а иные – и вовсе до Латинской Америки.
А их попугаи? Ху вил би май дестини, ху вил би май принс?
А Айша? А ее охромевший брат? Где звучит нынче ее рояль, да и есть ли у нее рояль? Или состарилась она и увяла среди глинобитных хибарок, опаленных знойным ветром пустыни и занесенных пылью, в одном из лагерей беженцев, где сточные воды текут посреди узкой немощеной улочки?
И кто же те счастливые евреи, что живут в доме из голубого и розового камня в квартале Тальбие?
43
В одном из нижних ящиков в моем арадском кабинете я нашел потертую картонную папку, а в ней записи, которые я делал, когда более двадцати пяти лет назад писал рассказы для сборника “Гора Дурного совета”. Среди прочего там коллекция вырезок из газет за сентябрь 1947 года.
• Еврейская дорожно-патрульная служба начала функционировать в Тель-Авиве с разрешения Верховного наместника. ДПС состоит из восьми полицейских, которые будут нести службу в две смены.
• Тринадцатилетняя арабская девочка из деревни Хавара, неподалеку от Шхема, предстала перед военным судом по обвинению в незаконном хранении оружия (винтовка).