Нанизывая слово на слово, аргумент на аргумент, он видел, как на лице монаха все отчетливее читалась обидная мысль: «Если кто из нас тут и хром умом, то это точно не я». Шумон видел все это, и постепенно им все сильнее овладевало желание погасить эту улыбку превосходства, не сходившую с губ монаха, а когда заныл отбитый монахом кобчик, он решился.
— Вот мы говорим о силе духа, — сказал Шумон, — матерью её может быть не только Вера, но и Знание.
Брат Така скривился. Наслушавшись глупостей, он не хотел более умножать их число.
— Я думаю, что жизнь даст нам возможность проверить, чья сила духа крепче — моя, основанная на Вере, или твоя, рожденная знанием, — сказал он с вызовом.
— Остаётся только встретиться с Дьяволом, и он решит этот вопрос? — усаживаясь на лавке, вкрадчиво спросил Шумон.
— Да. Когда-нибудь это непременно случится, — важно кивнул головой монах, — и тогда ты увидишь…
— Это произойдет даже скорее, чем ты думаешь, — нехорошо улыбаясь, сказал Шумон.
Он пошарил рукой под лавкой. Достав свою дорожную сумку, вынул из неё камень. В рассеянном свете он показался брату Таке каким-то ненастоящим — слишком уж легко держал его Шумон. Предчувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное, он смотрел на него не в силах отвести глаз.
— Есть Знание, и есть Вера, — раздельно произнес Шумон. — Есть я, и есть ты. А сейчас посмотрим, кто из нас чего стоит.
Он резким движением руки перевернул камень и перед монахом не из чего возник Дьявол…
Далее события пошли в темпе и направлении, совсем неожиданном для Шумона. В то же мгновение монах вскочил на ноги. Дыхание его пресеклось. Несколько мгновений он неподвижно стоял, упершись глазами в ужасную фигуру. Даже в слабом свете, наполнявшем часовню, Шумон увидел, как побледнело его лицо и зрачки, расширившись, совсем скрыв радужную оболочку.
Показывая свою власть над нечистью Шумон подбросил камень на ладони.
Дьявол качнулся вперед. Монах дико вскрикнул и сломя голову выбежал из часовни.
Когда брат Така исчез, Шумон повернул камень и Дьявол пропал.
Оскорбленное достоинство безбожника ликовало!
Это оказалось почище, чем тот пинок, который он получил сегодня днем да пара затрещин! Победа. Полная и не двусмысленная, тем более что оспорить её желающих уже не нашлось.
Несколько мгновений он, остывая, сидел на лавке, и вскоре на смену ликованию пришло раскаяние.
Покачивая камнем, безбожник прищурясь смотрел в распахнутую дверь, все больше укрепляясь в мысли, что поступил он не просто не разумно — такой веский аргумент, как личный Дьявол, следовало бы приберечь напоследок, но и просто нехорошо.
Память о том, что он сам испытал там, у Парных холмов была еще свежа, и с запоздалым раскаянием Шумон представил себе, что почувствовал монах в тот момент, когда увидел призрачную фигуру.
— Хорошо сбежал, — подумал он вслух. — А ну как помер бы? Что тогда?
Представив себе, возможные последствия своего поступка он только головой покачал. Ночной лес наполняли опасности. Там брата Таку подстерегали и звери, и разбойники и даже деревья. У него имелись шансы вернуться из леса живым, но никак не здоровым, а это означало задержку… Не мог же он бросить раненого? Шумон выбежал из часовни.
Мульп заливал двор желтоватым светом, в котором отчетливо виднелась и ограда, и деревья подступившего к ней леса. На ограде Шумон разглядел развивающийся на одном из штырей кусок материи. Забыв об осторожности, он закричал:
— Эй! Монах! Вернись!!!
Ветер отнес его голос в лес, и он пропал там, утонув в темноте.
Шумон кричал долго. Звал монаха, убеждая его, что в часовне нет ничего страшного, каялся, но тот не возвращался — толи не слышал, толи не верил безбожнику.
Проклиная себя за несдержанность, Шумон пошел назад, к часовне. Рядом с оградой заверещала какая-то птица и он, представив, что брат Така сидит сейчас так же вот в каких-нибудь кутах и с ужасом ждет погони, вновь закричал:
— Вернись, брат, вернись!
Обеспокоенный судьбой брата Таки он не заметил, как тот неслышно подкрался сзади и ударил его по голове своим тяжелым, как кувалда, кулаком.
Лицо монаха качалось прямо перед его глазами.
Одна половина его была сизо-лилововй, от огромного синяка, а вторая просто залита кровью. Шумон видел его, но помочь ничем не мог — разбойники связали и руки и ноги, так что болтать он ими мог только вверх и вниз. Единственное, чем он мог достать монаха, так это голосом.
— Така, Така, — шепотом позвал он монаха. — Ты живой?
Лошадь, на которой они оба висели, встрепенулась и фыркнула, словно сговорилась с разбойниками. Шумон повернулся к ней, чтоб посмотреть, нет ли неприятностей с той стороны. Ждать их сейчас приходилось отовсюду. Положение у книжника — сквернее некуда: между разбойниками и монахом. Срочно требовались союзники, да вот где их брать?
Разбойники в союзники не годились, монах, честно говоря, тоже, но из чего выбирать-то? С монахом он мог, по крайней мере, поговорить.
Шумон вздохнул.
Не оставалось ничего другого, как совершить чудо и примириться с братом Такой. Правда, договориться с ним после того, что случилось меж ними в этой часовне, могло оказаться еще сложнее, чем договориться с Хамадой, но что делать? Делать-то что?
Лошадь проявила здравомыслие, прекратив фыркать, и не начав ржать. «Значит Така, — решил Шумон. — Начну с него. Не такое уж сложное дело— монаха обмануть».
Когда он повернул голову, то встретил взгляд монаха. Глаза у того, едва он увидел книжника, загорелись, и в горле заклокотало.
Брат Така вроде бы еще не понял где находится, но уже знал главное — его враг, враг его Веры — вот он, рядом совсем — рукой достать, ножом дотянуться. Хотя Шумон и понимал, что монах сейчас не опаснее червя или гусеницы, но по спине всеже пробежала волна холодной дрожи. Это продолжалось всего мгновение, ощущение, едва появившись, сразу исчезло.
— А-а-а-а-а, — заорал Брат по Вере, готовясь сказать что-то безжалостно-грозное, но кто-то невидимый в темноте, подскочил к нарушителю тишины и наотмашь, без жалости хрястнул того по голове. Шумон охнул, а монах страшно лязгнув зубами, перекусил свой крик. Вопль оборвался.
После этого Шумон окончательно понял, что с разбойниками ему не договориться. Нет, он и сам считал, что орать нечего, но затыкать рот монаху таким способом — это уже слишком.
В следующий раз монах очнулся быстро. И снова увидел Шумона. Урок, однако, пошел ему на пользу.
— А-а-а-а-а, — протянул он страшным шепотом. — Живой, дьяволов прихвостень! Нет у тебя силы против истинной веры!
Едва слышный голос монаха чудесным образом передавал весь накал бушевавшей в нем ненависти. Он не мог не попробовать разорвать веревки, дернулся. Шумон сочувственно поморщился, представив, что вот-вот выскочит какой-нибудь разбойник и прежним способом отправит монаха в небытие, но обошлось. Началась игра.
— Убью, гадину!
Шумон вытаращил глаза.
— Меня-то за что? Разбойников убивай, Хамаду… Я, что ли тебя так отделал?
Монах попробовал перегрызть веревку, но быстро понял, что в этом случае он не сможет говорить с книжником, а сдержаться он не мог.
— Ты, тварь, хуже их. Ты дьяволов пособник!
— Нет никакого дьявола! И не было никогда! — шепотом отругнулся Шумон. — Дурак ты… Я же тебе уже говорил.
Монах задергался так, что лошадь оступилось.
— Я-то может и дурак, да с Кархой на одной стороне, а ты…
— И Кархи нет и Пеги твоего нет.
Монаха уже нельзя было разозлить больше и он, задохнувшись, ответил тем же злым шепотом.
— Моего?
Злоба выпрыгнула из него плевком. Он плюнул, но не попал в Шумона.
— Твоего! Твоего, паскуда! Ты дьявола в часовню привел!
Шумон молчал и только головой качал недоуменно.
— Ты что, заговариваешься? Видно сильно тебя по голове саданули…Чего ты несешь? Какого Дьявола? Я же тебе говорю — нет его…
Монах продолжал шепотом сквернословить, и он не прерывал его, только языком цокал. Когда монах иссяк, он сказал с сожалением:
— Если бы в злых духов верил, то сказал бы, что ты злым духом одержим…
— Сам ты злой дух!
— Да сколько тебе говорить, что нет ни злых духов, ни Кархи, ни Дьявола…
— Дьявола нет? — чуть менее задиристо спросил монах. — И не было скажешь? Да я же ведь его своими глазами видел! Или, скажешь, почудилось мне?
Шумон кивнул.
— Ну… После того, как тебя по голове бьют, многое может показаться, — ответил безбожник. — Голова-то не болит?
Монах упрямо мотнул головой и закусил губу от боли.
— Вот. Болит… Ты хоть помнишь, как мы в часовню пришли? — спросил он, постепенно забирая нить разговора в свои руки.
— Все помню, — вздыбился монах. — Все до тонкости помню. И спор помню…
— Правильно, — в голосе Шумона мелькнуло одобрение.
— И чем закончился…
Шумон хмыкнул, словно сдержал смех.
— Да… Птичка вовремя прилетела! А то могли бы и подраться с тобой.
Монах поперхнулся, а Шумон, словно и, не заметив этого, продолжил.
— Хорошо, что послание Старшего Брата тебя успокоило…
— Врешь! — шепотом взорвался монах. — Не прилетало никакой птицы, а у тебя в мешке — Дьявол!
Шумон затих, словно затаился, потом сказал.
— Как же они тебя приложили…
— Что ты мне зубы заговариваешь? Ты же своими руками из мешка своего поганого Дьявола Пегу вытащил!
Монаха передернуло от отвращения, как он вспомнил, что произошло в часовне.
Тучи над ними разошлись, и Мульп высветил сочувственно сморщенное лицо экс-библиотекаря.
— Досталось тебе, — тихонько сказал безбожник. — Они же, гады, всю память тебе отбили…Ты хоть имя-то свое помнишь?
— Все я помню.
— А мое?
— Прислужник Дьявола!
— Хватит тебе, — резко оборвал его Шумон. — Я серьезно… Похоже, что у тебя и