Рури предложила сделать мать Гэндзи хозяйкой Павильона павловний – Кирицубо. Каждой императорской наложнице были отведены отдельные покои, и павильон Кирицубо располагался дальше всего от Дворца чистой прохлады, где проживал император. Это позволяло другим дамам изводить соперницу, когда она шла по переходам, вызванная к императору. Положение не улучшилось, даже когда император переселил свою любимицу в павильон, расположенный прямо напротив дворца, ведь госпожа Кирицубо навлекла на себя ненависть женщины, жившей там прежде. Если бы император больше всех любил главную наложницу, а остальные дамы удостаивались равного внимания, таких трудностей не возникло бы. Однако, как заметила Рури, придворная жизнь таит в себе постоянное противоречие между желаемым и действительным. Кроме того, дама из павильона Кирицубо по происхождению не имела политических преимуществ, что делало страсть императора к ней еще более возмутительной.
Гэндзи, решила я, должен быть драгоценным чадом, рожденным от любимой наложницы и потому обожаемым отцом-императором. Но ребенок наследует изъян матери. Будь мир справедлив, она стала бы императрицей, однако ей не суждено возвыситься. И Гэндзи тоже не станет наследным принцем. В обычной сказке это затруднение в конце обязательно разрешилось бы, но мне требовалось другое: чтобы оживить повествование, в Гэндзи должна присутствовать некая ущербность, а в его положении – определенная шаткость. Идеальные люди довольно скучны. Когда я поведала Рури о своих замыслах относительно детства Гэндзи, она долго и вежливо слушала, а затем обронила странное замечание:
– Сдается мне, этот твой герой, Гэндзи, – на самом деле ты сама. Сколько ни приводи причин, думаю, ты потому изображаешь его лишившимся матери, что в глубине души рассматриваешь сиротство Гэндзи как некое беспрестанно вертящееся темное колесо. Или твоего принца можно сравнить с селезнем, который будто бы без усилий скользит по водной поверхности, но под водой бешено работает лапками.
Заявление Рури застало меня врасплох. Вероятно, она имела в виду, что и я подобна тому селезню. Подозреваю, что окружающие считали меня уравновешенной, застенчивой и весьма скучной девицей, которая сторонится людей и не блещет в разговоре. Однако Рури распознала во мне глубины, которых не замечали другие. Я часто задавалась вопросом, что побуждает меня писать о Гэндзи. Безусловно, жизнь моя была бы проще, не будь я одержима приключениями вымышленного героя. Рури разглядела во мне нечто, о чем я сама пока лишь смутно догадывалась: то самое темное колесо, безостановочно вращающееся в моем беспокойном сознании. Порой мне хотелось просто прогуляться по саду, выкинув из головы вездесущего Гэндзи, рассуждающего о растениях.
Задушевная дружба с Рури пошла мне на пользу. Она была немногословна, но обладала здравым смыслом. Как только я высказывала ей вслух свои сбивчивые суждения, мысли у меня тотчас прояснялись. Думаю, Рури стала бы идеальной женой. Но замужество привлекало ее не больше моего, а любовные игры, учитывая ее неженственный облик и манеры, интересовали мою новую подругу и того меньше.
Зато Рури с поразительной тонкостью воспринимала природные явления. Особенно ей нравились бабочки, и она отгородила часть сада для выращивания найденных ею гусениц. Кухарка никак не могла взять в толк, почему нельзя очищать редис и капусту, растущие в огороде Рури, от крошечных бледно-зеленых червячков, которых обычно снимают и давят. Рури объясняла ей, что эти существа превращаются в прекрасных белых бабочек с черными кончиками передних крыльев и ярко-желтыми задними крылышками. Мне это было известно, но я не знала, что у самцов данного вида на теле есть темно-желтое пятнышко, источающее цитрусовый аромат.
– Благоуханные, как твой игривый принц, – шутила Рури. В одной из историй я изобразила Гэндзи мастером по составлению благовоний. Аромат, испускаемый его одеяниями, даже в темноте сообщал о его присутствии.
Когда гусеницы стали сооружать себе маленькие хижины для превращения, Рури собрала их в клетку на открытой галерее, чтобы иметь возможность наблюдать за рождением бабочек. У нас надолго зарядили дожди, после чего небо прояснилось, и из коконов сразу выползли несколько бабочек. Умеют ли куколки чувствовать погоду? Выбираться из кокона в дождь было бы крайне неразумно. Так или иначе, вылезти наружу им оказалось непросто. Мы уже понимали, что наши питомицы готовы к выходу, поскольку коричневые коконы с золотыми крапинками поблекли, явив взору очертания головок и крыльев. Однако, чтобы вырваться на свободу, бабочкам пришлось прогрызать прозрачную оболочку и неистово дергать крылышками. Как же прекрасны были их глаза, напоминающие драгоценные самоцветы!
– Смотри, какую красоту мы не замечаем, наблюдая, как бабочки порхают по саду, и любуясь только их крыльями, – сказала Рури.
Мы постоянно обсуждали смену времен года. Я переписала для подруги китайский календарь с семьюдесятью двумя пятидневками, и ее, столь восприимчивую к природным изменениям, восхитила приметливость китайцев.
Началось двухнеделье, именуемое «Великим зноем», первая пятидневка которого называется «Сгнившие сорняки превращаются в светляков». Я не удивилась, узнав, что ловля светлячков – одно из любимых занятий Рури, а лето – ее любимое время года.
– Жаль, что здесь, в горах, нет светлячков, – сетовала подруга.
Кажется, светлячки населяют лесные опушки или заболоченные берега водоемов. Тут, в горах, мы были гораздо ближе к природе, чем в Мияко, но нежные светлячки, судя по всему, предпочитали более безопасное городское окружение.
Однажды Рури подшутила над своей старшей сестрой, когда та принимала жениха. Дело у этих двоих уже шло на лад, но, разумеется, мужчине еще не дозволялось хоть мельком увидеть лицо избранницы [26]. Как‑то безлунным летним вечером он наведался к ним, а Рури внезапно выпустила в комнату сестры огромное количество светлячков, осветив ее изумленное лицо.
– Поженившись, они смеялись над тем случаем, – Рури улыбнулась, – но поначалу сестра не на шутку рассердилась.
Я поведала Рури о том, что разрабатываю теорию природных явлений, олицетворяющих различные сезоны, и она предложила свою помощь. Мы составили список событий, соотносимых с тем или иным сезоном, а затем сравнили их с классическими образами из старинных повестей и императорских поэтических антологий. Моя подруга досадовала, что классические произведения пренебрегают летом, уделяя куда больше внимания весне и особенно осени. Конечно, принято превозносить осень по сравнению с другими временам года, но, когда Рури спросила о моих предпочтениях, я выбрала весну.
Впрочем, поскольку стоял разгар лета, наши списки начинались именно с него. Мы были единодушны в том, что суть лета олицетворяют светлячки. Затем Рури высказалась в пользу бабочек: хотя некоторые из них появляются весной, наибольшее изобилие наблюдается летом, осенью же они пропадают. Я была склонна с ней согласиться, хотя бабочки отчего‑то казались мне несколько вульгарными. До знакомства с Рури я была знакома с бабочками преимущественно по китайским изображениям на ширмах, где их представляли порхающими среди пионов.
Вообще, заметила я Рури, насекомые ассоциируются скорее со звуками, которые они издают, поэтому их принято отождествлять с осенью.
– А цикады? – возразила моя собеседница.
Как я могла забыть? При одной мысли об оглушительном стрекоте цикад на память мне пришла изнуряющая летняя жара в Мияко. Над окруженным горами городом, точно над чашей с водой, висела постоянная влажность. Нобунори любил поймать цикаду, обвязать ее тельце ниткой и пустить с жужжанием летать у него над головой, а потом снова притянуть к себе. Омерзительное было зрелище.
Мы стали рассуждать о дожде. Его было трудно оставить без внимания, ибо лето выдалось сырое (отчего мы и проводили так много времени за составлением списков). Мы решили, что летний дождь – это внезапно разразившийся ливень, надвинувшаяся черная туча, которая с шумом обрушивается на землю, изрыгая гром и молнии, и тотчас стихает, подобно вспышке гнева. А также проливные дожди пятого месяца, когда начинают созревать сливы, меняя цвет с зеленого на красный, и воздух пропитывается теплой сыростью, разрушающей стены.
Но дожди бывают не только летом. Осенью случаются сильные бури, когда внезапно холодает и обезумевший ветер играет косыми струями. Заунывные, мрачные ливни конца осени постепенно становятся ледяными. Однако для меня подлинное воплощение этого природного явления – затяжные весенние дожди. Даже когда я просто произношу это словосочетание, перед мысленным взором тотчас возникает туманный, беззвучный нитеобразный дождик, который беспрестанно сеет, пока прогревается весенняя земля. Открываешь окно и в вялой, беспросветной тоске глазеешь на мглистый сад. Все эти ощущения заключены всего лишь в одной фразе: «затяжные дожди».
Рури полагала, что роса должна олицетворять лето, но я, в согласии с общепринятым мнением, считала ее скорее осенним признаком. То же самое касалось и молний. Хотя мы порой наблюдаем молнии и летом, их неистовство напоминает мне об осени. В качестве летних растений мы избрали древовидный пион, павловнию, бамбук, гвоздику, ирис, чубушник и «вечерний лик» [27]. Уступая страстному настоянию Рури, я добавила рис, хотя в моем сердце он не находил особого поэтического отклика. Из птиц мы смогли предложить только пастушка [28] и кукушку. Мы решили, что некоторые природные явления – например, луна, ветер, вечер – выдаются за границы отдельных сезонов. Они по-разному проявляют себя на протяжении всего года. Типичная весенняя луна – это подернутый дымкой полумесяц, летняя – округлый бледный плод мушмулы над рассветными западными холмами, осенняя – чистая, яркая «урожайная луна», зимняя же – холодное, блистающее светило в преддверии полнолуния.