То была первая ночь косин в новом году. Дочери Канэиэ, императрица Сэнси и ее сестра Тоси, главная супруга наследного принца, пожелали собрать во дворце большое общество. Три их брата – Мититака, Митиканэ и Митинага – пообещали явиться и поддержать веселье. Царственные дамы сочиняли стихи и отпускали изысканные шутки, а их приближенные играли в го и нарды. Победительницы состязаний получили великолепные награды, и на протяжении всей ночи в покоях царило веселое оживление.
Наконец, перед самым рассветом, запели первые петухи. Окружающие заметили, что принцесса Тоси задремала, склонившись на подлокотник. Одна из придворных дам окликнула ее: «Не следует сейчас засыпать, госпожа!» А другая возразила: «Тсс. Петух уже пропел. Оставьте принцессу в покое».
Но Мититака пожелал, чтобы его сестра послушала только что сочиненное пятистишие, и стал настойчиво будить ее. Тоси, казалось крепко уснувшая, не отзывалась. Окликая сестру по имени, Мититака приблизился и попытался поднять ее на ноги. Вообразите его потрясение, когда он обнаружил, что тело холодное. Он схватил светильник и поднес к лицу Тоси: она была мертва!
Ужасная трагедия! Трое маленьких сыновей Тоси, семи, шести и двух лет, остались без матери. Как горевал Канэиэ! Хотя к тому времени они с тетушкой уже давно разошлись, даже она сочувствовала ему.
Когда присутствующие услышали конец бабушкиной истории, у всех озноб побежал по спине.
– Кто ее убил? – нарушил тишину чей‑то вопрос.
– О, бесспорно, призрак, – ответила бабушка. – Но какой именно призрак, так и осталось тайной. Канэиэ подозревал, что это был дух одного из его врагов, но в таких случаях трудно сказать наверняка.
Тут подал голос мой брат.
– Разве не ясно? – презрительно усмехнулся он. – Это неопровержимое доказательство силы червей косин, к которым вы все так непочтительно относитесь. Излишне говорить, что история только подтверждает мою правоту.
Все замолчали. Упиваясь победой, Нобунори с горделивым и заносчивым видом выплыл из комнаты. Как только он скрылся в коридоре, остальные начали переглядываться и хихикать.
Так мы провели последний день косин в году, отмеченный трауром по Такако. Возможно, наше неуместное легкомыслие было вызвано ощущением, что печальный период завершился, смерть и неизвестность остались позади и больше ничего плохого не случится. Новый год будет иным, и мы встретим его с новыми силами.
За день до конца года в дом прибыл посыльный с известием, что два дня назад у себя в горах умерла от оспы тетушка. Мы вспоминали о ней в ночь косин, когда бабушка поведала нам о загадочной смерти принцессы Тоси. Конечно, мы ни о чем не догадывались – и подумать только, тетушка умерла как раз в то время, когда о ней говорили! Я невольно задавалась вопросом, не ее ли дух, пронесшийся над нами, побудил бабушку рассказать ту историю.
Я очень сожалела, что не набралась смелости показать рассказы о Гэндзи тетушке, пока та была жива. Испугавшись мнимого порицания, я утратила драгоценную возможность поучиться у нее. Какой же я была трусихой! Вспомнив, как неразумно мы полагали, будто прошлогодние несчастья миновали, я побледнела. Довольно всего одного дня, чтобы смерть унесла в небытие еще одну хрупкую жизнь.
Новый год
Задайте направление новому году своими поступками в первые же несколько дней. Если вы растеряны, испытываете смутное беспокойство и не можете сосредоточиться, заставьте себя уделить внимание череде новогодних церемоний. Если педантично соблюдать условности, поразительно, сколь часто эти вроде бы бессмысленные действия приводят в порядок душевное состояние. В новом году, наступившем за смертью сестры, мне, чтобы последовать собственному совету, пришлось всерьез прибегнуть к самопринуждению. В конечном счете это помогло – и вот я уже весело мурлыкала под нос почти вопреки самой себе.
Мне нравилось ощущение новизны, сопровождавшее даже самые простые занятия. Мы сняли все бумажные амулеты, которые за год успели истрепаться и запылиться, и заменили их свежими; одно только созерцание белоснежной бумаги подняло мне настроение. В первые дни года мы, как принято, ели новыми ивовыми палочками редис, соленую форель и другую пищу, укрепляющую зубы, и ходили в горы собирать травы. Оттуда мы принесли также молодые сосновые веточки и развесили их по всему дому на удачу.
Конечно, во дворце проводились гораздо более пышные обряды, особенно в тот год. Все еще свирепствовавший мор заставил удвоить усилия по сохранению здоровья и долголетия государя. К столу его величества теперь подавали настои из листьев гинкго, а членам императорской семьи было предписано выпивать по три чашки коровьего молока в день. Отцу довелось посетить многие дворцовые церемонии, посвященные наступлению нового года. «Если не показываться на таких мероприятиях, о тебе, как правило, забывают», – говорил он.
На большом пиршестве первой ночи чиновники из Ведомства предсказаний подарили молодому императору новый календарь, а также сообщили о состоянии льда в кладовых. По счастью, в том году лед был толстый, что являлось хорошим предзнаменованием. На второй день отец присутствовал на официальном приеме, устроенном вдовствующей императрицей Сэнси, затем появился на пиру у наследного принца и, наконец, посетил торжество нового регента Митинаги. На третий день года отцу пришлось провести весь вечер на празднике в Зале сановников, выпивая и дружески общаясь со своими собратьями. После этого он сумел ускользнуть и вернуться домой. Дворцовые церемонии продолжались до середины месяца, и время от времени отец был вынужден появляться и на них.
Мы все с нетерпением ожидали двадцать пятого числа – дня, когда должны были объявить о новых назначениях. Отец не бахвалился, но я знала, что он ожидает повышения. Митинага, человек образованный, вроде бы разделял почтение своего усопшего брата к китайской классике; это внушало отцу надежду, что он по-прежнему может рассчитывать на достойный пост. До этого он вот уже десять лет не занимал никаких должностей.
Пятнадцатый день первого месяца – первое полнолуние в году – выдался холодным и ясным. Я помогала нашей кухарке готовить нанакусагаю – кашу с семью травами. Мне нравилось раз в году завязывать волосы на затылке, закатывать длинные шаровары и являться на кухню. Пока каша кипела на огне, я с грустью вспомнила, что Такако всегда воротила нос от этого кушанья. Мы готовили его из двух видов риса, трех видов пшена, красной фасоли, кунжута и трав. Несколько лет назад я пыталась соблазнить сестру кашей, добавив каштаны и сушеную хурму, но Такако выудила их и съела, а к прочему не притронулась. Однако остальным членам семьи добавки так понравились, что впоследствии мы включили их в наш семейный рецепт приготовления блюда.
Следующие десять дней прошли в томительном ожидании императорских назначений. Наконец в положенный день отец присоединился к толпе соискателей, собравшихся во дворе дворца, а мы в нетерпении изнывали дома. В полдень все собрались в главном покое, чтобы дождаться возвращения хозяина в расчете на хорошие новости, которые должны были положить конец длительной неопределенности. К нашему смятению, отец сердито ворвался в дом и, минуя главный покой, направился прямо к себе в кабинет. Я испугалась самого худшего. К счастью, один из моих двоюродных братьев, обеспокоенный поведением отца после назначения, последовал за ним домой и затем поведал нам о случившемся.
Новости оказались плохими. Отца назначили правителем острова Авадзи – самая ничтожная, жалкая, убогая должность, которую только можно себе представить. Брат бранился и неистовствовал, возмущенно топая ногами. Я пыталась его утихомирить, но и у меня от досады путались мысли. Что я могла сказать отцу? Он был безгранично разочарован.
Под вечер отец выскочил из своего кабинета с большим листом бумаги под мышкой. Он по-прежнему был в придворном одеянии, хоть и со встрепанной шевелюрой. Мачеха вскрикнула и подалась к нему, чтобы привести прическу в порядок. Хотя отец едва заметил ее, он все же задержался и позволил жене поправить ему пояс, одежду и волосы. Я молча стояла в дверях, взирая на него. Его взгляд, устремленный, казалось, куда‑то вдаль, вдруг остановился на мне, и он вымолвил:
– Это еще не конец. Я собираюсь кое-что преподнести государю.
И отец решительным шагом вышел за ворота; его слуга побежал следом, с трудом поспевая за господином. Мачеха ударилась в слезы. Дети и челядь подхватили ее рыдания. Я ретировалась в кабинет, подальше от этой суматохи.
Состояние, в каком находилась комната, поразило меня: обычно отец был до крайности аккуратен. Я и сама люблю порядок, но временами родитель упрекал меня за кисть, лежащую не на месте, или неровно стертый брусок туши. Я никогда не видела на его рабочем столе такого развала. На полу валялись раскрытые китайские книги, похожие на брошенных детей. Повсюду были раскиданы клочки бумаги с написанными на них пятистишиями. На фарфоровой подставке в виде дракона осталась немытая кисть. Мне почудилось, будто я заглянула прямо в сердце отца. Ошеломленная, я начала приводить кабинет в порядок.
Мне бросилась в глаза китайская строка: «Страдал, учился, замерзал ночами…» А затем еще одна: «Кровавыми слезами напитан мой рукав…» Мне стало ясно, что отец пытался сочинить китайское стихотворение, чтобы выразить глубокое разочарование, которое принес ему этот день. Я огляделась в поисках других частей текста, а то и черновика всей вещи, и нашла еще несколько строк: «Весенним утром, когда достойных вводят в должности…» Для завершения строфы недоставало еще одной строки. Возможно, в заключении упоминались «кровавые слезы»? Нет, они сюда не ложатся. Должно быть что‑то еще.
«…Безоблачное, голубое, пустое небо». То, что нужно? Да, правильно: «Смотрю в безоблачное, голубое, пустое небо».
Я содрогнулась. Отец собирается подарить это стихотворение императору? Он, должно быть, и впрямь считает, что хуже быть уже не может.